Дискуссии о ценности человеческой жизни периодически возникают в обществе в моменты массовой переоценки его базовых, основных начал. Как нелепо выглядит вопрос о смысле жизни, задаваемый конкретному человеку, точно также он является наиважнейшим, если речь идет о существовании социума.
Безусловно, жизнь каждого человека для него самого является наивысшей ценностью, но для общества в целом, жизнь отдельного человека — всего лишь ресурс, которым оно может пожертвовать во имя самосохранения. Это касается всех типов социальных устройств — от допотопных тираний и вплоть до современных либеральных систем.
При этом любое общество заинтересовано в той или иной степени в собственном воспроизводстве. Но поскольку этот процесс относится непосредственно к каждой отдельной социальной единице, то и право на его инициацию, либо прекращение также является неотъемлемым правом самого субъекта. Общество же в контексте данного вопроса может и должно способствовать созданию наиболее комфортных для этого условий. В противном случае, оно не имеет ни малейшего права принуждать субъекта к размножению в том или ином виде — ни прямо, ни косвенно.
Существует порочная левая идея о том, что человек, в принципе, уже не нужен. Ее озвучивает в своем новом романе французский писатель Мишель Уэльбек «...административные службы видят свою задачу в максимальном сокращении жизненных возможностей человека, если уж не получается вообще свести их на нет; с точки зрения администрации хороший гражданин — мертвый гражданин...» «Просто, доступно, ясно» — пишет некий рецензент.
«Добавлю: просто, доступно, ясно, как в студенческой курсовой по политологии, которая целиком списана с какой-то левацкой брошюрки...» — иронизирует писатель Денис Драгунский. Проговаривать столь пошлые благоглупости после Оруэлла просто смешно, тем более, после того очевидного факта, что человека никто не желает истреблять, а напротив, его используют элиты как дешевую рабочую силу, как объект для различных социальных, политических и фармакологических экспериментов. А ежели рассуждать с метафизической точки зрения — человек есть пища, насыщающая матрицу, инерцию бытия. А инерция бытия — есть подлинное имя «бога».
Мне достаточно было прочитать произведение Уэльбека «Мир как супермаркет». Левый автор, в принципе, не может быть хорошим писателем. Это аксиома. Весь этот послевоенный набор банальностей — это всего лишь гиперкомпенсация милитаристского периода, то есть, рефлексия, растянутая на полвека. Критика общества потребления, «гуманизм», культ насильственного «осчастливливания» и любви как абсолютной ценности (а ля поп-философ Фромм), вся эта набившая оскомину предсказуемая французская псевдонаучная ересь.
Проблема абортов как один из краеугольных камней любой дискуссии о ценности человеческой жизни до сих пор не является завершенной. Тем удивительней наблюдать, что этот вопрос по-прежнему, в 21-ом веке, стоит наиболее остро и местами даже провокативно.
Так в недавней беседе прекрасного режиссера Валерии Гай Германики с Ксенией Собчак, где Германика неожиданно предстала убежденным пролайфером, т.е. сторонником жизни и соответственно, противником абортов, причем в большей степени эмоционально, нежели рационально аргументирующей в пользу своей точки зрения, я увидела стороннее влияние, а именно такой тоталитарной структуры как РПЦ. Всегда страшно наблюдать, когда творческий человек отдает свою свободу за государственные дивиденды, взамен получая затуманенное сознание и полное отсутствие критичности. Нынешняя Германика как будто бы сошла из тоталитарной кинодистопии «Рассказ служанки», где ее помощница-акушерка, предлагающая «отключать мозг и стать самкой» — есть точная копия героини-садистки тетки Лидии.
Это единственный случай, когда я не имею никаких претензий к Собчак, ибо все, что она сказала в этом интервью, она сказала правильно.
Однако, мы не должны забывать о другой философской стороне вопроса. Антропоцентризм и следующая из него ценность жизни как таковой, есть опасная ловушка. Жизнь большинства полна трагедий и есть многие, кто не раз восклицал — «Лучше бы я не родился!». К тем, кто недоволен жизнью, недалекие люди часто предъявляют претензии такого рода — «Покончите с собой и не мучайтесь». Однако, чем взрослее человек, тем сложнее ему совершить самоубийство. «Привычка к жизни нам дана. Замена счастию она» — писал Пушкин. Увы, привычка эта — не замена счастью, а матричная привязка. Мы втянуты в жизнь как в болото. С экзистенциальной же точки зрения «Самоубийство не отменяет того факта, что ты жил на земле» — утверждал швейцарский писатель и драматург Макс Фриш. Также невыносима сама мысль, что кто-то произвел меня на свет против моей воли, не спросив на то моего согласия. И не только обрек на жизнь, но и обрек на неминуемую смерть.
Достоевский в одном из своих рассказов рассматривает бытие ровно так, как виделось оно мне лет с трех — «…В самом деле — какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов?
Я создан с сознанием и эту природу сознал; какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать — ибо для чего бы я согласился страдать?
Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий. Она говорит мне, что я, — хоть и знаю вполне, что в «гармонии целого» участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, — но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить.
Но если выбирать сознательно, то, уж разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь, — останется ли это целое с гармонией на свете после меня или уничтожится сейчас же вместе со мною. И для чего бы я должен был так заботиться о его сохранении после меня — вот вопрос?
Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а, напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей.»
Артур Шопенгауэр также утверждал, что жизнь в конечном счете имеет отрицательное значение, потому что любые положительные переживания всегда будут перевешены страданием, так как оно является более сильным переживанием.
Философ Дэвид Бенатар выдвигает отдельный аргумент в пользу антинатализма, согласно которому, между вредом и благом существует фундаментальная асимметрия, которая приводит к тому, что рождение всегда является вредом для рождаемых, вне зависимости от того, насколько высоко будет качество их жизни. Асимметрия Бенатара основывается на следующих предпосылках:
Все вышеприведенные тезисы убедительно свидетельствуют в пользу не только антинатализма, как научно-обоснованного и логически аргументированного либерального дискурса, но и в пользу сторонников абсолютной недопустимости воспрепятствованию права женщин на аборт.