Кино с валидолом. Как Диляра Тасбулатова снимала Машу Рольникайте

Леонид Павлючик

- Диляра,в последнее время ты прославилась сочинением забавных баек, скетчей, которые были изданы уже в четырех книгах, и вдруг такой драматичный, даже трагический фильм. Как сочетаются в твоем мировоззрении комическое и трагическое?

- Не знаю, Лёнь… Как-то так сочетаются. Сама удивляюсь. Мама говорит, что я как «буревестник»: то смеюсь, то плачу. На самом деле судьба Маши настолько меня поразила, что я решила сделать о ней фильм. Но легко сказать - «решила». От решения до осуществления прошел такой огромный временной отрезок, сказать страшно – три года.

- Как ты вышла на эту тему, на эту уникальную женщину – вроде ничто не предвещало?

– Я сотрудничала со всемирной еврейской газетой «Джуиш.ру». Мне там было очень интересно: не скажу, что я знаток древних еврейских книг или еврейской культуры (хотя кое-что знаю, конечно) – но и, честно сказать, мои визави тоже далеко не все были знатоками. Я брала интервью со знаменитыми евреями, и израильскими, и российскими, и тут кто-то мне сказал, что в Москву приезжает Маша Рольникайте. О ее подвиге я раньше слышала, но врать не буду, - пожалуй, краем уха. На встречу с ней я не успела – она быстро уехала, жила она в Питере, приезжала на сутки буквально. Мне поздно сказали, и я решила сделать с ней интервью по скайпу. Так вот, как раз во время интервью я просто обалдела: она стоя говорила (у нее спина была больная, тяжелое наследие лагерей), маленькая такая женщина, старая уже очень (что, кстати, не чувствовалось, ум ясный, остроумная и глаза живые, не потухшие), ей уже было под 90 – но она была поразительна. Такая сверх-личность. Я вообще человек такой нетерпимый бываю, но – это позже уже было, во время работы над фильмом, – когда Маша меня ругала за что-то, я только ныла: «Мария Григорьевна, простите, я сейчас упаду перед вами на колени, виновата, простите». И так далее. Такой у меня был пиетет перед ней.

- А за что она тебя ругала-то?

- Она всё переживала, что фильм не готов еще. А я бегала денежки доставала – а это, поверь, не так просто. И Маша (это ее полное имя, я не фамильярничаю, знакомые называли ее Мария Григорьевна, но на самом деле она Маша) переживала не потому, что хотела прославиться, ее слава огромна и без нашего фильма, а потому, что это была ее миссия. Не побоюсь этого слова: именно миссия, иначе не скажешь. Она нам так и сказала (ей сложно было пять дней подряд рассказывать о пережитом, ей и врачи запрещали): «Я делаю это не ради вас, а ради шести миллионов замученных». Ради тех, кто обратился в пепел и не дал потомства… Это был девиз ее жизни: Я должна рассказать. Так и ее знаменитая книга называется. Она этому жизнь посвятила и, конечно, была мономан такой. Одержимый одной идеей человек. Вообще мономаны – великие люди порой. Вот Вячеслав Яковлевич Измайлов, мы с ним работали в «Новой газете», - тоже такой. Он в одиночку вытащил из чеченского плена около 200 человек. Скромный такой человек, майор по званию – и таки вытащил путем сложнейших переговоров, без единой копейки. Тоже мономан. Как и Маша. Жаль, Маша так и не дождалась картины. Мы не успели: она умерла в начале апреля 2016 года, мы сдали фильм через год…

- У вас был записан пятичасовой синхрон. Это была беседа одним куском или серия встреч? Где и как они проходили?

– Мы с оператором ездили к ней в Петербург, для чего я взяла взаймы три тысячи долларов – аренда техники, работа оператора, отель и прочее. Беседовали мы пять дней, потом при монтаже, конечно, все не вместилось, да это и не нужно. Она рассказывала, я напротив сидела. У меня, не переставая, катились слезы, а она говорила спокойно: она провела около 400 встреч с читателями своей книги и уже привыкла к этому. Я пила сердечное, а она мне говорила: вы выпейте сейчас валерьянки и прервемся ненадолго. Она меня утешала, представляешь? Не я ее, а она меня… Вот так… Я и «Черную книгу» не могу долго читать, хотя считаю, что прочесть ее обязан каждый. Но мне почти сразу становится плохо, начинается боли в сердце.

- Что тебя еще поразило во время общения с ней? Какой, говоря высоким слогом, урок ты почерпнула из общения с ней?

- Урок был косвенным, я бы так сказала. Не часто видишь таких людей вблизи. Она совершенно безупречна: такой идеал, мифологическая героиня. А ведь часто миф с реальностью входит в противоречие: человек слаб, мелочен и пр., чего греха таить. Но не она. Она кремень, такого почти не бывает. Правда, Маша не приняла мою идею, что она победила духовно – идею нацизма. Беззащитный ребенок побеждает машину уничтожения, как-то так. Как Иисус когда-то – об этом у Юры Арабова (знаменитый сценарист, автор многих фильмов Сокурова – прим. автора) есть рассуждение – беззащитный ребенок, родившийся на окраине Римской империи, победил духовно. (Речь шла о Рождестве – потому я говорю о ребенке). Как бы слабость всесильна, а сила ничтожна. Она ведь еще в первый день вторжения немцев написала очень странные для ребенка стихи, такие гетевские, провидческие: «Дьявол летит над планетой…» и так далее. Когда еще мало кто понимал, что будет.

-А почему не приняла?

-Она считала, что это не Провидение, не Бог ее выбрал для ее миссии: просто она случайно осталась в живых. Она меня так спросила: а эти шесть миллионов почему не победили? Так я столкнулась с тем, чем часто грешу: мои фантазии и идеи сталкиваются со здравым смыслом, к тому же исходящим от человека, пережившего такое, что в принципе не поддается никакому описанию…

- Она рассказывает страшные вещи, воссоздает образ ада, через который ей довелось пройти, но при этом внешне она выглядит собранной, строгой, может даже показаться, не эмоциональной. Она, кажется, ни разу не плачет в кадре. Выплакала все слезы за предыдущие десятилетия?

– Да, она не плачет. Почти никогда – сама говорила. Она остроумная, но не веселая. И она, в отличие от других, не хотела забывать. Ей подруги, пережившие подобное, говорили, когда они совсем юные были, после войны: да ладно, забудь, не хотим вспоминать. И она была в этом смысле в полном почти одиночестве.

- В каких отношениях находятся ее книга и твой фильм?

– Ну, это во многом пересказ книги, конечно: но в фильме важно, что она сама это рассказывает и мы ее видим. Вживую: это важно, в этом и состоит один из принципов документального кино. Важно, как человек рассказывает: ее «бесстрастность» в данном случае работает на замысел. Об аде – я потом поняла – не говорят с мелодраматическими эффектами. У Александра Гельмана есть эссе «Детство и смерть» - о том, что он пережил совсем ребенком, как перелезал в лагере через мертвую мать и шел играть. Они лежали вдвоем на полатях лагерных… Это короткий рассказ, но имеющий силу прозы Кафки: и еще и потому что рассказан внешне бесстрастным языком. Ее книга тоже написана как дневник – день за днем, почти без пропусков, ребенок рассказывает, что с ними делали. Это проза самодостаточная: она не нуждается ни в лексическом богатстве, ни в сложном построении фразы.

- Насколько я знаю, деньги тебе пришлось собирать «с миру по нитке». Странно это, ведь тема, что называется, святая. Такой проект должны были поддержать в Минкульте, в военно-историческом обществе, в ветеранских организациях. Не было попыток получить на фильм бюджетное финансирование? У нас или в Прибалтике? Или для тебя было принципиально сделать фильм на народные деньги?

- Там часть денег «народная», краудфандинг, на «Планете.ру» собирали; часть дали Юрий Домбровский, Марк Сороцкий и Геннадий Фридман, спасибо им огромное, очень помог Феликс Дектор и Даумантас Левас Тодесас из Литвы. И есть такой человек – Вадим Богданов, очень скромный, он многим дает. Он дал на сразу сто тысяч рублей, прямо накануне финала нашего контракта с «Планетой», – иначе по ее условиям я бы не собрала половину, и пиши пропало. Он, правда, никогда н откликается: на премьеру не приходил, на письма не отвечает. Помогает и не требует благодарности. Такой экзотический, странный человек – очень хороший, на «Планете» его знают. Аня Друбич, дочь Татьяны Друбич, дала бесплатно свой выдающийся каддиш – она талантливый композитор. «Альфа-банк» помог – многие помогали. В фильме звучит музыка выдающегося литовского композитора Фаустаса Латенаса: он нам дал музыку почти бесплатно. Кирилл Сахарнов, блестящий монтажер, работал без выходных, на последнем этапе. Сережа Кудряшов пропадал в архивах, глядя на все эти ужасы… Наташа Герасименко сделала иллюстрации: правда, они почти в фильм не вошли, но, может, когда-нибудь мы и издадим. Слава Сачков снял нам Вильнюс прекрасно.

Кстати, по поводу помощи – а ведь проекту нужны еще средства на постпродакшн. Ведение страницы в соцсетях, рассылка копий, переписка с фестивалями. Так что кто может – милости прошу. Проект важный: как говорили в советские времена – такой, который «трудно переоценить».

- Кстати, кому пришла идея сделать перебивки из современного материала, снятого на улицах свободного современного прибалтийского города?

- Это Оля Тараненко придумала, редактор фильма. И режиссер Сережа Кудряшов. Они вместе. Без современного Вильнюса картина была бы менее объемной, что ли. Мы показали, что вот, мол, жизнь продолжается (как это у Ромма было в «Обыкновенном фашизме»), идут дети, красивые девушки: но на этом месте было гетто, помните об этом.

-- Ты, что называется, практикующий кинокритик, много писала об отечественном и мировом кино. Теперь, что называется, «вкусила яду» продюсерства в док. кино. Тянет продолжить? Есть идеи?

- Пока нет. Это вообще-то сложно. Деньги трудно доставать. Но посмотрим.

- Когда широкая публика сможет увидеть фильм?

- Пока что он должен быть показан на фестивалях. Мы показались на «Артдофесте», на «Сталкере», где получили приз, как ты знаешь, в Польше, сейчас покажем в Астане, показали на «Лимуте», это такое всемирное еврейское мероприятие – фестиваль, очень хорошо организованный: лекции, просмотры и пр. Потом мы покажем в школах – в наших и в Европе, в университетах и пр. Я надеюсь на долгую судьбу нашей картины. То, что она состоялась, - это чудо. Было сложно. Мне кажется, мне просто везет. Тьфу три раза.