Дьявольское зеркало для героя

Ваня Плечев, совсем еще юный, учившийся кинорежиссуре, поставил спектакль по роману «Косметика врага» известной писательницы Амели Нотомб. Лет десять назад или уже даже больше эту постановку осуществил Роман Козак, сыгравший одну из ролей: его визави играл Константин Райкин. Все без исключения критики отметили виртуозность райкинского исполнения - роль отпетого мерзавца со странным именем Текстор удалась ему как нельзя лучше: притом что Райкин давно поднаторел в ролях разнообразных отбросов рода человеческого.

Текстор же блистал своей мерзостью лучше, выразительнее, «мерзее» других: так блистал, что на его фоне Козак слегка потерялся.

Такая вот предыстория.

Не знаю, каков был «бокс-офис» этого давнего спектакля, профит, выгода, сборы: для нашего зрителя, привыкшего к сюжетам попроще, «Косметика», очевидно, представлялась слишком сложной, сплошь из диалогов и длинных монологов Текстора, полтора часа куражившегося на сцене.

Сюжет пьесы известен: некто Жером, вполне себе респектабельный господин, застревает в аэропорту, где к нему привязывается некий малоприятный тип, безо всякого стеснения исповедующийся, кривляющийся, жалующийся. И, наконец, признающийся в страшном преступлении – изнасиловании и убийстве девушки, в которую он к тому же был смертельно влюблен. Как выяснилось, в буквальном смысле.

Жером, вначале испытывающий вполне понятное отвращение к этому экзотическому субъекту и жалящий его язвительно-остроумными репликами, постепенно начинает прислушиваться к его бреду, узнаёт в нем отчасти себя, затем отчасти сливается с ним, затем сливается до конца, обнаружив, что по белу свету ходит его собственная тень, его второе я, алтер эго, он сам – только в худшем исполнении. В самом худшем – хуже не придумаешь. То есть это он сам, такой респектабельный, добродетельный, благожелательный, хорошо воспитанный, в свое время в каком-то помутнении рассудка убил свою жену, «приняв облик» вот этого мерзавца, что сейчас стоит перед ним.

Получается, что перед ним стоит его собственная душа, овеществленная, ничего не стесняющаяся, обнаженная в своей мерзости: стоит и гнусно хихикает, говоря ему прямо в лицо: ты – это я. Такой вот ты и есть, несмотря на пленку цивилизации и ее ухищрения. Ты - мерзавец, закомплексованный убийца, лицемер и - что самое главное - абсолютно пустой сосуд, который можно наполнить чем угодно.

Критики (я внимательно изучила все рецензии на спектакль Романа Козака) сочли этот сюжет вторичным, архетипичным, головным, слишком сконструированным.

Возможно. Правда, конструкция весьма прочная и Нотомб, тогда еще совсем молодая писательница, надо отдать ей должное, удержала этот тяжелый «свод». Причем без видимых усилий и интеллектуальной натуги.

Удержали его и молодые актеры, Олег Кузнецов (Текстор) и Иван Титов (соответственно, Жером), и юный постановщик Иван Плечев, отчаянно бросившийся в эту авантюру – спектакль на двоих, почти без декораций, разговорный, без ужимок и прыжков обычной антрепризной развлекаловки с поддавками, юморком, намеками и легкими аллюзиями.

Что и говорить, аллюзии здесь нелегкие. Прямо скажем – тяжелые. В финале зритель содрогнется, а моралисты пожмут плечами: неужели человек так мерзок, так мал, так ничтожен?

Амели Нотомб говорит – да, так и есть. Ни просвета, ни надежды, ни единой иллюзии для бедного зрителя-читателя. Зеркало, поставленное прямо перед тобой: взгляни, ведь оттуда смотрит сам дьявол.

Кузнецов и Титов, два часа удерживавшие наше внимание, героически отыгрывают это пограничное состояние – подготовку человека, уверенного в своей добродетели, к встрече с собственной бездной, которая сама глядит на тебя. Ты же боишься в нее заглядывать: ну, так она сама в тебя заглянет.

Я, пожалуй, соглашусь с иными критиками, что и роман, и пьеса – некий конструкт, скорее идея, нежели художественная ткань; философия, нежели разнообразное и парадоксальное течение самой жизни. С другой стороны, это и интересно.

Ну, в своем роде: у интеллектуальной прозы бывают и такие задачи.

Тем более что г-жа Нотомб вполне владеет искусством искрометного диалога, по-галльски изощренного, точного, разящего, прицельного etc: «упакована» ее идея виртуозно, хотя, конечно, есть проблема со «сверх-идеей».

Нотомб – а вместе с ней и троица наших героев, Плечев, Кузнецов и Титов – представляют нам «лабораторию мысли»: чувства здесь второстепенны. Ибо это чувства монстров: непомерный эгоцентризм, ницшеанство, свобода от «предрассудков», эдакий полет новоявленных валькирий, человек наедине с собой во всей его неприглядности.

Богооставленное пространство.

Ибо если Жером все же ужасается глубинам своей души, то сама его «душа», воплощенная в Тексторе, радуется своему «освобождению» от обязательств человеческого – морали, права, сочувствия и пр.

Оба актера идут по этому скользкому пути, наращивая темп, не давая нам соскучиться: чтобы прийти к финалу ужасающей Пустоты.

Браво.