Алина Витухновская, писатель
Прежде чем говорить о психической сфере в области управления, следует признать, что тирания сама по себе как способ взаимодействия власти с человеческими массами, неизбежно апеллирует к наиболее худшим качествам отдельно взятого индивидуума, безотносительно его культурных, этнических, эволюционных и даже самостоятельно выработанных им в процессе жизни личных качеств.
Так, согласно расхожему выражению, что «каждый народ заслуживает своего правителя», особенно в том случае, когда он становится тираном, следует признать и тот факт, что этот самый тиран является прямым производным от ухудшенного показателя ниже среднего, т.е. буквально — натуральным воплощением истинного общественного массового бессознательного.
Однако тирания — это не только усреднение по самому худшему показателю из имеющихся, это есть фактически намеренное поддержание и поощрение всего самого отвратительного из того, что вообще может присутствовать в человеческой натуре, с одной-единственной целью — последующего удержания власти.
Но здесь же кроется и ахиллесова пята любого тирана. Когда подолгу имеешь дело с зомбированными, оболванненными, запуганными или же в течении длительного времени ввергнутыми в заблуждение людьми, то неизбежно их массовая глупость начинает влиять на верхи. В этом поначалу взаимовыгодном симбиозе кроется коварная ловушка. Убаюканные покорностью и податливостью народа тираны практически всегда в итоге теряют чувство самосохранения и становятся жертвой собственной недальновидности, «внезапно» вспыхнувшего народного недовольства (на самом деле — длительно готовившейся мести на медленном огне скрытой ненависти,варившейся в теплой политтехнологической ванне) и нередко — коварства собственной охранки.
О психиатрическом диагнозе Лукашенко в свое время было написано немало, но это отнюдь не явилось препятствием для формирования личности «последнего диктатора Европы» и его почти 30-летнего бессменного правления. И не потому, что на этапе его становления, когда он еще не успел сосредоточить в своих руках всю полноту единоначальной власти, об этом никто не знал, не догадывался или не пытался применить против него с целью упреждения. А скорее потому, что на определенном историческом промежутке Лукашенко как подлинно советский, архетипичный гомункул и сателлит был чрезвычайно выгоден кремлевской власти, которая, безусловно, его всячески опекала и поддерживала. Если и был в этом рациональный смысл, то опять же, исключительно тот, который сводился к единственному вопросу — удержания власти, но уже на всем постсоветском пространстве через своих, проверенных, хоть и довольно безумных кадров.
И как сейчас выяснилось, к своему неудовольствию, в свете недавних событий в Беларуси, Кремль нехотя был вынужден признать Лукашенко, того самого колхозного «батьку», о котором говорили примерно так — «мы его слепили из того, что было», чрезвычайно токсичным, даже по своим внутренним постсоветским меркам. Никуда не годный, странноватый и нелепый Пюрер Картофельного Рейха стал в своей вотчине фигурой, вызывающей уже открытое отвращение, более того, ныне сравниваемой с тараканом — внешне отвратительным и главное бесполезным домашним насекомым.
Но история знает и куда менее удачливых тиранов. Я хорошо помню Румынию на этапе свержения Чаушеску. В тот момент я объездила практически все соцстраны, меняющиеся буквально на глазах. Румыния была самой нищей. Как только наша машина останавливалась, ее окружали голодные, дикие, полуголые дети, они попрошайничали, воровали. И если не отъехать вовремя, они вцеплялись в машину, подобно иноземным жучкам-паучкам, таким образом, что не углядев за транспортом, возможно было его попросту лишиться. Нищета и грязь были и в Бухаресте. В одной из «лучших» гостиниц ползали огромные тараканы. Лишь один район блестел патетичной буржуазностью — это был район, где жил сам Чаушеску с женой.
Я не знаю, насколько прав обыватель, полагая, что тирана тревожит страх возмездия. Для него это не более, чем вынужденная «побочка», давно просчитанный риск. Такого рода психотипы одержимы одной лишь властью. Единственный смысл наказания поверженных диктаторов — это страх, вселяемый подобный участью в других, недодиктаторов, тех, кто мог бы, но уже не решится на отчаянную политическую авантюру.
Далее два моих стихотворения о сущности тирании.
ОНА ЗАЧЕМ ЕМУ?
Дуче-чудо, а не грудей маслины!
Только женщина эта Клара Петаччи.
Мертвые чулки своих ног наматывая на ус Муссолини,
И глотая член его, в вечном своем аду, она не многое значит.
Когда их вешали черни черви,
Она как черешня красная липкой поспела страстью.
Но улитка тела, она зачем ему,
Когда нужна метафизика власти?
ТОПОРОМ ШАЛОВЛИВЫМ УСТАЛО
Я истлевший тиран, топором шаловливым устало,
То ли мертв, то ли пьян, что попало пропало...
Как считалка конца досчитаю до ста и открою стрельбу.
И закрою глаза, потому что устал, потому что я верю в судьбу.
Я истлевший тиран, расшалившийся мертвый гербарий.
Мавзолея капкан. Я наказан за страстное зло по законам
бессмысленных тварей.
В темноте хохотал от нелепости злой хохломского возмездья.
Неумело ласкал серый камень гробницы моей истлевающей
плоти отверстья.
Маргиналы могил и прогнившие мальчики оргий,
И гетеры грошовые нищих мужчин, чьи унижены души
и лживы оргазмов восторги,
Не моргайте во тьме, не тяните ко мне похотливые щупальца страсти.
Мне в тюрьме, в колыме, и в могиле единственно жаждется — власти.
Определенный шарм и сакральность тирании принес не только модернистский 20-й век с его эстетизацией зла (Рифеншталь, Пазолини, Лилиана Кавани, Тинто Брасс и иже с ними). Далее Ницше, Хайдеггер, Юнгер и прочие теоретики сверхчеловеческого. Завершила же картину странная «наука» — послевоенный психоанализ, сведший все мотивации тиранов к сексуальным комплексам и недостатку любви, особенно в детстве. Что даже с точки зрения науки довольно нелепо, но тем не менее, лишь укрепило вокруг них ореол загадочного злодейства.
Однако, стоит отдать должное тираном прошлого. Все-таки они были величинами, персонажами, в сравнении с нынешними. Хотя зла в них не меньше. Но сравните Калигулу из Камю, говорящего: «Я хочу только Луну. Я знаю откуда придет смерть». И, например, Лукашенко, который в аналогичной пьесе пискнет что-нибудь вроде «Верните мне мой колхоз!»