Иран и Россия: что общего в протестах и революциях

Конечно, катализатором недовольства был резкий взлёт цен на продукты питания, массовая безработица, обнищание народа. Но вместе с экономическими требованиями - остановить рост цен, снизить безработицу, расходы на войну в Сирии - митингующие требовали (страшно сказать) упразднить нормы шариата, которые жестоко диктуют, как одеваться, что думать и говорить, что смотреть. А значит - посягнули на власть исламского духовенства, на клерикальное государство. В частности, выступали за то, чтобы женщины могли выходить на улицы без хиджаба и головного платка. Некоторые представители интеллигенции говорили о независимом, светском суде и независимой прессе. Среди лозунгов демонстрантов был и такой: «Шах Реза - покойся в мире, мы помним тебя!». То есть вспомнили добром последнего шахиншаха Ирана - Мухаммеда Резу Пехлеви. Которого сами же свергли 40 лет назад.

Время его правления - 1941-1979 годы. Сложнейшая эпоха в истории мира. Тем более, в истории страны с фундаменталистскими мусульманскими традициями.

Мухаммед Реза Пехлеви был прозападным политиком, он пригласил в страну чуть ли не 60 тысяч американских гражданских специалистов, развернул строительство современных промышленных предприятий. На доходы от продажи нефти государство выкупало землю у латифундистов и по низким ценам продавало крестьянам – почти половина дехкан в стране стали тогда хозяевами, собственниками. Вместе с тем шах начал программу светских реформ, покусился на законы шариата. Девушки в Иране получили право на образование, возможность ходить без хиджбов, более того – учиться балету! Да, в Иране были балетные школы, театр, становлению которого помогали приглашенные звёзды мирового искусства, например, Морис Бежар и Рудольф Нуриев. Сейчас представить такое невозможно: Иран – и оперные фестивали, Иран – и балетные школы, Иран – и Морис Бежар, Иран – и Рудольф Нуриев…

Тогда-то, 40 лет назад, народ и восстал против шаха. Тому много причин. Вполне возможно, что самая главная, общая - резкое изменение жизни, вестернизация, которую основная часть населения (феодальная, шариатская) восприняла как оскорбление религиозных чувств. В прошедшие века, когда одни утопали в роскоши, а другие почти нищенствовали, народ терпел, считая такое положение изначальной, едва ли не Аллахом данной нормой. Но когда начались реформы, неизбежно связанные не только со свободой экономики, но и со свободой образа жизни, против шаха ополчилось не только мусульманское духовенство - началось брожение в массах.

Главной движущей силой исламской революции 1978-1979 годов была молодежь. Благодаря свободе (обычная ирония истории!), предоставленной шахом Мухаммедом, эта молодежь спустилась с гор, пришла в города. Но не нашла там места, окопалась в трущобах, озлобилась и стала ярым врагом светской власти. В одном строю с ней выступили и получившие землю (!) дехкане, чья продукция не могла конкурировать с дешевым продовольствием, поступающим из стран Запада.

Так 40 лет назад народ возвёл на трон аятоллу Хомейни. В Иране началась абсолютная «муллократия».

Мы в Советском Союзе удивлялись: молодёжь ведь, зачем ей аятолла Хомейни и муллы вообще?! Мы судили с нашей тогдашней колокольни: если в стране свобода, если в магазине можно купить американские джинсы (не удивляйтесь акценту на банальных ныне штанах, это была заветная, можно сказать, сакральная вещь в советской жизни 1970-х годов) и смотреть в кинотеатрах голливудские фильмы, то почему и против чего они бунтуют? "Не хотят джинсы - хотят паранджу?!" - недоумевали мы.

А вскоре удивлялись уже своей молодежи. Проникновение европейского, американского кино, музыки, пусть и редких, дефицитных импортных товаров, неизбежно развивающиеся связи с внешним миром, ослабление казарменных порядков в Советском Союзе времен Брежнева показалось чрезмерным, «низкопоклонским», прозападным даже не блюстителям и идеологам коммунистического режима, а некоторым тогдашним молодым людям из неформальной среды – вот что не укладывалось в сознание! В начале 1980-х годов у нас объявились первые молодежные праворадикальные группировки вроде фашистских. "Хотят ходить строем!" - поражались вольнолюбивые стиляги конца 1950-х - начала 1960-х годов и их младшие товарищи вроде меня.

Но в 1985-м началась перестройка, и в общей лавине невиданных событий те первые молодые фундаменталисты-ортодоксы забылись. Когда же они вновь возникли, заявив о себе избиением на улицах панков и рокеров, общественность решила, что они - тоже явление и порождение горбачёвских свобод. Нет, они появились раньше, на закате брежневской эпохи. В горбачёвские и ельцинские времена они стали массовым движением, объявили себя противниками демократических перемен. Самые ярые их последователи создали откровенно нацистские партии и группировки.

Сейчас мы имеем в России антизападничество и антиамериканизм как государственную идеологию. Её исповедуют, в том числе, и молодые люди. Допустим, бывшие кремлёвские "наши", они же нынешние "молодогвардейцы" и прочие - обеспечивают себе карьеру. И тут очень важно словесное выражение их мыслей и чувств – как человеческая, общественная позиция, программа. Помнится, более десяти лет назад в одном из институтов на заседании дискуссионного клуба обсуждали проблемы молодёжной политики. В зал ворвались люди в масках - из движения «Молодая гвардия» «Единой России». И стали скандировать: «В ГРОБУ МЫ ВИДЕЛИ ВАШУ СВОБОДУ!»

Наверно, они это не придумывали – из нутра вырывалось: «Долой свободу!»

Но ведь, помимо карьерных юношей, очень много и тех, кто придерживается подобных взглядов бескорыстно, из искренних чувств. Мой друг, один из основоположников бардовского движения в СССР, американец русского происхождения, приехав в родной Петербург, увидел на набережной парней, играющих на гитаре, как в годы его ленинградской молодости, и умилился до слёз. Подошёл, познакомился. Однако юноши, услышав, что он из США, сказали ему: "Всех американцев надо топить в Неве. Они покушаются на нашу национальную самобытность. А мы хотим остаться русскими".

Здесь – тьма, бездна. О ней трактаты писать. Психологические. Точнее - психиатрические. Здесь – разрыв души, мыслей и чувств, о котором сами они еще не задумываются. Или – загоняют вглубь сознания. Но рано или поздно кто-то из них да придет к мысли, что никто, никогда и никому не может помешать сохранить национальную самобытность. Допустим, читайте летописи, былины, играйте на гуслях, ходите в армяках – и не обращайте внимание на каких-то там американцев, на их фильмы и джинсы. А еще лучше - затмите Запад во всех областях, от ракет до кино и музыки, чтобы американские и европейские подростки перенимали все наше, российское: смотрели «патриотические» фильмы, финансированные министерством культуры РФ, играли на гуслях и гармошках, носили армяки...

Но тем петербургским парням, желающим «всех американцев топить в Неве», надо, чтобы американцев не было вообще! Вот в чём неосознанный излом сознания - они боятся конкуренции. И прячут эту мысль от самих себя.

Мысль о конкуренции умов и талантов, знаний и умений – неприятна, страшна для осознания. То ли дело – встроиться в госидеологию, в вертикаль власти. В самом широком смысле – от государственной службы до службы во всех структурах. В нынешней российской действительности это возможность процветать материально, чувствовать себя душевно комфортно – только слепо подчиняйся вышестоящим, чтобы тебе так же подчинялись нижестоящие.

А поскольку мысль о сравнении, о конкуренции умов и талантов, знаний и умений неприятна и неприемлема, то возникает подсознательное желание и стремление закрыть страну, не пускать сюда ничто из внешнего мира. Еще на исходе шестидесятых годов талантливейший поэт Юрий Кузнецов писал:

И снился мне кондовый сон

России,

Что мы живем на острове одни.

Души иной не занесут стихии,

Однообразно пролетают дни.

Но отгородиться от современной цивилизации невозможно, и комплекс аутсайдеров выливается в ксенофобию и агрессию. Свободный человек и свободный мир вызывают подсознательное раздражение, переходящее в ненависть, особенно, если жизнь там, в непонятном и раздражающем пространстве, лучше, чем под родными осинами. Получается гремучая смесь.

И если эта энергия не сублимируется в политике агрессивного государства (как прежний Иран, нынешняя Северная Корея, партия Хамас в Палестине, террористы всех мастей), то носители ее находят какую-нибудь другую, близкую идею, которая оправдывает их умонастроения. Более того - придает их жизни значительность, смысл.

Чистый фрейдизм. Даже скучно. Если бы не было так опасно для настоящего и будущего.

Иранскому народу понадобилось 40 лет, чтобы задуматься. Сегодняшний Иран - молодая страна, средний возраст - 28 лет. Новая иранская молодёжь начинает понимать, какой выбор сделали 40 лет назад отцы и деды, которые были тогда их ровесниками – ударной силой аятоллы Хомейни. Они и установили в стране шиитский шариатский режим.