Вопрос дня: зачем Запад пугает Россию «глобальным потеплением»?

России пророчат страшные сценарии экологической катастрофы: неурожаи, тропические болезни, нашествия саранчи и других вредителей, таяние вечной мерзлоты и даже глобальное похолодание. Эксперт ФБА "Экономик сегодня" убежден, что за всеми этими страшными прогнозами скрывается экономическая подоплека и большая геополитическая игра. периодические изменения климата, действительно, присущи нашей планете, однако, они носят природный циклический характер и, по его мнению, роль антропогенного фактора в этих переменах, мягко говоря, сильно преувеличена.

- Почему Запад так настойчив в сокращении выбросов? Существует ли какая-то внутренняя экономическая мотивация к такому поведению?

- За тотальным сокращением выбросов скрывается присвоение промышленными странами ОЭСР природного капитала остального мира. Именно для этого в Киотский протокол был внедрен сохраненный и в Парижском соглашении механизм приобретения прав на выбросы, называемый еще «рыночными механизмами» или «механизмами гибкости». Разновидностей три - механизм чистого развития, торговля квотами, проекты совместного осуществления. Различаются они в нюансах; на деле все сводится к взаимоотношениям интересов развитых и развивающихся стран. Точнее, их политических и бизнес-элит.

В соответствии с Рамочной конвенцией ООН об изменении климата (РКИК), государства делятся на три группы. Участники первого и второго приложений к РКИК – страны с «переходной» экономикой и члены ОЭСР – были наделены количественными обязательствами по сокращению выбросов и оказанию помощи третьей группе – развивающимся странам, которые таких обязательств не имеют. На этом все и строится. Если участник одного из приложений выбрасывает больше, чем имеет право по обязательствам, то он, чтобы не подвергнуться штрафным санкциям, должен сделать одно из двух. Либо на количество этого превышения купить квоту из числа сэкономленных выбросов другими странами, либо оказать помощь развивающимся странам, сократив там выбросы и взяв себе это в зачет.

- И насколько действенны такие схемы?

- Здесь огромное поле для махинаций. Развивающиеся страны обязательств не имеют, поэтому любая количественная помощь им приобретает виртуальный характер.

С другой стороны, экономика процесса такова. Реальное сокращение выбросов на одну условную тонну обходится более, что в 100 долларов; купить квоту на официальном рынке можно примерно за 30 долларов; а вот оказать такую виртуальную, непроверяемую «помощь» какой-нибудь развивающейся стране на сумму одной условной тонны можно за 1 доллар. Попутно решается и еще одна «задача» - обрушивается рынок официальных квот.

Когда Россия в первом периоде Киотского протокола - до 2012 года - сэкономила 6-8 млрд тонн выбросов, то выяснилось, что продать их невозможно, ибо цены упали в сто раз. Европейцы не сокращали и не покупали, а «оказывали помощь». На Конференции Сторон РКИК в Дохе в 2012 году, вопреки Киотскому протоколу, проголосовали во второй его период эти сэкономленные тонны не переносить, и они «сгорели». Причем это произошло уже во второй раз: в 2008 году у нас «сгорела» куда большая «экономия» - в 14 млрд тонн.

- Это и послужило поводом к тому, чтобы выйти из Киотского протокола?

- Когда российская делегация стала возмущаться, европейцы заявили, что ЕС все равно не будет покупать российские «тонны», ибо «только динозавры цепляются за дым и не хотят сокращать выбросы». Нам ничего не оставалось, как выйти из количественных обязательств Киотского протокола. Однако это ударило по некоторым влиятельным интересам. Например, углеродным рынком у нас занимался Сбербанк, который стал его оператором вопреки закону о банках и банковской деятельности. И пошла волна за возврат в киотские обязательства, то есть за ратификацию Дохийской поправки к Киотскому протоколу. Сейчас ведь до конца 2019 года действуют оба документа – Киотский протокол еще, а Парижское соглашение – уже. Если мы пойдем на такую ратификацию, Россию обязательно «обнулят» еще и в третий раз, но тот же Сбербанк и кое-кто еще получат свою выгоду.

Это только один пример, но их можно приводить множество. Надо понимать, что «коммерциализация» климата породила обширный рынок, как официальный, так и теневой, «серый». Официально в том же ЕС существует мощный экопром с годовым оборотом под триллион евро - куда-то надо сбывать его продукцию. Неофициально же используются возможности названных «гибких» рыночных механизмов. Нельзя переиграть хозяев правил игры на их поле: вы никогда на перроне не обыграете наперсточника. Можно только в эти игры не играть, поставив интересы государства вперед интересов корпораций, наподобие того же Сбербанка.

Общий итог мы подведем с помощью самого отпетого циника Франкфуртской философской школы - Герберта Маркузе. Выступив апологетом «революции удовольствий», он проповедовал, что «удовлетворение инстинктов обеспечивает контроль над личностью». В случае с так называемым «глобальным потеплением» и, в целом, «климатическим процессом», мы сталкиваемся с тем, что точно таким же способом, путем вовлечения в него элит развивающихся стран и удовлетворения их финансовых инстинктов над этими элитами достигается контроль. А значит, контролируются и природные ресурсы, и внутренняя и внешняя политика этих стран. Круг замкнулся.