В отместку за прошлое: зачем Кублановский вспоминает письмо Аксенова

Виктор Михайлович Есипов - поэт, литературовед, пушкинист, сотрудник Института мировой литературы. Был близким другом Аксёнова, распорядителем его дел, после его смерти опубликовал несколько книг о нём, а также книги самого Аксёнова со своими комментариями. Небольшая реплика Виктора Михайловича не имеет отношения к заурядным «интригам» поэта Кублановского, лоялиста, не сходящего в экранов ТВ.

Ибо за этим, казалось бы, мелким литературным скандалом (чего только ни бывает, дескать) стоит серьёзная проблема переиначивания литературной истории страны, тесно связанной, разумеется, и с политически давлением на писателей. Прочтите – это любопытно с точки зрения далеко не частной истории, как поссорился Юрий Михайлович с Василием Павловичем, причём уже почившим.

Виктор ЕСИПОВ

Всего два раза в жизни «посчастливилось» мне слышать Юрия Кублановского - и то не стихи, а, как говорится, выступление на тему.

Первый раз, лет шесть-семь назад во время Аксёновского фестиваля (Аксёнов-фест) в Казани, куда он был приглашён в качестве друга недавно умершего писателя.

Тогда он поразил меня тем, что во время общей пресс-конференции для приехавших почтить память выдающегося русского писателя в его родной город, не нашёл сообщить ничего более интересного, чем напомнить о достаточно покаянной по отношению к власти статье Василия Аксёнова, опубликованной в одной из центральных газет в 1963 году. Упомянутая статья появилась вскоре после известного показательного публичного разноса, устроенного Хрущёвым Аксёнову и Вознесенскому в Кремле, в марте 1963 года. Статья была написана по настоятельной просьбе всей редакции «Юности», одним из популярнейших авторов которой Аксёнов являлся. Руководство и рядовые сотрудники опасались закрытия только что родившегося журнала и считали, что покаяние Аксёнова может отвести от них эту угрозу.

Тут следует отметить, что злополучная статья – единственное во всей творческой биографии Василия Аксенова проявление слабости перед советской властью, единственное отступление им от собственных принципов.

Вся последующая его литературная деятельность представляла собой сперва скрытую, а начиная с «Затоваренной бочкотары» (1964) открытую оппозицию власти, в результате чего с конца шестидесятых он оказался фактически исключённым из литературного процесса. Что и в конце концов и привело его к идее (вместе со своими молодыми коллегами Виктором Ерофеевым и Евгением Поповым) неофициального альманаха «Метрополь» (1979), а в 1980-м – к вынужденной эмиграции.

И вот Кублановский, приглашённый в Казань с другими близкими к Аксёнову людьми, он как бы ненароком вспоминает самую больную и совершенно нехарактерную для всего облика Аксёнова деталь полувековой давности.

Я вначале поразился, но было решил, что Кублановский, вероятно, был немного не в форме и не успел подготовиться к публичному разговору об Аксёнове, вот и вспомнил то, что вдруг пришло ему в голову.

Но не далее как в прошедшую среду, 11 декабря, во время популярной телепередачи «Игры в бисер», посвящённой Андрею Вознесенскому (!), где участвовал и Юрий Кублановский, я вновь услышал из его уст упоминание о той злополучной аксёновской статье.

И тут я задумался – отчего это случайный эпизод из жизни Аксёнова так памятен Кублановскому? Обижен за что-то, сводит счёты с покойником?

И поскольку с творчеством и американским архивом Аксёнова я знаком не понаслышке, я вдруг вспомнил, что в замечательной статье Аксёнова 1984 года, «Прогулка в калашный ряд», написанной о творчестве Беллы Ахмадулиной, есть место, касающееся Кублановского. Вот это место, объясняющее для меня мотивы злопамятности Кублановского:

«Юрий Кублановский, громыхая в электричке от Апрелевки до Киевского вокзала мимо Переделкино, к “совет­скому местожительству” явно не относился, что, конечно, делает честь как его поэтическим, так и человеческим достоинствам. И все-таки не стоило бы настоящему поэту с таким мучительно прищу­ренным напрягом приглядываться к своим совет­ским коллегам, пусть даже если они его в чем-то (житейском, разумеется, приспособленческом) пе­реплюнули.

... хорошо вам не знать недосыпа,

хитрый Межиров, глупый Евтух,

Вознесенский, валютная липа!

Стоило ли Кублановскому настаивать в своём последнем парижском сборнике на этом стихотво­рении, на которое его друзья по альманаху «Метро­поль» указывали как на довольно противное? <…>

Кублановский ведь у нас уже железно отнесён к «сен­тиментализму» - тем более странно встречать в его стихах железное клацанье затвора, склонность к внутрилитературной расправе.

Посмотрите, как сентиментален, как прост и тих поэт в своей простой поэтической жизни:

Мы будем с тобой перед Богом чисты,

Что осени огнепалящей листы...

И глядя из мрака в Успенскую сень,

Мы милости ждем, а не мщенья...

А теперь взгляните, как свиреп поэт в своей ли­тературной жизни...

... в десяти шагах ЦДЛ.

Вот бы там старика Катаева

На оптический взять прицел!

... затаившись в посольском скверике,

в линзу чистую вперив глаз.

(Есть еще один — да в Америке

с младшим Кеннеди хлещет квас.)

“Ещё один” — это, очевидно, Вознесенский. Лю­бопытно, что объектами мстительной линзы оказа­лись не какие-нибудь там махровые грибачёвы и фирсовы, но самый яркий прозаик и самый яркий поэт советской литературы. Чем же именно эти двое так особенно досадили Кублановскому — не талан­том же своим, в самом деле?