Драматург Рокотов: как меня ограбили поклонники Бабеля

Он проанализировал все постановки по пьесе "Закат" и понял, почему его ограбили "поклонники Бабеля".

"Хлебная пьеса" о чахлом мире

"Закат" – мрачная, абсолютно безысходная пьеса. За её постановку берутся люди, которые понятия не имеют о том, зачем она была создана?

Режиссёры не вглядываются в "Закат" как в произведение, написанное в соавторстве со своим временем – новой, советской эпохой. Они несут чушь о том, что это "великая драма", "библейская притча о бунте против отца". Не великая это драма и не библейская притча. Это совершенно другое.

Бабель создавал "Закат" под влиянием успеха Булгакова. Он хотел, как Булгаков, создать то, что примет советский театр. Он признавался, что писал "хлебную пьесу". Конъюнктурность этой вещицы он отрицал, но она очевидна. Бабель показывал чахлость еврейского мира, его мелочность и вырождение. Как и другие этнические миры, этот мир должен был сгинуть – раствориться в новом советском братстве. Пьеса с предельно красноречивым названием полностью отвечала требованиям новой идеологии.

Бабелю казалось, что советское руководство "Закат" поймёт и оценит, как оно поняло и оценило "Дни Турбинных", где русское растворялось в советском. Он создал пьесу с удушающей атмосферой. В ней нет ни одного положительного или хотя бы вызывающего симпатию персонажа. Все герои грубые, низкие, жалкие, хитрые, жестокие.

В грязном дворе бендюжника Менделя Крика разворачивается конфликт. Дети – Беня и Лёвка – бунтуют против отца, задумавшего продать своё дело и сбежать с русской любовницей. Братишки избивают папашу до полусмерти – ломают как личность. Они отнимают у него всё: бизнес, власть и мечту о глотке счастья на излёте трудовой жизни. Они превращают свирепого, властного человека в безвольное, смирившееся со своей участью существо.

Бабель рисует уходящий мир, где отец и младший сын не хотят быть евреями, а старший сын, Беня-бандюган, очень хочет остаться евреем, и это страшнее всего. Он смотрит на общину, как на хозяйство отца, – глазами голодного волка.

Беня в пьесе не только жесток и мрачен. Он ещё и до омерзения лицемерен. Его похвальное слово в адрес измордованного родителя никого обмануть не может. Он осрамил отца, нарушил закон и явно намерен всех "купить, продать и завязать в узел". Слушая его речи фальшивые, старый Арье-Лейб начинает рыдать. Служка синагоги понимает, что перед ним – новый глава общины. Не похотливый и падкий на халяву Бен Зхарья возглавит её, а бандит Беня Крик. Со всеми вытекающими последствиями.

Бабель рисует жизнь, в которой нет радости, и даже в храме божьем не оторваться от мелочной суеты. Один из героев жалуется: "Гоняешься целый день за копеечкой, приходишь в синагогу, чтобы получить удовольствие, и – на тебе!" В синагоге обсуждают цены на сено и овёс. Это, по сути, не дом бога, а биржа, где под ногами бегают крысы.

Пьеса кончается призывом выпить водки, "бессвязными криками" и пьяным "громовым хохотом". Никакой надежды, никакого "лучика света" в этом "тёмном царстве" не мелькает. Показан пошлый, грязный, гниющий мир. Зритель должен был выйти из театра и обрадоваться тому, что произошла революция, и такие мирки исчезли.

Первые "Закаты" на сцене

Расчёты Бабеля на эту пьесу не оправдались. В 1928 году "Закат" поставил МХАТ-2. После шестнадцати представлений спектакль сняли. Бабель был в зените славы. МХАТ-2 был на высоте. На сцену выходили выдающиеся артисты: Чебан, Берсенев, Кормакова. И ничего не помогло.

Постановка мало кого впечатлила. В драме Бабеля не было исторического масштаба, которого ждал зритель – свидетель двух войн и революций. В ней не было берущего за живое сюжета. Ну избили дети отца и отняли у него дело. Зритель периода потрясений видел и не такое: дети убивали отцов, братья рубились с братьями за идею. А здесь всё было сведено к деньгам, грязной возне, пошлости.

Удушающая атмосфера, ничтожный сюжет, отсутствие симпатичных героев, крайне невнятный финал – всё это оттолкнуло зрителя от постановки. Трагедия еврейского мира была показана слабо, без боли, словно автор уже себя к этому миру не относил. Просто посреди застолья позорного расплакался жалкий церковный служка, и всё. Его было совершенно не жаль, этот низменный пропадающий мир. В его исчезновении была железная логика. Он был, по сути-то, уже мёртв. Зритель не видел жертвы – расставания с чем-то дорогим, абсолютно бесценным, ради нового, общего.

Вот у Булгакова, с громом идущего по соседству, всё это было: гудящий ветер истории, живые эмоции и целая галерея крайне симпатичных героев. Булгаков показывал: в советский мир вливается сильное, рисковое, жертвенное сословие. Он рисовал русский мир с такой любовью, а его крах показывал с такой болью, что зрители на спектаклях теряли сознание. Карета скорой помощи дежурила у подъезда.

На фоне Булгакова Бабель, как драматург, выглядел жалко.

Тогда же "Закат" был поставлен в Одессе, сразу в двух театрах, но вскоре снят. Энтузиазм публики, заинтригованной пьесой "о нас", быстро угас. Картина, нарисованная земляком, мало кому понравилась, да и критика в ней пользы не разглядела.

"Закаты" во времена перемен

Потом было почти шесть десятилетий забвения. К "Закату" не прикасались до "перестройки", а когда прикоснулись, вышло нечто пёстрое и нелепое.

В 1987 году в рижском Театре русской драмы забабахали мюзикл – "Биндюжник и Король". Это была адская смесь из "Заката", рассказов о Бене Крике и песен на стихи Асара Эппеля.

Стихи эти говорят сами за себя. Они явно обращены к публике, пришедшей развлечься. Вот, к примеру, фрагмент арии Бени Крика:

"Да, я — Король, но как

нельзя без девства

Девицу за девицу почтить,

Так короля нельзя без королевства

За короля законного считать.

А где оно? Неужто Молдаванка,

Бульвар французский, Гавань

и Привоз?

Неужто сейф Коммерческого банка...

Кофейня... Молельня... Гулянка...

Извоз папашин плюс вон тот навоз?

Умру ли я от пули конкурента,

С поличным ли возьмет меня агент, агент —

Владения мои — моя легенда!

Я быть желаю Королем легенд!"

Вскоре из шоу сделали фильм, смотреть который было трудно вчера и совершенно невозможно сегодня.

В 1988 году к "Закату" со всей серьёзностью подошёл Театр имени Маяковского. Знаменитый Андрей Гончаров вспоминал, что поначалу хотел создать живой, колоритный спектакль про "одесского Робина Гуда". Это типичное заблуждение всех, кто читал Бабеля в юности и с той поры не перечитывал. Всем кажется, что Беня – это Робин Гуд с Молдаванки. А он рядом не стоял с Робином Гудом. Это приземлённое, мрачное существо, для которого никакой романтики просто не существует. Он рубится за бабки, и всё остальное ему совершенно до фонаря. Но это понимаешь, когда внимательно, по-взрослому перечитываешь.

Когда Гончаров перечитал Бабеля, зовущий мираж исчез. Он понял, что ни о каком Робине Гуде речи вообще нет. Беня Крик – это навозный жук с револьвером. И тогда он переосмыслил вещицу Бабеля, которую в авторской редакции счёл провальной. Гончаров сделал главным героем Менделя Крика. Режиссёр написал по мотивам "Заката" драму об отце, не любимом и не понимаемом его сыновьями-волчатами. Он создал роль отца в расчёте на Армена Джигарханяна, на его обаяние и масштаб.

Гончаров попал в десятку. На дворе было переломное время, когда дети крушили устои, отцы защищались и мир шатался. Спектакль стал аншлаговым и продержался до 1993 года, когда старый мир рухнул и в новой шокирующей реальности проблема отцов и детей утратила актуальность. Её вытеснила проблема выживания и сохранения разума.

"Закаты" на Фонтанке и Ангаре

Были и другие попытки поставить "Закат", но никогда классический вариант пьесы успеха не приносил. Режиссёрам известно: к "Закату" нужно обязательно что-то добавить – развить либо образ отца, либо образ старшего сына. Трагедия создаётся по мотивам "Заката" или трагикомедия – всегда нужен дополнительный материал.

Второй путь выглядит более привлекательным, поскольку публика хорошо идёт на смешное. Но здесь постановщика ждёт сюрприз. Ему не хватит рассказов о Бене Крике. Их мало. И в них мало смешного. Бабель – не Зощенко, хоть и многое у него перенял, и не Ильф и Петров. Он комическое не длит, не развивает в законченный эпизод, где есть начало, развитие и финал. Оно у него блеснёт и погаснет. Он черпает его, главным образом, из "одесского языка". В "Закате" комического вообще кот наплакал, а в рассказах оно, как правило, отражено в авторской речи, для которой требуется рассказчик. Фигура рассказчика выглядит лишней на сцене. Хороший режиссёр никогда его в спектакль не введёт. А значит, ему придётся писать самому – нести отсебятину, превращая "Закат" если не в "Рассвет", то во что-то не столь депрессивное.

В 1998 году Молодёжный театр на Фонтанке пошёл по пути трагикомедии дальше всех. Он от трагического крайне мало оставил. Режиссёр Семён Спивак, по сути, сделал из "Заката" "Рассвет". Он полностью изменил смысл пьесы. Здесь все проблемы счастливо разрешались. "Понять и смириться" – таков был призыв режиссёра. Неприятные персонажи Спивак превратил в приятные. Он до предела наполнил спектакль танцами и песнями (русскими, украинскими, молдавскими, еврейскими, а так же блатными), превратив его в большую концертную программу с антрактом. В спектакле много и по разным поводам голосили. Отсюда его удачное, двусмысленное название – "Крики из Одессы". Из Бени Крика режиссёр сотворил пародию на "нового русского". Еврейская тема отошла на второй план. А вперёд выдвинулась тема национального многоцветья и общности человеческих проблем. Постановка стала долгожителем питерской сцены и идёт до сих пор.

В 2014 году иркутский Театр имени Охлопкова поставил Бабеля, соединив театр и кино. На сцене съёмочная группа снимала "Закат", который демонстрировался на огромных экранах. Зритель видел крупные планы артистов, былую Одессу и Чёрное море. Трагикомедию усилили песнями и танцами, но публика всего этого авангарда не оценила. В 2015 году о спектакле вышли последние публикации. "Закат" на Ангаре наблюдался недолго.

"Закат" плагиаторов

В 2012 году был открыт особый путь успешной постановки "по Бабелю". Им стал путь плагиата.

Как критик (у меня более 100 публикаций), я прекрасно понимаю, что окрылило режиссёра Родиона Овчинникова. Он обнаружил в моей "Трагедии чёрного рыцаря" смешные сцены и необычных героев. По жанру повесть – трагикомедия. Её фрагменты прекрасно подходили для постановки. Просто бери и вставляй.

Режиссёр поздравил себя с удачей и выгреб из повести всё смешное и яркое. Он использовал текст, поскольку тот отлично звучал со сцены. Он стащил четырёх героев и ещё двух слепил на моём материале. Беня Крик стал не молчаливым и надменным бандитом, а весёлой, влюбчивой, артистичной личностью, благоговеющей перед людьми искусства и превращающей в искусство грабёж.

Спектакль "Одесса 913", поставленный в Театре имени Ермоловой, получился "в полоску": фрагменты двух авторов меняли друг друга и в итоге перемешались так, что не разорвать. Герои тоже смешались. Фроим Грач из "Одесских рассказов" приказывал убить Лизу Мельникову из "Трагедии чёрного рыцаря". Бабелевский Арье-Лейб травил байку о придуманном мной грабителе "Мимо Кассы".

Режиссёра крайне привлекла параллель. По сюжету Бабеля, у отца – русская любовница. По сюжету Рокотова, у сына – русская любовница. Каждая тянет из болота своего бегемота. Одна влечёт в сады с молодильными яблоками. Другая – в политику, в отмороженный, яростный анархизм. На этом материале можно было заставить зрителя волноваться: смогут русские девки вырвать своих любовников из их мирка или нет, и что с ними обеими будет?

Спектакль шёл шесть лет под рукоплескания критиков, писавших, что Бабель открылся новой неожиданной стороной. Овчинников, врущий о своём соавторстве с классиком, принимал поздравления и награды. Продюсер Роберман, врущий в своих афишах, подсчитывал дивиденды. Теперь оба врут в суде: заявляют, что ворованные сцены поставили не они. Костюмы для украденных персонажей и реквизит, не проходящий по актам, тоже не ими заказаны. Всё это осуществили некие коварные, потусторонние силы, которых ищи-свищи.

Мне эта история оказалась неприятна вдвойне. Во-первых, ограбили. И это осчастливить не может. А во-вторых, прошли мимо многого, что могло поднять спектакль, создать нечто действительно необычное, прорывное. Свяжись эти ребята со мной, как с автором повести и драматургом, и это мог быть лучший "Закат" в истории его постановок.

Увы, для этого у создателей "Одессы 913" не хватило той малости, на которой держится мир, – совести.

Валерий Рокотов