Коронавирус перевернул с ног на голову системы здравоохранения во всем мире. Как показали прошедшие несколько месяцев пандемии COVID-19, едва ли хоть одна страна была к такому готова. «Новые Известия» решили выяснить, стоит ли в новой картине мира (или, как это теперь принято говорить – в новой реальности), вообще ориентироваться на чей-либо опыт и перенимать его. Есть ли в этом смысл, если итог у всех один – карантин, заразившиеся медики, миллионы заболевших и сотни тысяч погибших?

Разобраться в ситуации нам помогли эксперты: первый проректор Высшей школы организации и управления здравоохранением Николай Федорович Прохоренко , директор Центра Развития Региональной Политики Илья Гращенков и независимый демограф Алексей Ракша .

Главным рупором ситуации с коронавирусом в мире стал американский университет Джона Хопкинса – специалисты собирают самую актуальную информацию о развитии пандемии по всем ведущим странам мира. Кстати, информация о России совпадает с представленной на наших официальных порталах.

То, что Россия вышла на второе место в мире по числу заражённых коронавирусом – ни для кого не секрет. Но это мало о чём говорит. Во-первых, количество людей в странах разное, да и никого же, например, сильно не пугает, если осенью все поголовно ходят с насморком. А вот вероятность летального исхода в случае заболевания – важнейший показатель.

В Бельгии умирает каждый шестой заразившийся. А в России – менее одного больного «ковидом» на сто заразившихся. Показатели лучше только в некоторых странах вроде Беларуси и Саудовской Аравии (у них по 0,6%) и Катара с Сингапуром, где умерших от вируса практически нет. У нас какой-то супер ген, защищающий от «короны»? Или, все-таки, «у них» там здравоохранение не такое уж идеальное?

Но первым встает другой вопрос - о методике подсчета. Ведь все мы помним занимательную статистику Росстата. Подход к учёту летальности в России иллюстрирует, например, первая смерть официально заболевшего: она произошла не из-за вируса, а из-за оторвавшегося тромба.

По мнению наших экспертов, налицо проблемы с корректностью разделения непосредственных и основополагающих причин смерти.

Но посмотрим, как обстоят дела с методиками подсчета за рубежом.

Посмотрим, как устроены системы здравоохранения в ряде стран за рубежом.

В мире существует 3 основных вида систем здравоохранения. В США действует система добровольного страхования – люди сами в меру своих возможностей покупают страховки или просто оплачивают счета больниц. В Великобритании здравоохранение полностью национализировано – государство платит за всё. В Германии и России действует система обязательного медицинского страхования – все занятые люди или их работодатели в обязательном порядке делают отчисления в зависимости от зарплаты в государственные фонды.

США не сразу отреагировали на проблемы, вызванные системой с добровольным страхованием, которая привела к низким темпам тестирования и отказам людей от обращения за помощью. А смертность среди афроамериканцев и латиноамериканцев была почти в двое выше, чем у белых людей. Опросы Gallup показывают , что четверть американцев не обращаются за помощью даже в случаях тяжёлого заболевания. По мнению автора рейтинга систем здравоохранения от Commonwealth Fund Эрика Шнайдера, основная проблема здравоохранения США – низкая доступность медицины. " У вас могут быть все ИВЛ мира, но, если люди, которым они нужны, не могут ими воспользоваться, лучше никому не станет " – отмечает Шнайдер . Впоследствии государство взяло на себя расходы на тестирование и лечение населения, но драгоценное время было упущено.

В благополучной Великобритании (система здравоохранения которой национализирована и считается одной из лучших в мире) столкнулись с тем, что не хватает коек интенсивной терапии и средств индивидуальной защиты . Изначально британская система здравоохранения была рассчитана на то, что любой человек может получить помощь, но должен обращаться к врачам только в крайних случаях. А при лёгком заболевании хватит либо дистанционной консультации, либо самостоятельного посещения врача. Это позволяло скорой приезжать на срочные вызовы в среднем за 8 минут. Однако массовые обращения от людей с подозрением на коронавирус увеличили время прибытия скорой на случаи угрозы жизни (если речь не об остановке сердца или дыхания) до 1 часа одной минуты и 22 секунд. А главные проблемы такой модели, как отмечает бывший директор NHS (Национальная система здравоохранения Великобритании) Крис Борн – большие очереди к врачу и трудности с внедрением современных технологий в закостеневшую систему.

В России же финансирование системы здравоохранения зависит от слишком большого количества факторов, что делает её уязвимой. Отчисления в Фонд ОМС зависят от зарплат, которые снижаются в кризис, люди без официального трудоустройства вообще ничего не платят. В результате денег Фонду хватает в основном только на оплату труда врачам по установленным тарифам, и многое зависит от финансирования из региональных и муниципальных бюджетов (например, скорая получает деньги от муниципалитетов со скромными доходами). Наладить всю многоступенчатую систему очень сложно. В итоге нет единого стандарта лечения больных коронавирусом: из Москвы могут отвезти в современную Коммунарку, а из небольших городов – в местные наспех переоборудованные больницы и роддома, где нет ни техники, ни квалифицированных специалистов, ни средств индивидуальной защиты.

Никакие, даже самые большие расходы на систему здравоохранения, не помогают спасать людей от COVID-19. При том, что в некоторых странах тратят на медицину действительно много.

Трат много, вопрос только на что они идут. С традиционными неинфекционными болезнями в развитых странах бороться научились. Это прекрасно показывает статистика ВОЗ по смертности от сердечно-сосудистых заболеваний, диабета, рака и хронических респираторных заболеваний в возрасте от 30 до 70 лет.

Даже рак – не всегда приговор. Исследования The Lancet показали, что с ним уже научились относительно неплохо бороться. Или, как минимум, продлять жизнь пациентам. Так, например, по раку молочной железы показатель 5-летней выживаемости в США составил 90,2%, а в Австралии – 89,5%. Южная Корея оказалась лидером по раку желудка (5-летняя выживаемость 89,5%), толстой кишки – 71,8% и прямой кишки – 71,1%.

Однако опубликованные ещё прошлой осенью совместные исследования университета Джона Хопкинса, Инициативы по сокращению ядерной угрозы (NTI) и журнала The Economist, показали неготовность развитых стран встречать вспышки заболеваний.

Итак, нынешний кризис показал, что идеальной системы в мире не существует. Стоит появиться новой неизученной болезни, и вся сверхсовременная медицинская техника в дорогих клиниках оказывается ненужным мусором. Правда, при всей разности подходов, эксперты сходятся в том, что старой советской массовости больничных пунктов, где можно изолировать больных, не хватает.