Эту неприятную тенденцию исследуют эксперты Фонда глобальных вызовов Global Challenges Доминик Эггель и Марк Гэлвин (перевод Гефтер.ру)
В период, описанный как «десятилетие спада» (2006–2016) для либеральной демократии, свобода во всём мире подвергалась планомерному разрушению. Спустя 20 лет после того, как Фрэнсис Фукуяма торжественно провозгласил «конец истории», стало понятно, что либерализм, как экономический (свободная торговля), так и политический (плюрализм, гражданские свободы, конституционные гарантии), находится в серьёзном кризисе.
Чувство нарастающего бессилия привело к политическому цинизму и разрыву связей между политическим истеблишментом и широкой общественностью. Показатели вовлеченности в политику и доверия к учреждениям и традиционным партиям резко упали. Воспользовавшись ростом народного возмущения, на политическую арену (снова) триумфально выходит популизм.
Либеральные основания демократии выглядят как никогда более шаткими. В 2015 году Турция опустилась на последнее место среди выборных демократий в индексе Freedom House. На смену «арабской весне» пришло повсеместное разочарование и рост насилия. В Латинской Америке несколько демократий быстро скатились в кумовство (Бразилия) и авторитаризм (Венесуэла, Боливия). Азиатские демократии также столкнулись с проблемами, о чем свидетельствует возрождение националистической риторики (Япония), эндемическая коррупция (Южная Корея) и откровенный антилиберализм (Филиппины).
Не может не беспокоить также и то, что защита демократии становится проблемой и на Западе — в этой цитадели демократического мира. Согласно Индексу демократии журнала The Economist, в 2016 году Соединенные Штаты, бывшие ориентиром демократизма на протяжении большей части модерной эпохи, дошли до уровня «не вполне демократии». Глубокое разочарование в демократии охватило страны Восточной и Центральной Европы, где правительства Венгрии и Польши систематически попирают конституционные права и свободы граждан. Им вторят популистские лидеры в Западной Европе (Найджел Фарадж, Марин Ле Пен, Беппе Грилло, Герт Вилдерс, Фрок Петри).
Парадокс: успех демократии при спаде либерализма
Однако, несмотря на все эти тревожные признаки, демократия остаётся, пожалуй, самой успешной политической идеей в современной истории. В 2015 году она оставалась наиболее распространенной формой правления в мире, причём более или менее «свободные и честные» выборы имели место в 125 странах. Большинство опросов показывает, что демократия по-прежнему пользуется почти повсеместной популярностью. Даже противники либеральной демократии, такие как Реджеп Тайип Эрдоган, Нарендра Моди, Виктор Орбан, Владимир Путин, Родриго Дутерте, Беата Шидло и Дональд Трамп, избирались демократическим большинством и ценят свои демократические прерогативы. Откровенно автократические режимы вроде Китая (КНР), Кубы и Северной Кореи также именуют себя демократиями.
Таким образом, мы сталкиваемся с парадоксом: тогда как электоральная демократия по-прежнему общепризнанна, текущие измерения политических и гражданских свобод говорят о серьёных проблемах с демократией. Это парадоксальное сочетание успеха демократии со спадом либерализма требует более тонкого анализа и калибровки наших аналитических инструментов, если мы хотим лучше понять возникновение новых форм демократически избранного, но авторитарного правления.
Ключом к этому парадоксу вполне может служить понятие «нелиберальная демократия», которое впервые употребил Фарид Закария в 1997 году. Согласно Закарии, на кону не демократия, а либерализм. Поскольку для многих либеральная демократия стала синонимом демократии как таковой, сейчас им приходится серьезно корректировать свои взгляды в связи с новым феноменом — ростом нелиберальных демократий.
«Нелиберальная демократия»
Нелиберальные демократии лучше всего охарактеризовать как режимы, избранные народным большинством, но имеющие своей целью подорвать конституционные гарантии, верховенство закона и гражданские свободы. Верные подходу «победитель получает всё», они культивируют миф о священном единстве лидера и «нации» и дискриминируют этнические, религиозные и/или сексуальные меньшинства.
Они, как правило, тяготеют к концентрации власти в руках исполнительных структур — идя к пересмотру конституции, благодаря которому будут кооптированы или коррумпированы структуры судебные (Венгрия, Польша) или законодательные (Венесуэла), либо вообще все ветви власти (Россия). Кроме того, они ослабляют гражданское общество, возвращаясь к набору «проверенных авторитарных практик», в том числе цензуре средств массовой информации и государственной пропаганде. Далее, они усиливают ресентимент и тревогу, конструируя образ врага, как внешнего (мигранты, Европейский союз), так и внутреннего (НПО, правозащитники). Политических оппонентов просто запугивают, публично поносят («тюрьма по ним плачет») или подвергают репрессиям путем произвольного применения намеренно расплывчато сформулированных законов — часто в этих целях используют антитеррористическое законодательство. Последний этап консолидации нелиберальных демократий — выхолащивание избирательного процесса: не за счет фальсификации выборов, которые обычно остаются свободными и честными, но с помощью шулерских махинаций, приводящих к тому, что их итог оказывается предрешённым.
Вместе с тем их существенное отличие от полномасштабных авторитарных режимов — в том, что нелиберальные демократии не стремятся к полному контролю над обществом и регулярно пытаются подтвердить собственную легитимность с помощью инструментов прямой демократии (референдумы, плебисциты). Внедряя сложную систему мониторинга общественного мнения и развлекательных медиа, нелиберальные демократии репрессивны лишь избирательно: все они стремятся сохранить иллюзию плюрализма.
Причины расцвета нелиберальных демократий
Нелиберальные демократии в последнее время явно на подъёме, и тому есть ряд причин.
Во-первых, молодые поколения не чужды признаков исторической амнезии, поскольку они уже знать не знают тоталитарных ужасов XX века. Выросшая в нулевые, с колыбели привычная к преимуществам либеральной демократии молодежь, похоже, утратила понимание того, что гражданские права и свободы необходимо отстаивать.
Во-вторых, общее чувство неуверенности, тревоги по поводу профессиональной реализации в быстро меняющемся мире привело к отчуждению граждан от политических элит. По-видимому, устойчивый рост экономического неравенства внес свою коррективу в общественный договор.
В-третьих, революция социальных сетей в сочетании с постмодернистской эпистемологической неопределенностью возвестили о начале новой эры «политики постправды», в которой шанс рационального диалога — почти удача. Антилибералы получают бонусы то ли на публикациях фальшивых новостей, в которых мнения равнозначны заявкам на истину, то ли на претензиях властей на безусловную интеллектуальную легитимность.
В-четвертых, Соединенные Штаты отошли от традиционной роли провозвестника демократии во всем мире — образовался вакуум, который с готовностью используют другие державы. Китай и Россия мгновенно выдвинули альтернативные модели, подразумевая, что они более конкурентоспособны или морально безупречны, чем западная либеральная демократия. Россия не преминула вмешаться в европейскую и американскую политику. Лидеры нелиберальных демократий, в свою очередь, заявили о солидарности со своими более опытными авторитарными коллегами и начали перенимать их передовые достижения.
И, наконец, в-пятых, отношения либерализма с демократией были вполне себе сложными и напряженными с самого момента его возникновения — эпохи Просвещения. Как показал XX век, сочетание демократии (равенства) и либерализма (свободы) — невероятно хрупкая конструкция.
Распознать причины нынешнего расцвета «нелиберальной демократии» сравнительно легко, но вопрос, как этот феномен будет развиваться в XXI веке? Он все еще остается открытым. Стабилизируются ли вновь возникшие нелиберальные демократии и станут ли они новым «креплением» геополитики? А главное, какие силы и сдерживающие рычаги способны сработать уже сейчас в пользу либеральной демократии — и сохранить ее для будущего?
На иллюстрации американская карикатура 1896 года: «Удав популизма проглатывает мула, представляющего Демократическую партию».