Известный российский политический аналитик Глеб Павловский, всегда отличавшийся парадоксальными суждениями, дал большое и обстоятельное интервью казанскому изданию «Бизнес Онлайн». «Новые Известия» приводят самые любопытные высказывания Павловского об устройстве и перспективах российской власти.
О выборах-2018
Выборы в марте 2018 года я не считаю выборами. Я говорил о выборе, имея в виду, что у Путина остается его личный выбор — выдвигаться или нет. Это был выбор свободного человека. Но он отдал себя в руки аппарата, продлившего ему президентство, зато перекрыл выборную модель транзита власти. Он потерял свободу рук, это опасно в политике. Нельзя терять свободу рук в одном вопросе, а в другом — ее сохранить. И мы видим, как через два месяца после 18 марта выборы потеряли актуальность. Они никому не интересны и ушли из информационной повестки. А послепутинское будущее началось еще до выборов. Пока что оно состоит лишь в расстановке фигур на позициях и ожиданиях игроков. Ожидание неизбежного ухода президента из Кремля, а значит, борьбы за Кремль. Отсюда то, что мы видим с правительством, — премьер назначен по «остаточному принципу». Он должен оберегать важное место, лишь бы оно не стало предметом борьбы. Любой другой человек на этом месте будет воспринят как преемник Путина. Сильный премьер, в котором сегодня остро нуждается государство, быстро перетянет внимание на себя и сам станет центром власти, что было бы неплохо, я думаю. В свое время Путин так пришел в Белый дом и становился центром власти, а Ельцин отступал в тень.
О правительстве
У нас несколько раз бывало сильное политическое правительство: Ельцина — Гайдара, Примакова или Путина в 1999 году. Кстати, и в 2008–2012 годах было довольно сильное политическое правительство Путина. А все остальное время у нас были премьеры, которые просто проводили совещания министров. По сути, они были секретарями, с ними не связывалось проведение какой-то программы.
В итоге выборов-2018, которые фактически были уходом от выборного транзита власти, есть продленный президент Путин. Он должен балансировать внутри собственного аппарата, не давать возникать сильным центрам влияния, потому что любой сильный центр будет отнимать это влияние от него. Это паралич исполнительной власти. А нам нужна сильная исполнительная власть, особенно сегодня. Мы просто отвыкли от понятия «правительство». Конституция не зря говорит, что исполнительную власть осуществляет правительство, а президент определяет ее направления. Определять направление и реально управлять — совершенно разные вещи. А у нас то так, то эдак. Хороший баланс между администрацией и правительством, я думаю, был во времена правительства Касьянова и отчасти — правительства Путина при президенте Медведеве. А сейчас баланса нет, и мы обсуждаем аппаратные биографии министров, что важно лишь для лоббиста. Но сильный министр не усиливает правительство, если то слабо. Он просто повышает его внутреннюю волатильность.
Вице-премьеры — слабый след попыток реформы управления. Ведь административная реформа 2000-х не удалась потому, что правительство не захотели делать полновластным, лишь бы оно не отвлекло от президента, потому что Путин сам хотел управлять. В итоге должность премьера фактически разделена — она разбита на функции первого вице-премьера и остальных, при этом еще они порознь совещаются у президента. Рыхлая каша в верхах там, где должна быть сильная исполнительная власть. Либералы в правительстве — это миф для внутреннего пользования, выпукло оттеняющий президентскую народность. Эта имиджевая игра ведется аж с 2000 года, под девизом «Либералы в правительстве мешают президенту любить свой народ».
О пожизненном президентстве Путина
У нас много людей, засылающих в Кремль валентинки, чтобы показать, как крепко они любят президента... Говоря о пожизненном президентстве, надо разделять несколько вещей: личное желание человека, его политические способности, включая здравый смысл, и состояние страны сегодня и в будущем. Это все неравные вещи. Президент не должен зависеть от личных желаний. Он может мечтать быть президентом пожизненно, но если он настолько поддался личным желаниям, что под это готов менять всю конструкцию государства, то у нас президент с изъяном. Такой не сможет верно оценить момент, когда лучше уйти — и для страны, и для него самого. Он превращается в заложника команды, застрявшей в Кремле, которая умеет работать только с ним. А когда он уйдет, где все окажутся? Понятие пожизненности вообще небезопасно. Если его ввести в политический оборот, то уравнением отставки от должности станет смерть. Очень плохое дело. Можно вспомнить, как в 70-е годы великая страна унизительно ждала смерти генерального секретаря ЦК КПСС. Это развращало государственный аппарат и унижало людей. Предложу тезис: нет такой должности, которую нельзя выдумать для человека ценой разрушения государства. Что нам нужнее — президент «навсегда» или устойчивое государство Россия, не зависящее от его ухода? Государственная конструкция, где чрезмерна власть президента, нет нейтральной бюрократии, а федеральные низовые структуры слабы, — это очень волатильная конструкция. Никакой индивидуум не сможет ее удержать. Это иллюзия, что какой-то президент, как Самсон, может лично держать государственные институты. Такое просто невозможно. Государственная задача Путина — обеспечить плавный транзит власти. И это задача не для одного Путина! Это задача широких политических кругов, всех институтов власти и общества. Это наша общая задача.
О национальной политике
Политика федерального центра — это не ассимиляция. Ассимиляция требует очень сильной государственной и высокой культуры, а этого в России нет. Политика сегодня такая: централизм плюс унификация. Это деструктивно, потому что Россия не может управляться одинаково всюду. Такого не было и в СССР. Чтобы быть управляемой, страна не может быть всюду одинаково управляема. Политика унификации несовместима с федерализмом, но не направлена специально против той или иной нации.
С моей точки зрения, унификаторы еще больше бьют по русским. Основная по численности нация в Российской Федерации по-разному живет в разных землях, она очень многообразна. И надо бы нам лелеять эти различия, развивать и усиливать их. Развивать региональные диалекты, языки, малые русские и нерусские субкультуры. Потому что разнообразие — это путь к выживанию и условие силы. Путин когда-то цитировал слова Константина Леонтьева про «цветущую сложность» России. И где теперь «цветущая сложность»? Каждая сильная культура — это «цветущая сложность», пока ее не унифицировали. Эта бессмысленная возня вокруг учебников, попытки унифицировать процесс образования — все это инициативы людей, которые ничего сами не умеют, только контролировать. Они давят на центр разными способами. Это было всегда, но все-таки в СССР письма пенсионеров не были руководством к действию Кремля.
Я могу сказать определенно, что эта политика не имеет перспективы, она тормозит развитие основных наций страны и российской как нации, состоящей из наций. Я думаю, этот курс будет однажды исправлен, хотя с большими издержками. Главное в такие времена — развивать высокую культуру и свой язык. Мягкое сопротивление некомпетентному вмешательству министерства образования заметно повсюду. Нельзя позволять, чтобы идиоты управляли твоими действиями, но нельзя отвечать им симметрично. Иногда, как в армии, можно сказать «Есть!» и сделать по-своему...
О «майских указах»
«Майские указы» — это символическое замещение несозданной системы стратегического управления. Я не могу построить бюрократическую вертикаль, ладно — я вам подпишу бумагу, и все будут по ней отчитываться... Будет торговля внутри аппарата — признать или не признать те или иные показатели за «100-процентное выполнение». И будут цены на визу «Исполнено». Это все мы видели в прошлое шестилетие. Даже «Народный фронт» вправе был ставить визу. Какой-то позапрошлый век в управлении!
Было бы нормально, если бы президент утверждал стратегические цели, к которым надо прийти. А далее начинался выбор исполнителя среди политических сил, которые могут сформировать правительство и двигаться к этим целям. Это возможный вариант! Тогда президент на своем месте — он определяет направление. И правительство на своем месте — оно исполнительная власть. А сейчас правительство просто получает пакет из Кремля и говорит: ладно, нам спустили бумагу, попробуем со всем этим взлететь...
Как исполнять, каким способом? Наша экономика разве может выполнить эти задачи, обеспечить их финансово, организационно и т. д.? Нет. Тогда возникает тришкин кафтан: отрежем от военных расходов, перебросим на другую статью. Хорошо. Но опять непонятно: то говорили, что Россия почти уже ведет отечественную войну и срочно нужно вооружаться, то говорят, что можно сократить военные расходы на одну пятую. Выходит, мы уже не ведем войну? Так давайте скажем об этом вслух! Я, кстати, не уверен, что мы в безопасности. Это неочевидно, нужна публичная дискуссия о видах реальных угроз. Те идут не только из США. Но ничего этого нет. Есть «майские указы» — какие-то директивы ЦК КПСС к 70-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина...
О роли Госдумы
В политике нельзя не быть игроком. Вы играете, и вами будут играть. Никто не может ничего не делать — просто стоять, и чтобы все вас любили. Так не бывает. Путин долго был модератором, арбитром в высшем кругу власти. Это была его государственная функция, он обеспечивал стабильность системы. Сегодня и этого нет. Консолидирующая фигура — это тип игры. Я не знаю, у кого теперь консолидирующая функция. Нет ни у кого!
Казалось бы, есть Государственная Дума. Все тихо, спокойно, конфликтов нет, и она могла бы выступать как консолидирующая сила. А вместо этого они порождают бесовские законопроекты, которые ставят на уши публику и бизнес, бьют по нежным местам включения нашей экономики в мировую. Этот закон «против исполняющих», даже если он не исполняется, а просто принят, делает Россию остро токсичной для международных финансовых организаций и банков. Их контакты с российскими банками и организациями повышают их риск. А там очень контролируют уровень риска: больше риск — дешевле активы. Если этот закон будет принят, мы сами рубанем по стоимости наших активов и сузим коридор своего маневра.
И все это делает Госдума. Зачем она это делает? Так она вступила в борьбу с правительством за место модератора постпутинского транзита. Это снова показывает, что Путин не выполняет задач консолидации. Володин своим стилем управления изменил характер Государственной Думы и просто поведение депутатов. Я ничем не могу объяснить, как это 440 депутатов единогласно голосуют? Это бред, так в природе людей не бывает! Это голосование под казацкой плеткой. И кому это нужно? Это разве консолидирующая роль Государственной Думы? Когда все развалится, начнется детский крик на лужайке...
Об экономическом «прорыве»
Я вырос в ХХ веке, где понятие прорыва было отрицательным: прорвало канализацию, прорвало плотину. Прорыв на предприятии означал, что на производстве беда... Вам какой нужен прорыв? Предполагаете, что прорыв обеспечит государственная власть? Она берет деньги и начинает вмешиваться в ход вещей, в котором она не очень понимает. Яркий пример — та история с «гаражной экономикой», когда вице-премьер Ольга Голодец подсчитывала, сколько миллионов человек в ней заняты — 30 или 38. Люди экономически выживают как могут. Если бы у них не было этой возможности, мы все это сразу бы почувствовали и в экономике, и в социальной жизни.
Теневая экономика сегодня еще сильнее отделилась от государственной. В государственной тоже какое-то развитие будет идти, но она сдавлена прессом — налогами, штрафами и т. д. Прорывом была бы децимация контролеров. Сократить число контролеров в 10 раз — вот это прорыв! Конечно, это привело бы и к каким-то нарушениям, но там, где есть живая экономика, всегда масса нарушений. И пусть следственный комитет занимается этим, а не театрами.
Прорыв — плохое понятие. Оно мешает начать с рассмотрения карты больных точек, с первоначальной диагностики. Может, и прорыв не нужен там, где его пытаются устроить. Лично я видел роскошные западные или японские аппараты, стоящие в клиниках нераспакованными. А ведь они якобы работают, и по ним есть отчетность. И эта отчетность фиктивная.
О санкциях и антисанкциях
Здесь беда со стратегией наиболее очевидна. Уже лет пять Россия переживает деградацию разработки политики, и это в первую очередь заметно во внешней политике. Антироссийские санкции возбудили у нас центры невротического удовольствия. Они символ того, что на нас напали, что включает инстинкт самозащиты. Простые вещи, но они работают. Это, думаю, обрадовало многих, ведь это упрощает жизнь: мы знаем, что есть те, кто идут на нас.
Система Российской Федерации взбодрилась, но на что же именно? Мы ведем какую-то войну в глухой обороне. Главное, что мы ни разу не ответили на санкции умным образом, кроме того единственного раза, когда Обама выслал наших дипломатов, а мы пригласили американских детей на елку в Кремле. Это не единственно возможный ответ, но это способность быть непредсказуемым. Во внешней политике важна способность быть трудно просчитываемым. А мы сейчас легко просчитываемы: вы нам — санкции, мы по самим себе — симметричные меры. А что такое симметричные? Кто-то на заборе написал нехорошее слово, пришел дворник и густо-густо замазал слово краской, по буквам — и его видно на полкилометра. Или как балбес играет в шахматы: он на каждый ход противника симметрично двигает свои фигуры и быстро получает мат.
Это и есть внешнее стратегическое управление в точном смысле этого слова. Философ Карл Шмидт говорил, что высший класс игры — заставить противника самого себя разрушать без прямого воздействия. Это и происходит с антисанкциями, за которые заставляют платить не американцев, а граждан России. А последние законы вообще ужасающие! Мы порубим свои финансовые пути к мировым рынкам под предлогом, что все банки в мире вынуждены учитывать американские санкции. Их представителей в Москве можно даже посадить по новому закону, поскольку те выполняют эти санкции. Очень плохая ситуация.
Сегодня каждое западное правительство, хорошо продумывая свою политику против Москвы, загоняет Кремль во все более узкий коридор. Так он действительно переходит под стратегическое внешнее управление. И при этом еще кричат, что, мол, никому не позволим вмешиваться! Но это никого не интересует, пока мы действуем предсказуемо деструктивно.
О власти
Наша команда власти чрезвычайно легкомысленна. Казалось бы, уже немолодые люди, но легкомысленны как игроки. Как человек, давно играющий в русскую рулетку: он щелкает курком и все еще жив, никак себя не застрелит. У таких вырабатывается мысль, что они застрахованы. Это известная психологическая деформация.
Ведь столько раз могла случиться беда, но большой беды не было, мы выходили из положения. Я много раз это слышал в Кремле. Первое — думают, что всегда найдется средство выйти из трудного положения, о котором мы сейчас не знаем. Так сказать, будет день, будет и песня... Будет кризис, ну тогда и начнем реагировать на него. Второе — в мире всегда есть спрос на нефть и газ. И есть много вещей, которые можно купить за деньги от нефти и газа или просто стащить. И третье заблуждение — Россия слишком большая страна, чтобы вся ее экономика вдруг рухнула. Но как мы знаем с 2008 года, большое тоже может рухнуть
Все это — мысли азартных людей. Отсюда разговоры про прорывы и мировую игру, которую Россия обязательно выиграет. Но нет таких игр, в которых один и тот же игрок всегда выигрывает! И санкции показывают, что мы загнали себя в узкий коридор, где опасность уже не в санкциях, а в нашей реакции на них.
О Telegram
... Такие авантюры, как борьба против Telegram, будут продолжаться, но за ними нет никакого стратегического плана. По той же причине, о которой мы говорили: отсутствие стратегических целей создает пустоту, а пустота заселяется нездоровыми инициативами. Точно так в пустой голове поселяются ментальные тараканы или, как говорят православные, бесы. При вакууме целей идет возня вокруг тренда, а тренд у нас реакционный. Как тут вырваться вперед? Выдвигая все более пещерную инициативу. Постепенно это сдвинуло нашу политику в кювет мирового мейнстрима. Но тут нет стратегии, все случайно. Мы видим шараханья в разные стороны: давайте все отключим, нет, давайте кое-что включим...
.Я, может быть, удивлю, но и наша государственность устроена примерно как Telegram, как вообще социальные сети: она рыхлая и живет сетевым образом. Она сама не знает ключей к себе. Она не умеет себя остановить, не способна себя регулировать, потому что не создала сильную институциональную государственную среду. И в нее, как и в социальные сети, легко войти, действуя по известным правилам. Правила сегодня реакционные, источник запретов часто нельзя сыскать: это может быть дикий епархиальный поп или бдительный общественник. Может быть какой-то скучающий казак, фээсбэшник или депутат. Все такие реакционные инициативы, попав в усилитель, в мультипликатор, становятся разрушительным фактором. Они разрушают доверие к государственности, разрушают связи между государством и подвижными группами общества. И так будет продолжаться. Пока не будет сказано из Кремля: нет, у нас другой курс, пошли вон, дурачье. Знаете ли, КГБ СССР тоже всех слушал, но он же не отключал телефоны! Наоборот, тем, кого очень хотели слушать, еще и ставили телефон...