Американская трагедия: у белого всегда не белый виноват

Михаил Берг, публицист, США

Публичное убийство белым полицейским черного парня в Миннесоте, поставившим ему на шею колено и с какой-то детской непосредственностью наблюдавшего, как его удушающий прием снимают возмущенные прохожие на телефоны, породило протесты, переросшие в давно подзабытые разрушительные бунты по всей Америке. И подтвердило то, что и так понятно: Америка – рабская страна. И расистская, конечно.

Понятно, что рабство отменено полтора столетия, тогда же когда и у нас крепостное право, но Америка останется рабской страной точно так же, как и Россия.

Естественно, проявляется это иначе. Тем более, что фирменная позиция наиболее эксплуатируемых рабов поменялось: и там, и здесь – это теперь, прежде всего, нелегальные мигранты, чье бесправие позволяет эксплуатировать их и в хвост, и в гриву. Кроме того, в Америке президент-расист (а в России – русский националист в хорошем смысле слова), который использует свою власть для усиления бесправия рабов нового типа, всячески препятствует приобретению ими законных оснований на легальное пребывание, потому что легальность уменьшает допустимый уровень эксплуатации.

Но в рабской сущности обеих стран еще недавно (до пандемии коронавируса) можно было убедиться, зайдя в кухню практически любого американского ресторана, на стройку, везде, где используется неквалифицированный труд, и увидеть, прежде всего, выходцев из Латинской Америки, каждый второй из которых – нелегальный эмигрант с зарплатой куда ниже положенного минимума.

Но как с положением тех, кого полтора века назад освободили в Америке и России? Формально они свободны. По сути находятся в туннеле социального ущемления и социальных стереотипов, выйти из которого очень непросто. Тот же коронавирус тут же высветил очевидное: болезнь в Америке поражает больше всего черных, обладающих правом на худшее питание, худшую медицину, меньше занимающихся спортом и следящих за здоровьем.

Но это как бы норма, рутина. В то время как колено на горле подозреваемого в незначительным (а если бы и значительном) преступлении и реакция не него показали, что расовая ненависть это то, что рядом, совсем близко, всегда не высоком старте, в состоянии активированной готовности.

В России все, казалось бы, иначе, но на самом деле столь же рельефно, здесь господа и рабы отличаются не цветом кожи, а внутренней уверенностью, что у господина и раба – разные права. Вся система социального поведения (в наиболее распространенных практиках) отчетливо делится на поведение тех, кто должен соблюдать закон (что не освобождает его от возможности стать объектом беззаконных действий со стороны тех, кто якобы стоит на защите закона), и тех, кто стоит над законом, кому закон не писан.

Более того, так как цвет кожи ничего не подскажет, а дешевая одежда теперь умеет притворяться дорогой, то способом манифестировать, что ты не раб, а господин – является именно поведение. Нарочитое, эффектное, вызывающее, хулиганское (и здесь поведение молодых людей из спальных районов и цветных из черных или латинских гетто типологически схожи). Приемы, с помощью которых социальный агент может продемонстрировать себе и окружающим, что он – не тварь дрожащая, а человек, право имеющий (право быть как бы над законом), более чем известны. Это и агрессивная езда на машине, и красочная асоциальность в быту, она общая для наследников самосознания рабства. Как и приемы, дистанцирующие их обладателя от символического рабского ошейника.

Понятно, что сегодня хранители традиций рабства, поначалу испуганные широтой протестов по всей Америке, воспрянули духом, реализуя свою позицию в формулу: мы за равные права, но против права на погромы, грабежи и вандализм. Кто спорит, любое возмущение перехлестывает через границы, а возмущение, долго копившееся и яркое, перехлестывает через поребрики и парапеты с большим основанием. И здесь американские расисты опять же похожи на русских: в суд, вы в суд обращайтесь, пусть суд вас рассудит. А бить витрины и мародерствовать – это не меньшее преступление, чем колено на горле.

Но эксцессы неизбежны, а вера в суд для черного меньшинства в Америке невелика: число черных подростков, убитых белыми полицейскими и не понесшими за это наказание, растет год от года.

Рабство, как и разруха у Булгакова, в головах. Красный пояс в США, где правят и доминируют республиканцы, это оплот неписаного рабства, рабства нового времени, когда человека совершенно необязательно держать в кандалах, он сам наденет на себя и кандалы, и ошейник, и будет жить по рельсам, проложенным традициями рабства. Понятно, что это, прежде всего, разница в социальном капитале, накопленном семьей, способной дать несопоставимое образование и воспитание, обеспечить несравнимо лучшей медицинской страховкой, помочь при поиске работы, но это все почти невидимые траектории рабства.

Но иногда, как в случае с Джорджем Флойдом, заподозренным в том, что расплатился поддельной двадцаткой, после чего Дерек Шовин, символизируя своим коленом всю огромную разницу между отношением к социально и расово близким и социально и расово чуждым, создал тут десятисекундную движущуюся скульптуру рабства нового типа. Шовин, по-детски глядя в объективы камер смарфтонов, еще не понимает, что жизнь его кончилась, и в его властной позе ощущение, что вместе с ним поддержка и энтузиазм миллионов. И если не закон, но частые его интерпретации.

То, что это отнюдь не случайность (пусть теперь Шовин арестован и, скорее всего, ответит перед обществом не только и не столько за смерть черного, сколько за то, что стал триггером расовых волнений, которые надо притушить), демонстрирует и вполне, казалось бы, курьезный эпизод в первые дни протестов, когда полиция, проезжая мимо чернокожего корреспондента CNN, ведущего репортаж о беспорядках и протестах на фоне беснующейся толпы, арестовала его с легкостью, с которой московские полицейские арестовывают вышедших на одиночные пикеты недовольных сужением области свободы москвичей.

У белого всегда небелый виноват.

Кстати, наши бывшие соотечественники в Америке – яркий оплот неприкрытого расизма. За малым исключением, это люди крайне правых, консервативных взглядов, кичащиеся своими расовыми предрассудками как доблестью, ненавидящие черных и латинос, а особенно мусульман, как чуждых и враждебных иудохристианской цивилизации, потенциальных террористов или террористов, пока еще тайных. У этой ксенофобии много разных причин, в том числе и то, что российский социум в расовом смысле более однороден, и привычке видеть в иной расе человеческое не было возможности утвердиться. Поэтому и расовая нетерпимость, которая проявляется как среди футбольных болельщиков, так и вообще в девственных российских нравах, проступает более непосредственно: высмеиванием Барака Обамы, так похожего на обезьяну с оттопыренными ушами, протягиванием банана чернокожему игроку, ненавистью к иммигрантам, которую с необразованным сословием разделяют и вполне рафинированные и оппозиционные политики типа Навального.

Это все расизм в формах исламофобии или неприязни к приезжим. И то, что в России, как и в Америке очень часто проводниками расовых предубеждений являются полицейские, служители закона, только говорит о том, как все это глубоко и как это на самом деле удобно, иметь возможность по мановению руки активировать ксенофобию и списать на ее издержки фундаментальные причины неравенства.

Конечно, рабство и бесправие в России несопоставимо с американскими нравами, но их истоки (да и проявления) в одном и том же: рабстве, которое было отменено, но все равно осталось.