Непотребство: как «усовершенствовали» мемориал в Катыни

Одними из самых отвратительных черт российской власти любого уровня были и остаются нежелание и неумение признавать собственные ошибки. Даже самые очевидные. Вероятно, это идет из каких-то хтонических глубин национального подсознания. Вот казалось бы, чего проще извиниться за свои былые грехи и двигаться дальше, как это сделали власти многих других стран мира – немецкие прокляли фашизм, а испанские – зверства при завоевании Америки.

Но нет. Российская власть будет стоять до конца, извиваться ужом, и даже вдруг признать ошибку, но тут же и оправдывать ее для сохранения некой «объективности». Именно это происходит сегодня в знаменитой Катыни, где советские вертухаи расстреляли ни в чем не повинных польских граждан.

Недаром свой отчет о посещении мемориального комплекса «Катынь» историк Никита Соколов озаглавил:

Непотребство

20-21 мая я побывал в составе Межведомственной рабочей группы по увековечению памяти жертв политических репрессий в Смоленске. И в частности мог своими глазами видеть «усовершенствования», которые были внесены Российским военно-историческим обществом и Государственным центральным музеем современной истории России в мемориальный комплекс «Катынь».

С 2000 года там оформлен мемориал расстрелянным здесь в 1940 году польским офицерам, включающий собственно могильные рвы,

бронзовый алтарь (на уровне земли плохо виден колокол, подарок папы Иоанна-Павла II),

опоясывающую могилы стену, в которую вмонтированы чугунные таблички, с краткими сведениями о всех погребенных (на фото ее небольшой фрагмент).

В 2017 году мемориал в размерах удвоился. Первое и самое масштабное новшество: напротив польского мемориала иждивением РВИО был сооружен мемориал, включающий не менее внушительную стену с именами советских граждан – смолян – сгинувших в жерновах советской террористической машины.

Фундаментальное различие двух списков заключается в том, что в польском – имена людей, прах которых действительно лежит в катынских рвах, в российском – повторена полностью «Книга памяти» смоленской области, вне зависимости от того, где был расстрелян конкретный человек. Скорее всего большинство из них не погребены в катынской «долине смерти», расстрельные ямы которой до сих пор не обследованы полностью, не обозначены и не составляют в отличие от польской части – единства с «именным списком».

Решусь предположить, что эта небрежность имеет объяснение в стремлении умалить значение польской трагедии, противопоставив ей многочисленность «внутренних» жертв советского государственного террора. Военно-историческое общество вообще тяготеет к крупным формам. Даже «дарственная надпись» исполнена огромной – около метра в поперечнике – читается издалека.

Второе новшество встречает посетителя прямо на входе, и миновать его никак нельзя. Новшество представляет собой информационные щиты клипового устройства, повествующие о советско-польской войне 1919-21 годов и несчастной судьбе пленных красноармейцев. И хотя прямым словом на этих двух щитах и не говорится, что расстрел поляков в 1940-м был местью Сталина за неудачу 1921-го и гибель пленных, но несомненно само их присутствие будет возбуждать в памяти публики эту совершенно безосновательное измышление отечественных конспирологов.

Но главная новация - выставочный павильон, где размещается экспозиция «Россия и Польша. XXвек. Страницы истории».

«Страницы», впрочем, начинаются с X века и содержат только такие сведения, которые должны убедить посетителя, что Польша искони вела в отношении соседей агрессивно-экспансионистскую политику. Особенно упирают на жестокую осаду Смоленска Сигизмундом IIIи захват Москвы поляками в Смуту начала XVII века, хотя события эти совершенно разноприродные. Как «польско-литовский гарнизон» (в составе которого вообще-то было множество и других иноземцев и московских ратных людей, в частности - боярин Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем) оказался в Москве не сообщается, как и вообще о присяге Москвы королевичу Владиславу и договоре с ним.

Так что раздел Польши в XVIII столетии представляется мерой в сущности оборонительной. Под скипетром российского императора поляки должны бы благоденствовать, но они по неразумию своему поднимали восстания, во время которых творили всякие зверства.

В XX веке польские злодейства продолжаются с новой силой. Новоявленное польское государство ведет агрессивно-экспансионистскую войну против молодой советской России и злодейски изводит пленных красноармейцев. Поучаствовала в разделе Чехословакии, оттяпав у нее Тешинскую область. Рассказ об этом злодействе сопровождается не только подробным повествованием о «мюнхеском сговоре», но и фотографиями подписания соглашения и военного братания поляков с немцами в Чехословакии.

Естественно было бы ожидать по крайней мере столь же подробного рассказа и о «Пакте Молотова-Риббентропа», имевшего гораздо более прямое отношение к убийству польских офицеров, но такого рассказа нет. Есть только краткая справка в мониторе, которую надо еще долго искать, перелистывая «хронограф».

И это по существу все, что мы узнаем из этой экспозиции о «Пакте Молотова-Риббентропа». Сам текст договора представлен слепой фотокопией страницы газеты «Правда», прочесть которую практически невозможно. О секретных протоколах к этому договору вовсе ничего не сообщается. И хотя научный директор РВИО М.Ю. Мягков божился, что упоминания о них где-то есть, найти их не смогли даже опытные сотрудники музея. Разумеется, нет ни протокольных фото подписания договора, ни утвержденной.

Сталиным карты раздела Польши, ни фотографий совместного советско-германского парада в Бресте, завершившего «освободительный поход Красной армии».

Авторы экспозиции совершенно сознательно используют эту сталинскую пропагандистскую формулу, считая необходимым «говорить об эпохе в терминах эпохи».

Непонятно, правда, почему в таком разе отечественный мемориал сооружен в память жертв политических репрессий, а не «врагов народа».

История советско-польских отношений в XX веке представлена очевидным образом неполно и тенденциозно. Из нее изъяты все эпизоды, которые польская сторона могла бы инкриминировать советской (та «российская сторона», которая создавала эту экспозицию очевидно считает себя не только правопреемником, но и продолжателем, советской).

Здесь нет ни слова ни о варшавском восстании, ни о судьбе Армии Крайовой, ни о послевоенной советизации Польши. Но главное - нет здесь ни слова собственно об обстоятельствах расстрела польских военнопленных в Катыни.

Вопросы об этих странных лакунах немедленно были адресованы членами группы М.Ю. Мягкову. Бывший в составе нашей группы в качестве эксперта Сергей Борисович Прудовский сделал хроникальную видеозапись довольно сбивчивых ответов Михаила Юрьевича, который от участия в последовавшем на другой день заседании рабочей группы вовсе уклонился.

Прозрачный намек на объяснение странностей экспозиции, впрочем, тут же в экспозиции и обретается. Объяснение это заключается в том, что мы имеем дело не с историческим научно-популярным музеем, а пропагандистским демаршем в войне исторических политик. Это наш ответ на снос советских военных памятников в Польше.

На следующий день во время заседания рабочей группы директор музея современной истории Ирина Яковлевна Великанова буквально подтвердила этот мотив.

Нисколько не симпатизируя исторической политике современных властей Польши, необходимо признать, что ответ имеет вид в высшей степени бестактный и совершенно неуместный. Перенос политической склоки на кладбище – очевидное непотребство. Оскорбительное для всякого человека, не вовсе утратившего дара смысла и остатков совести.

Впрочем милитарная истерика поражает, кажется, уже абсолютно все сферы российской жизни. Механический голос в поезде «Ласточка», на котором мы возвращались в Москву, объявлял остановки так: «станция город военной славы Можайск, следующая остановка станция город-герой Москва».

P.S. На заседании рабочей группы все ее члены и эксперты, из Перми, Петербурга и Москвы единодушно высказались в том духе, что экспозиция выставочного павильона должна быть радикально переделана, а стенд о советско-польской войне демонтирован. Защищала нынешнюю концепцию мемориала только Ирина Великанова. Смоляне не выступали, но явно поддерживали критическое большинство.