Ирония легких касаний: за что Пелевин заслуживает похвалы

Анна Берсенева

Кажется, если бы к сентябрю не вышла, как всегда, новая книга Виктора Пелевина, осталось бы непонятным, каким же был прошедший год. И не только потому, что стоящих внимания новых книг вообще немного (хотя и поэтому тоже), но и потому, что немало людей уже привыкли оценивать значимость событий, случившихся за год в городе и мире, исходя из того, сделал или не сделал их Пелевин объектами своего литературного внимания. Можно в связи с этим раздраженно называть его книги дайджестами, но стоит признать, что в понимании трендов он не промахивается.

Новая его книга «Искусство легких касаний» (М: Эксмо. 2019) - очередной тому пример. Она состоит из трех коротких повестей, или длинных рассказов, или двух повестей и одного рассказа; желающим определять жанры есть простор для упражнений. Но более важным представляется понять, что объединяет эти тексты. Кстати, автор, как бы ни хотелось кому-то считать его произведения головоломками, не делает из этого загадки. В самом начале - предуведомление: «Эта книга нашептана мультикультурным хором внутренних голосов различных политических взглядов, верований, ориентаций, гендеров и идентичностей, переть против которых, по внутреннему ощущению автора, выйдет себе дороже».

Он и не прёт, а пишет о том, на что якобы (желающие могут проверить, правда ли) указывали еще Сведенборг и Даниил Андреев: «Некоторым феноменам сознания, известным как «общественное мнение», «новые веяния», «Zeitgeist», «гул времени» - соответствуют незримые и бестелесные в обыденном смысле сущности, которые проявляют себя в нашей жизни именно через то, что ветер времени начинает гудеть по-новому и наполняет открытые ему души незнакомым прежде смыслом. Это и есть знаменитый дух эпохи».

В чем, по Пелевину, состоит этот дух сейчас?

В первой повести, «Иакинф», - не слишком искушенными в поиске Бога и в отвлеченных размышлениях, хотя и весьма сообразительными людьми. Поиск этот происходит у них через попытку развлечь себя необременительной философией. Четверо молодых людей - отчасти хипстеры, отчасти циники, отчасти типичные представители офисного планктона и в полной мере носители особого московского гена быстроумия и точности в оценке событий, - отправляются на трекинг (а больше на «бухинг») в горы Кабарды, где проводником их становится московский же в прошлом, то есть вроде бы очень им понятный человек по имени Акинфий. Ну, перебрался в горы от городской суеты, пытался делать бизнес, не вышло, смирился с простенькой участью гида, рассказывает каждый вечер легенды об экзотических богах... Друзья так и не успевают оценить, как далеко завело их любопытство и каким преображением закончится для них эта попытка на досуге понять, как мир устроен. (Еле удерживаю себя от пересказа - только потому, что читала обо всем этом с неугасающим удовольствием и не хочу других его лишать!).

Во второй повести, «Искусство легких касаний», вскрытие механизмов мироустройства, которым занимается главный герой, писатель К. Голгофский, поднимается на такие вершины конспирологии, где просто дух захватывает. Нет в мире ничего нерукотворного! Все в нем создано искушенными людьми с помощью доведенных за многие века до пугающего совершенства манипулятивных технологий, реализуемых в ноосфере. Голгофский убеждается в этом лично и, удобно усевшись «в сделанное из читательских мозгов кресло», пишет о своем опыте роман, который Пелевин, по авторскому его утверждению, лишь пересказывает в форме модной повествовательной манеры презенс-нарратива, ужимая раз в десять.

Я его пересказывать не буду, и все по той же причине: о произошедших с Голгофским головокружительных событиях, о его встречах и беседах с египтологами, масонами и спецслужбами стоит почитать лично - не так уж много книг, которые читаешь с живым удовольствием и интеллектуальным интересом. О наших интеллектуальных удовольствиях Пелевин, впрочем, в своем «пересказе» текста Голгофского отзывается иронически: «Метаниям русского интеллекта в парижских переулках посвящено без малого двести страниц. Они заполнены в основном метафизическими спекуляциями и отзывами о ресторанах - все это мы с удовольствием пропустим».

Иронии в «Искусстве легких касаний» вообще много. Да и есть над чем иронизировать - например, над этим: «Вот почему передовое российское искусство - почти всегда такое провинциальное мещанское говно, каким бы международным авангардом оно ни прикидывалось: в самом своём сердце оно старается не решить что-то вечное и важное, а «выставиться в Париже», точно так же, как российский олигарх мечтает не полететь на Марс, а выехать на IPO в Лондон». Кто у нас на Земле мечтает полететь на Марс, мы знаем, что же до «выставиться в Париже» - Хржановский тоже упомянут. Автор следит за новостной повесткой и относится к ней ровно так, как она того заслуживает.

Однако ирония в «Искусстве легких касаний» не главное, потому что Пелевин-то как раз старается решить в своих книгах что-то вечное и важное: тем они и пленяют. Но тем же и раздражают огромное количество людей, которые уверены, что он просто их ловко развлекает - однако подспудно чувствуют, что это не так; не понимая, что же именно не так, стараются отзываться о нем снисходительно. Правда, часто не находят в себе сил сдержать раздражение самим собою и тогда начинают ругать Пелевина - за невыразительность характеров.

А у него и нет никаких характеров, и не надо их искать. Однако относительно того, что в героях здесь не люди, а идеи, у меня тоже есть сомнения. Идеи не чувствуешь так пронзительно, к ним не относишься так трепетно, с ними автор не бывает так бережен. А Пелевин именно так относится - нет, не к героям и не к идеям, а к миру, в котором всем нам пришлось жить. Этот мир сложно устроен и нелепо обустроен, он как раз и вызывает сочувствие, так как слишком тонок для того, чтобы подходить к нему с привычной для большинства людей душевной грубостью.

Ну и, конечно, Пелевин не был бы собой, если бы не предложил читателю посмеяться. Этой прекрасной задаче посвящена последняя повесть, «Столыпин» (не государственный деятель, а вагон; о государственном деятеле тоже, правда, невозможно не вспомнить). В «Столыпине»» появляются не забывшиеся еще персонажи предыдущего пелевинского романа «Тайные виды на гору Фудзи», но смеешься не над ними, а над всеми нами - над нашей блатной лексикой и стадным самодовольством, над нашей идиотской серьезностью, над пошлейшим нашим пафосом, над тем, что жизнелюбие наше атрофировалось в процессе извлечения из жизни удовольствий...

Ну так посмеемся же к финалу.

Только не забудем: Виктор Пелевин - автор, который на протяжении многих лет ежегодно демонстрирует, что он остался художником. Поразимся же этому и будем ему за это благодарны.