Алина Витухновская, писатель
Я хотела бы, подобно Босху, вывести картину российской деградации, зафиксировать ее, хотя бы для того, чтобы она больше никогда не повторилась. Не говоря о том, что подобные, воистину, клинические наблюдения, не могут не занимать сознание писателя.
Если Мамлеев описывал потустороннего полусоветского голема-психопата, мне бы хотелось описать постсоветского монстра, каким он стал всего лишь 20-30 лет спустя после формального падения стен советского вивария. И здесь в описании мне не понадобится ни метафизика, ни излишняя литературная образность — мы наблюдаем развитой инфернореализм в действии. Постсоветский звероподобный голем, лишенный бывших социальных ограничений, освобожденный от рефлексий, смело шагает по «русскому полю экспериментов». И если мамлеевский «шатун» был обособленной личностью, контркультурным психопатом, изгоем, то «шатун» современный — вполне себе социализированный персонаж.
Главные составляющие советского стиля, советского как феномена, в принципе — безвкусность, бездарность, абсурдность, отношения, выстроенные на лже-иерархии и псевдонезыблемость. Это концентрат всего самого худшего, собранного по всему миру. По сути, советский проект — это последний бастион пещерного традиционализма и тварности как низшей формы бытия. И в силу того, что он полностью устремлен в прошлое, он не имеет будущего по факту.
Социально-политический кризис, удивительным образом совпав с человеческим падением, создал новый антропоморфный тип, легализованный равнодушным и истощенным общественным мнением. Для того, чтобы его описать, прибегну к конкретным примерам, не называя имен. Я уже вскользь упоминала в одном из своих прошлых материалов об «Агафье Лыковой» отечественной журналистики. Помимо смачно описанного ею убийства собственной козы, ставшей практически другом семьи, она ежедневно удивляет читателей фейсбука откровенным психопатическим хамством, оскорблениями, идущими, как ни странно, фоном к регулярным публикациям в центральных отечественных СМИ. История про убиенную козу — это чистой воды латентный садизм. Она именно хотела ее убить. Про нехватку продуктов на публику придумала. И, да, убить публично. Как правило, мы полагаем, что психопатология это маньячество а-ля Чикатило. Но тут все страшней. Обычный маньяк ясен и предсказуем. А здесь все покрыто «культурой» и формально находится в рамках «нормы». Ну не преступление же она совершила!
Отдельные перлы стоят того, чтобы процитировать их полностью. Вот, например, недавний пост: «Не пошла спать. Не усну, пока не поделюсь. Раньше я писала о неприятных и неочевидных сторонах красоты. Например, каблуки опосредованно, но почти гарантированно приводят к геморрою. У полных женщин меньше повседневных влагалищных выделений, чем у худых.
А теперь — еще один, совсем уж возмутительный факт. Если вы видите женщину с не по возрасту упругой грудью, эластичной кожей, густыми волосами, скорее всего, она страдает от запоров. Повода для такого вывода сразу два: во-первых, высокий эстроген (а все перечисленное это как раз высокий эстроген) приводит к запорам, во-вторых, запоры приводят к циркуляции эстрогена, его уровень повышается и приводит к новым запорам. А еще — к ряду эстрогенозависимых опухолей, прежде всего — раку груди и яичников. У гормонально здоровых женщин волосы с возрастом редеют, грудь тянется к полу. У эстрогеновых — тянет в гроб. Вот так... Спокойной ночи!»
Он написан как этакое истерическое умозаключение на фоне долгих и непоследовательных женских рефлексий на тему собственной внешности и внешности других женщин, обвиняющихся ни много, ни мало — в желании «купить себе человека»! Тогда как речь шла об обычных салонных косметических процедурах. Не надо быть тонким психологом, чтобы понять и констатировать глубинные мотивации журналистки-психопатки. Когда и подобное ей сошло с рук, ибо, как я писала выше, автор легализована центральными СМИ, она начала признаваться в «моральных преступлениях». Например — «Мне иногда говорят, что я хорошо образована. Неправда — я хорошо самообразована! И выйти из провинциального прозябания смогла в первую очередь благодаря этим трем мужчинам. Одного из которых я посадила».
Я ни в коем случае не моралист, но подобное самопризнание говорит не столько об аморальности автора (да и мало ли бывает в жизни историй, возможно, тот человек, действительно заслуживал наказания). Но здесь автор прощупывает границы дозволенного, говорит разухабистое «Я могу!», подобно доктору Мясникову, который недавно признался, что «за оскорбление можно убить».
По сути, Мясников говорит не об убийстве. Он подчеркивает свою статусность. Он говорит, что ему можно нечто, что нельзя другим. Так и рвущаяся к вершинам здешней псевдоиерархии журналистка показывает, что ей дозволено нечто, другим недоступное. Вся советская и постсоветская общественная структура выстроена на подобных девиантных понтах. Блатные и не очень психопаты вечно рвутся к власти. Эти достоевские дрожащие твари, имеющие «право», выданное им, словно спецпаек в метафизическом райкоме.