Сергей Дамберг: "Серебренникова пытается сожрать страшная химера"

На самом деле, химия тут не причем: Серебренникова пытается сожрать страшная химера - химера распухшего государства, которая пожирает русский театр как таковой, пишет социолог, бывший директор Псковского академического театра драмы Сергей Дамберг на сайте openDemocracy.

Всероссийская симуляция творчества

«О театре обычно задают два вопроса. Уместны ли творческие эксперименты за народные деньги? И может ли исполнительское искусство приносить прибыль? Такая вот мода судить о театре по деньгам.

Первое - о «народных деньгах». В стране, где государство не столько выполняет свои технические функции, сколько доминирует, в бюджете нет денег налогоплательщиков. Там деньги чиновничьи, казенные - отнятые у налогоплательщиков раз и навсегда. И директор каждого госучреждения должен стараться получить их как можно больше - выпросить и освоить - таковы официальные правила.

Большинство сценических жанров, как ни крути, требуют дотаций. Мюзикл - когда яркое сценическое действо объединяет инструментальную музыку в записи с живыми вокалом и танцем - может дать прибыль. Намоленное место, массированное продвижение и много показов в большом зале (хотя бы 1000 мест, но лучше больше) сделают впечатляющие на первый взгляд кассовые сборы. Но добавьте зарплату оркестра - и прибыль исчезнет.

При этом, скандалы о театральных миллионах не могут не радовать наше полувоенное чиновничество: лишь бы мы не заговорили об оборонных миллиардах, с их уютной таинственностью и сомнительной отдачей. Почитайте бюджет на этот год: доля культуры в нем чуть больше полпроцента, на оборону - в 10 раз больше, а на «безопасность и правоохранительную деятельность» - в 13 раз больше. И армия, и жандармерия получают по триллиону с лишним - но что вы знаете об этих деньгах, они тоже «народные»?

Второе - об «экспериментах». Творческий эксперимент - это плеоназм. Режиссер, конечно, может поставить любую пьесу без экспериментов: текст есть и все стереотипы о костюмах и задниках давно известны. И в большинстве театров нет никаких экспериментов, там обслуживают зрительские клише. В провинции театры, где режиссеры паразитируют на великих текстах, нередко полупусты. Там выгуливают платья, воспитывают мужей и симулируют принадлежность к среднему классу, а не смотрят спектакли. Но и там даже ветераны сцены вам скажут, что они показывали ню еще в конце 60-х, что они знают и ценят эксперимент, а халтурят вынужденно.

В России примерно 600-700 театров (не говоря о сотнях негосударственных, без своей сцены, и не всегда репертуарных театров). Из них на слуху дай бог 100, и даже самые продвинутые знатоки искусства не назовут больше 200. В остальных попросту веселят публику ситкомами, комедиями положений. Всего Мольера можно поставить как набор уморительных комедий. А Бомарше? А разве Ричарда III не показать смешным уродцем? А Шейлок, венецианский купец, разве не забавно расправился с этим, как его, дворянином-то, фунт мяса из него вон! За двумя зайцами - смешно, пять вечеров - презабавные, двенадцать стульев - обхохочешься.

Никаких экспериментов вы не найдете не только на сцене, но и в менеджменте. Поэтому и прибыли нет и не будет. Большинством театров руководят заслуженные работники, которые давно устроили себе пансионат прямо в кабинете. Они никогда не будут раздражать губернаторов, а вы никогда не узнаете их фамилий. Их театры чахнут - но кого это волнует?

Бывает, такой худрук пятый раз переставляет «Белоснежку» и получает за это, кроме зарплаты, еще полтора миллиона рублей гонорара: за авторскую инсценировку, за сценографию и за костюмы. Конечно, все это хлам: инсценировка пустая, декорации годятся к любому детскому спектаклю, а костюмы и подавно - но у худрука связи и стаж. И ему дают. Бывает, такой директор выписывает к Новому году премию всем по 5 700, а себе 750 000 - а суммы видит только председатель комитета. Бывает, поставщики театра созданы родней директора, чтобы накручивать смету и экономить на качестве. А племянник открыл гастрольное агентство и возит театр по миру - на гранты Минкульта, разумеется.

Всего много: мутных денег, неизвестных фестивалей, дорогих гастролей ради трех показов, статусных старцев, помешанных на своих орденах, и грантов, из года в год раздаваемых одним и тем же «доверенным лицам». Вся эта химия развращает менеджмент и съедает сотни миллионов в год, которые можно было бы не тратить - если бы государство не старалось руководить театрами и культурой вообще.

Разорился на бананах? - руководи оперой

Органы «по культуре» распределены в нашем государстве аж в три слоя: надо всем - Минкульт, по регионам - комитеты, а «на местах» - отделы или еще одни комитеты по культуре, но муниципальные. Друг другу они не подчиняются и общаются скорее формально.

Первое дело у всех - реализация культурной политики. Но ее нет и на федеральном уровне (кроме комического мракобесия) - а на муниципальном она преследует, в лучшем случае, развлекательные цели.

Первая задача комитета по культуре классическая: казенному празднику - достойную встречу. Такой формат! Бесцветные песенные концерты очень удобно лепить: в каждом городе есть концертный зал, оркестрик и любительский хор - разумеется, все это колосится на советских просторах благодаря комитетам по культуре. Плюс отдельный бюджет на день флага, народного единства, Хавроньи с Февроньей и прочее, и прочее.

Вторая задача - раздать деньги. Тут комитеты наследуют и придумывают массу отчетных документов, у каждого есть свой необязательный смысл. Чиновники понимают, что они не должны оценивать качество спектаклей - тогда они оценивают их количество. Оценивают они так: мало - плохо работаете, много - жадничаете. Итого даешь 280 показов в год. Есть и такой норматив. От верблюда. Комитеты производят правила, как театрам работать - а театры выкручиваются.

Например, утверждено государством, что средняя посещаемость театра должна быть 80%. Кто-то это придумал, кто-то утвердил - и потянулись в партеры курсанты, школьники и прочие театралы «руки за спину». Есть и похитрее способы изобразить 80%: приказом ограничить продажу билетов только на сто мест, якобы из художественных соображений. Зачем же это контролировать? Неужто таким образом чиновник мотивирует театры искать своего зрителя? Разумеется, нет: для чиновника контроль - это цель, а не средство.

Или вот еще такое правило: все расходы государственных денег должны пройти по конкурсу. Требуя конкуренции, сиятельный законодатель уводит директора госконторы от знакомого, проверенного, своего поставщика - к чужому. Но дает массу лазеек: надо конкурс проводить - но можно и заключать контракты с единственным поставщиком - но немного - но при правильной организации… Зачем все эти «но»? Зачем начальству все время контролировать процедуры? Да все потому же: контроль - это и есть власть.

Правила эти коррупцию не останавливают, а, напротив, стимулируют.

Вся активность комитетов по культуре, кроме собственно бюджетных трансферов - коррупция и есть. Их чиновники сидят в рабочих группах, передают какие-то объекты, решают построить новую сцену, повесить мемориальную доску или переименовать улицу. Почему именно они? Только потому, что работают в комитете по культуре.

Если рядовых специалистов формально отбирают по конкурсу, то председателей комитетов назначают вовсе без публичных процедур. Право повлиять на выбор председателя комитета - вполне коррупционная привилегия: бывает, за назначением сложный торг губернатора с Минкультом, сенаторами и партийными замполитами. А бывает, достаточно ткнуть наугад пальцем вице-губернатора.

Комитет по культуре - это орган власти, свободный от объективно необходимых задач, технологий и действий, который может кому-то дать деньги - а кому-то нет, может выдать театру 100 миллионов, а может 50. И главнейшим из искусств для нас становится джиар. Выглядит это, например, так.

Дирижер, руководитель симфонического оркестра, звонит узнать, как там заявка его оркестра на конкурс - и попадает на «специалиста», которая после музыкальной школы и «института культуры» 30 лет и три года подшивает отчетность в органе власти. Она:

- А вы нас радуете! Да, замечательно выступили на открытии Дней Челябинска в Челябинске, молодцы!

- Ох, я так рад, что Вы довольны, честное слово, даже не знаю…

- А на той неделе расстроили меня. Расстроили! - обычно они чуть-чуть кокетничают, но при этом отчитывают.

- Господи, что такое???

- Смотрела ваш отчет по инвалидам - ни одной ставочки вы не выделили, в отчете ничего так и нет. Я же предупреждала вас, вы прямо как дети, каждый раз приходится вас ругать!

- Ой, простите великодушно!.. - и так далее.

Это пассивный джиар. А активный джиар - это синдром Кехмана.

Был такой торговец бананами: разорившись, он смог стать руководителем сразу двух (!) оперных театров, одного в Европе, другого в Азии. Как? Умел дружить. Дружите с чиновником, который может вас куда-то назначить - и все остальное не будет иметь значения. Смешно - но это работает. Великий театральный директор Мездрич уволен, блестящий театральный директор Итин унижается перед следователем. Фантастический режиссер Серебренников арестован. Государство принимает только кехманов.

В странах со здоровыми государствами government relations - это партнерство бизнеса и НКО с государством. А у нас это конкуренция внутри госсектора: все изучают синдром Кехмана и пытаются практиковать.

Все, что нам нужно, вместо пафосных комитетов по культуре - простые и прозрачные агентства, которые раздают равные и заранее объявленные гранты победителям. Постановочный грант. Фестивальный грант. Грант на содержание здания театра - его легко посчитать: норма умножить на площадь и умножить на специальный коэффициент, если речь идет о памятнике. Не бином Ньютона..

При этом, все стратегические функции - обсуждение и проведение культурной политики, формирование конкурсных жюри, решения о строительстве и увековечении должны всецело уйти от государства третьему сектору, с творческими союзами, правозащитными движениями, ветеранскими организациями и проч. Но этому не бывать до тех пор, пока химией театра управляет химера госбезопасности.

Культура государственного величия

Что же такое арестовало Серебренникова - посреди всей популярности и любви?

Мой дедушка, красный дурак, говорил: «есть же какие-то вещи!» Советские люди жили простыми стереотипами, главным из которых было государство - фундамент всего социального устройства и источник справедливости, пенсии и телевизора. Декоммунизация в России не состоялась - и перед нами государство совершенно иного свойства, чем в остальной Европе. Для нашего функции второстепенны, главное - статус, величие.

Культура государственного величия, вера в сакральность казенного сосредоточена в феномене «госбезопасности». Во все эпохи она была обособлена - и всеобъемлюща, ее структуры ветвятся и растут далеко за пределами ФСБ.

Госбезопасность - это клуб чиновной элиты, здесь все выше профессий, отраслевых знаний и функциональных навыков - это мастера общаться, то есть подчиняться и подчинять. И с ними, конечно, тысячи их подопечных: следователи, охранники, дипломаты, службы протокола, отделы наград, стукачи, замполиты…

В 2000-м клуб госбезопасности впервые пришел к власти. Иван IV не был опричником, Николай II - жандармом, Сталин - чекистом. Так что если андроповский инвалидный заход можно счесть фарсом, то путинский - вполне трагедия. Трагедия в том, что само существование такого государства, где высокостатусная демагогия доминирует над институциональными функциями - сплошь преступление. Преступны все структуры этого государства: в тюрьмах издеваются над сидельцами, в посольствах - над международным правом, в полках - над новобранцами, в налоговых - над нищими регионами и муниципалитетами, а в региональных администрациях - над библиотеками, газетами, больницами, фермерами и так далее.

Но не все же преступники, большинство - очень хорошие! Я наблюдал несколько составов комитетов по культуре в нескольких регионов. В каждом были толковые люди, в каждом они были в меньшинстве, в каждом была довольно дружелюбная атмосфера - и ни в одной из команд не было ни одного врага культуры и свободы творчества, а в каждом председателе комитета легко было сходу найти массу достоинств, но ни один из этих комитетов не был нужен. Это значит, что ни один из этих комитетов не давал отрасли очевидно полезных результатов или каких-то прорывных достижений; внезапный роспуск любого из этих комитетов ни на день не парализовал бы отрасль - ни на день.

Функционально необходимо только финуправление, перечисляющее бюджетные деньги госконторам. А комитеты и отделы, вместе со счетными палатами, ревизионными управлениями и десятком разных инспекций - не нужны совсем. Они дисфункциональны.

Дисфункция не разрушает общество; общество не может ни возникнуть, ни умереть, оно лишь мутирует. Наше общество мутирует очень медленно и криво, потому что оно парализовано культурой госбезопасности. Здесь люди верят, что не реклама двигатель торговли, а комитет по развитию торговли - и что культура формируется в комитете по культуре.

В XXI веке уже никому не по карману содержать такое государство. Своей вечной госбезопасностью оно консервирует нищету и бесправие. Сегодня нам нужны только технологии централизованного перераспределения ресурсов. Самая сложная из них - публичные экспертные конкурсы, с участием СМИ и широкой публики. И здесь нам чудовищно не хватает опыта, и надо его нарабатывать. Но прежде - демонтировать эти статусные структуры, не умеющие работать.

Не спрашивайте, как. Сперва надо перестать верить в государство и в то, что кому-то полезна его безопасность. И что подозрения следователя важнее убеждений режиссера. И что материалы дела весомее живого театрального дела.

Серебренникова арестовала госбезопасность, потому что мы верим в то, что она нужна.