Денис Драгунский: "Власть воспроизводится во всем - даже в супружеской постели"

Беседовала Диляра Тасбулатова.

- Денис, вы писатель, блогер, аналитик, заседаете в жюри разнообразных литпремий, издаете книги раз в полгода. В Фейсбуке я вас вижу каждый день, ваши посты выходят с завидной регулярностью. Меня вот, как человека несобранного, всегда интересовала такая прозаическая вещь, как … режим дня. Посоветуйте, как все успеть.

- Меня смешит вот такое «википедическое» перечисление. Иногда меня представляют на литературных вечерах так: филолог, драматург, журналист, политолог, аналитик, писатель. Я говорю – а где же «юный художник» (было такое в моей жизни), «кандидат в депутаты Госдумы» (и такое было), а также «неподражаемый чтец собственных рассказов»? Спасибо, не надо. Писатель, и всё тут. Достаточно. Назвал бы себя «литератором», но Ленин обогнал.

- Смешно.

- Ну а режим дня у меня простой: проснулся, сделал зарядку, душ, завтрак – и за стол. Тут дело вот в чем – я профессиональный писатель, то есть более ничем не занимаюсь. Это очень важно. Почему-то писательство – очевидно, в силу дешевизны инструментов (ручка и бумага) считается таким, что ли, легким занятием в свободное от работы время. Но это заблуждение. Нельзя быть журналистом или экономистом, а по вечерам или по воскресеньям делать операции на сердце или командовать дивизией. Литература – это профессия, а профессия – это, как правило, главное и единственное занятие. Конечно, есть исключения, но они ни о чем не говорят. Вот алкоголь, к примеру: иные поэты были горькими пьяницами, но если хочешь стать поэтом – все-таки не надо начинать с водки. Так и здесь: аргументы типа «а вот Кафка был служащим и писал по вечерам» не убеждают. Графоманов, которые пишут по вечерам – тучи, а Кафка – один. Другое дело, что посвятить свою жизнь литературе, сочинительству – это не гарантия того, что напишешь что-то приличное. Есть куча бездарных или неудачливых профессионалов. Но без «профессионализации» - вообще пиши пропало. Ну или пиши одну-единственную книгу, которую способен хорошо написать всякий грамотный человек, честно и подробно рассказав о собственной жизни. Будет интересно. Возможен даже успех. Но и всё. Писать надо помногу и всё время. Не пишется? Разберитесь с недонаписанными вещами, с черновиками, записными книжками.

- Читая ваши посты, я отнесла бы вас к разряду таких, что ли, свободных интеллектуалов. То есть образованных людей, которые размышляют «вслух», обдумывая что-то в соцсетях - принародно, так сказать…

- Я бы остерегся называть себя «свободным интеллектуалом» - я не так уж сильно умён, а главное – совсем не свободен. Печальное признание – но факт. Не хватает мне того драгоценного чувства личной свободы, которое, по словам профессора из чеховской «Скучной истории», отличает настоящее творчество, настоящую литературу и, увы (по словам Чехова), – русские книги от европейских. Опять же, отвечаю патриотам (да я и сам патриот!) речь не о 100%, а об общей массе. И у нас были и есть свободные книги, написанные свободными людьми, и в Европе были и есть тупо ангажированные авторы, но в целом, увы, при Чехове дело обстояло именно так. А в ХХ веке внутренняя ангажированность русского автора, консерватора ли, народника ли, не суть, была усилена внешним давлением Союза писателей, Агитпропа и цензуры. Вряд ли за 30 лет можно изжить эту инерцию несвободы...

«О, если бы я только мог, хотя б отчасти» - я написал бы очень много строк о себе, о политике, обществе, природе, о мужчинах и женщинах, о своих тайных мыслях… И это были бы строки, за которые меня бы прокляли, побили, возненавидели. И я слабо верю тем нашим писателям, которые называют себя внутренне свободными. Потому что, если они на самом деле свободны и пишут совсем искренне – значит, их внутренний мир до ужаса скуден. А в это я не могу поверить, поскольку со многими знаком, это глубокие, интересно мыслящие люди. Остается только кивать на тяжелейшую самоцензуру. Которая и меня тоже мучает.

Кто я? Я – просто писатель. Сочинитель рассказов, повестей и романов, колонок в прессу, а также заметок, которые публикую в Фейсбуке, а потом они иногда тоже входят в книги. Мои книги рассказов – это не просто сборники новелл, это именно целостные книги, где новеллы чередуются с заметками, эссе, подслушанными разговорами. Тут идет специальная и долгая работа, как всё это выстроить в некий как бы единый текст. «Некий» и «как бы», вот в чем загвоздка! Это не «повесть в рассказах», не 120-150 коротких главок. Любую мою книгу рассказов можно читать с любого места. Закрыть, а потом раскрыть на новой новелле. Но если вы будете ее читать с начала и до конца, вы получите особое удовольствие от волн и чередований. Так устроена и моя последняя книга, которая должна выйти буквально не сегодня-завтра. Называется она «Дочь любимой женщины» (редакция Елены Шубиной, АСТ). И предпоследняя, вышедшая в феврале «Соседская девочка» - такая же.

- Вы ведь начали писать довольно поздно? То есть начать можно в любом возрасте, я так понимаю?

- Да, я так много пишу (20 книг за 10 лет) – потому что поздно начал, в 57 лет, представьте себе. То, что во мне накопилось, еще из меня не совсем вылезло. В ближайших планах – уже написанный странный и жестокий роман «Богач и его актёр», новый сборник рассказов (написано более половины, названия пока нет), и долгожданная (для меня, для меня!) толстая книга под названием «Подлинная жизнь Дениса Кораблёва». А также еще примерно пять или семь больших текстов. Рассказы пишутся ежедневно, так что новые сборники тоже не забудем. А там посмотрим…

- Планов громадье. Завидки берут прямо-таки… Но скажите вот такую вещь - что такое написать роман, по-вашему? Это обращение к потомкам, моралите, «положить свою жизнь на алтарь искусства», поставить себя на карту или…? Просто так, для удовольствия поупражняться – слава Богу, техникой сейчас многие владеют? Или и то и другое? Есть ведь разные типы романистов… И еще. Умер ли роман? Или прибрел другие черты? Нужен ли сейчас «лонгрид»? Ученые вроде говорят, что чтение коротких отрывков плохо влияет на аналитические способности мозга…

- Написать роман (у меня сейчас три изданных и один новенький) не так уж трудно. Аркадий Аверченко в юмористической кулинарной книге объяснял: «Как приготовить баранину в белом вине? Взять баранину и приготовить ее в белом вине!» Хочешь написать роман? Садись и пиши роман! Но узнай сначала, как это делается. Прочитай несколько романов, хоть старинных, хоть новейших (хоть Вальтера Скотта с Бальзаком, хоть Пола Остера, а лучше – его жену Сири Хустведт) – и заруби себе на носу, что роман – это не «лонгрид», это не просто много страниц, слов, букв. Роман устроен совсем по-другому, чем рассказ или даже тот текст, который мы привычно называем «повестью». Но уж простите, я здесь не буду заниматься литературным ликбезом.

Конечно, роман – это «всё на продажу», это вывернуть себя наизнанку, вытряхнуть все карманы, открыть рот и показать все пломбы, коронки и протезы. Иначе неинтересно писать, незачем и браться. Роман – как, собственно, и вся литература – это самолечение автора. Новелла – это разовое посещение психотерапевта, роман – длинный психоанализ. «Долго, дорого и с неизвестным результатом», как говорила знаменитая психоаналитичка (вот вам феминитив, берите) Джойс МакДугалл. Обращение к потомкам может получиться, а может – нет. Это часто зависит не от книги, а от самих потомков, что они там вычитают. Ницше не рассчитывал на миллионные тиражи «Заратустры».

- Так умер ли роман?

- Нет. Не умер. Наоборот, прекрасно себя чувствует, издаются всё новые и новые «кирпичи». Читателю нравится брать в руки «вещь». Причем западный роман – это, как правило, роман в полном смысле слова, с большим количеством персонажей, широким охватом событий и масштабом проблем. Даже если это «новый роман», написанный по заветам Мишеля Бютора (который тоже, кажется, уже сильно устарел). У нас словом «роман» часто называют именно «лонгрид», просто длинный текст. Это не значит, что такой текст по определению плох. Он бывает прекрасен! Просто это не роман. А во Франции «романом» вообще называют повесть на сто страниц крупным шрифтом - потому что про любовь. Второе значение слова «роман» подводит. Или помогает?

- Поговорим о поколениях. Я, например, не видела тех фильмов, о которых пишут юные критики. Это какие-то для меня странные фильмы, я даже описания их с трудом понимаю. То же самое и с литературой? И надо ли бежать за паровозом или нам остается сидеть в своей нише (меня моя устраивает, я с молодежью не заигрываю). Но может, я неправа? Я просто всерьёз опасаюсь смерти классической культуры - или того, что она уйдет в университеты. Интерактива не будет… Или? Может, Россия - страна с большим культурным запасом, всё утрясется?

- Я тоже не видел, и не делаю из этого трагедии. Если юный критик не читал то, что читал и любил я, и не испытывает никаких комплексов – почему я должен расстраиваться, что не читал чего-то, что нравится ему? Не надо никуда специально бежать. Если книга талантливая – прекрасно, будем ее читать, восторгаться, советовать друзьям. Но она талантлива не потому, что ее написала «молодежь». Талант и молодость – независимые переменные, особенно в литературе (говорят, что в математике все наоборот, но не мне судить). Всегда надо помнить, что молодость – скоропреходящий период в человеческой жизни. А в литературе он еще короче, потому что тут, в отличие от исполнительского искусства, вундеркиндов не бывает. С 18 до 25 лет, наверное. Ну ладно, до 30, если вы настаиваете. А потом уже – особенно если написано несколько книг – всё, взрослый писатель. То, что мне скоро 70, а кому-то почти 40 – не составляет различий между нами. Мы оба – взрослые люди и взрослые писатели.

А классическая культура и должна жить в университетах, там ее законное и уютное место. Там ее изучают, преподают, оттуда, с тех кафедр, пропагандируют. В советские годы она на время вышла оттуда в школы и в ширпотреб – потому что современной литературы (именно «современной», а не просто написанной сегодня) тогда не было. Точнее, ее истребили в 1932 году. Вместе с русской деревней. Символическое совпадение, однако…

- Что такое фейсбук для вас? Не будем касаться сейчас, всем это известно, его достоинств и недостатков в целом, я спрашиваю, что он лично для вас? Вы отличный блогер, говорю вам как коллега по цеху (блогеров) – каждый день вы находите темы, которые задевают, как говорится, «болевые точки». А для этого нужно обширное образование.

- Для меня фейсбук – это лаборатория новеллы. Это возможность напрямую общаться с читателями, видеть их реакции – позитивные и негативные, читать их отзывы, их замечания, иногда суровые и злые. Но без этого никак. А что касается тематики «блоггинга» - то темы сами меня находят, и я стараюсь выбрать из них самые легкие, не обидные, нежные. Хотя часто получается наоборот.

- В своих рассказах вы все время пишете о странностях любви. В этом смысле они «антропологичны» - сколько людей, столько странных историй. Многие рассказы – ретро. И что я заметила? Любовь, отношения – это и правда область потаенного, личного, государство редко может на это влиять (ну за исключением сталинской диктатуры конечно). Правда у Кундеры в его основном романе повлияло… А у вас, как у Трифонова, призрак государства все равно чувствуется. Что скажете?

- К сожалению, всё наоборот. Государство – ну или шире, общество, пронизанное железными кореньями власти – очень сильно влияет на любовь, на те самые «отношения». Государство, власть, насилие – это не призрак и даже не «каменный гость», который приходит на минуту и всё крушит, но потом можно выдохнуть и начать склеивать разбитую посуду. Ах, если бы! Власть – это просто член семьи, это почти что хозяин в каждом доме. Ну или старший друг, давний гость, само присутствие которого заставляет вести себя с оглядкой на него.

Больше того. Власть, как она сделана в государстве, воспроизводится на всех этажах общества. На фабрике, в дворницкой, в офисе, в магазине и, конечно, в семье. Даже в супружеской постели. Даже в торопливом сексе случайных юных любовников, где-нибудь на лестничной клетке верхнего этажа, между запыленным окном и батареей отопления. Доминирование, подлаживание и бунтование, уколы и фига в кармане, постоянные споры о том, кто здесь главный, кто кому обязан. И это в такой, что ли, лабораторно чистой ситуации с молодыми, недавно знакомыми, социально неопытными людьми.

Что же говорить о любви, которая вросла в социум так, что ее не оторвать от остальной социальности? Тут как раз подходит трифоновская, из «Дома на набережной», метафора пластилинового шара, где разноцветные слои видны, но разлепить их невозможно... В моем недавнем романе «Автопортрет неизвестного» все самые интимные, самые страстные отношения мужчин и женщин опосредуются их социальностью, принадлежностью к «нашему» или «не нашему» кругу, их должностями, влиятельными друзьями, зарплатами, квартирами и лично крупными руководящими товарищами. А если мужчина и женщина убегут от всего этого в лесную избушку – какая разница? Они убежали не просто так, а от всего перечисленного выше, а значит – оставили это в своих душах.

Да, но при чем тут мой роман? Даже стыдно за такую саморекламу. Таковы все романы – от Джейн Остен до уже упомянутого Пола Остера. Включая и Трифонова, и Кундеру, и кого только хотите. А если в романе действуют абстрактные «женщина» и «мужчина» в обнимку со своими телесными ощущениями – то это не роман. Это несерьезно.

- Всё вроде поняла, спасибо, Денис! Пошла обдумывать и публиковать. Спасибо за разговор, очень познавательно. Особенно различие романа и "лонгрида".

Подписывайтесь на канал "Новых Известий" в Яндекс.Дзен