"Тогда я был резким антиельцинистом, - говорит Глеб Павловский в эфире радиостанции "Эхо Москвы". - Еще до этих событий. И указ 1400 — он просто меня разъярил. С другой стороны я принадлежал реально к среде, которая была уже, как тогда говорили – отслоилась. То есть она ушла от рисков. Кооперативы, был директором информационного агентства. И колебался, конечно, не мог присоединиться к людям, которые это возглавляли. Потому что они мне просто не нравились. В то же время как историк понимал, что выгоднее та сторона, потому что она слабее и она не сможет создать кулак. Белый дом, хасбулатовцы (Руслан Хасбулатов, тогдашний председатель тогдашнего парламента - Верховного Совета, - прим.ред.) - они не смогут, грубо говоря, создать диктатуру. Чего мы тогда боялись.
Сейчас для меня очевидно, что это реальное учреждение государственности, в которой мы существуем. Власть была завоевана. Сколько бы выборов потом ни проходило, это была власть, взятая с помощью танков 4 октября. До этого была старая Конституция советской федеративной, трудно даже вспомнить, социалистической республики. Которая была адаптирована в несколько присестов в 1990-1993 годах. И возникла там в центре советская власть. Именно в точном смысле советская власть без власти коммунистов. То есть это как бы такое победившее Кронштадтское восстание, наверное…
Съезд народных депутатов - высший орган страны. И высший орган суверенитета. А Ельцина, президента, ввели в эту Конституцию уже после, в 1991-м году. Вначале, и потом наделяли полномочиями. И забавно, что все до копеечки чрезвычайные полномочия, которые Борис Николаевич получил от Верховного совета, разогнав, он сохранил. Они все сохранились. Они продолжали действовать.
Были вещи, которые были грубой ошибкой со стороны Хасбулатова и Верховного совета. Это Руцкой в качестве президента - он уже был тогда объявлен президентом. И еще хуже этого – назначение силовых министров. Это была ошибка полная. Потому что конечно, ни одно ведомство не готово было к появлению параллельных.
Этому предшествовала, кстати, попытка, честно говоря, действительно антиконституционного переворота открытого. Организация особого порядка управления страной. Декрет Ельцина, опус так называемый. Где выдвинулся наш все еще председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. И он тогда главную роль сыграл он и генеральный прокурор. Они остановили это дело, и Ельцин отозвал указ. Это предшествовало истории с референдумом. Но там весь этот путь - этот год вообще был страшноватый, но весь путь состоял в чем. Ельцин создавал угрозу, а потом отступал. Создавал угрозу - отступал. И, обнаружилось, что эта тактика принимается. Что людей устраивает, что он надвигается как гроза, над страной, а потом успокаивает и спасает от той же угрозы, которую он создал. И так продолжалось, в каком-то смысле я после 21-го сентября тоже ждал продолжения этого. Потому что помню, как ходил в Белый дом. Так называемая блокада Белого дома, она была абсолютно театральной. Ты идешь, солдат не спрашивая даже тебя, отодвигает кузова в сторону, и ты проходишь. Но потом они ушли в такой страшный клинч.
Заметьте, летом в августе была почти простая возможность принять уже готовую Конституцию. Которая была тоже президентской, но она была не суперпрезидентской, а просто президентской. Которая была готова, которую готовила комиссия Румянцева, Шейниса. И, в общем, принципиальных возражений против нее ни с одной стороны не было. Это несколько замотали, потому что уже вокруг Бориса Николаевича сформировалась идея, что надо идти на разрыв. Надо найти повод в каком-то смысле для разрыва. И вы помните, как выглядел повод. Я просто встал и сразу все понял, когда Хасбулатов щелкнул по горлу (передразнивая Ельцина под телекамеры - мол, подписал свой указ вот в таком состоянии, - прим.ред.). Где, что президент. Ну президент... я всё понял, что это всё. Теперь уже переговоров не будет.
Тогда транслировали непрерывно эти заседания. Ну вот, и потом вот так все возникло, компонент мести. Понимаете. Он очень ощущается в те дни".