Не «Домом» единым

В 1670-м бенедектинец Дом Периньон, келарь (читай – эконом) аббатства Отвийе в Шампани, совладал с кипучим норовом здешних вин, заставив их второй раз бродить в бутылке – это стало возможным благодаря затычке из пробкового дерева, которую бенедектинец подсмотрел у заезжих пилигримов из Португалии. Экспериментальным путем монах установил, что для получения приличного шампанского оно должно «просидеть» в бутылке минимум год – стало быть, чокнуться им впервые он смог в 1671-м. Через пару дней мы сможем сделать это в 334-й раз.

История симпатичная, но она, по правде говоря, хромает. Во-первых, главное открытие Дом Периньона все же не пробка, а купаж – сочетание разных сортов винограда или вин разных годов, которые и дали неповторимый шампанский вкус. Во-вторых, и через сто лет после Дом Периньона подвалы аббатства напоминали артиллерийский полигон – половина заложенных бутылок взрывалась, не дожив до заветной даты. Несколько подправил дело другой монах – Дом Удар: он заметил, что капризное вино надо защищать еще и от света, а в темных бутылках оно получается качественнее. Однако понадобилось дожить еще до 1800-го, чтобы очередной изобретатель, на сей раз не монах, а аптекарь Франсуа из города Шалон, изобрел подходящий сосуд – ту самую бутылку, по которой мы теперь узнаем шампанские вина, даже не вглядываясь в их этикетки. Наконец, лет через 15 свое веское слово сказала вдова Клико: она придумала, как извлекать из бутылки осадок, оседающий на пробке при продолжительном хранении…

Не будем вдаваться во все тонкости шампанского метода – правильнее говорить, конечно, шампенуазского, но что нам до правил французского языка, коли смешивать его с нижегородским, мы научились даже раньше, чем французы – подбирать правильный купаж для шампанского? Поверьте, этих тонкостей столько, что им посвящен не один трактат. А вот чтобы понять, чем их шампанское отличается от нашего, названного советским, достаточно усвоить три вещи.

Первая уже ясна. Их вино – ремесленный, а не индустриальный продукт. Его изобретали методом проб и ошибок не один век, причем изобретали по необходимости, потому что в классические каноны Бордо и Бургундского вина Шампани не вписывались – при транспортировке и хранении они взрывались, да так, что в средние века заподозрили, будто в них вселяется нечистая сила. Изгнанием ее и занялись местные монахи.

Второе отличие. Продукт из провинции Шампань – продукт с четко очерченной географией. Он производится в 4 зонах виноградников близ Реймса и Эперне. Это 24 тыс. га плодоносящих лоз вокруг 250 городков и деревень, а также несколько десятков фирм, объединенных в Союз производителей шампанских вин (он-то и потребовал от ВТО соблюдения своего географического бренда, из-за чего нашим виноделам – как в свое время европейским, австралийским и прочим – рано или поздно придется переписывать этикетки). И дело тут не в капризах: в Шампани особые почвы (сверху – 20 см гумуса, а под ними толстый, почти в 200 м, слой известняка, который дозировано, не перенасыщая, питает корни лозы водой и дает вину природную прозрачность и легкость). Плюс климат: шампанские виноградники – самые северные в нашем полушарии (всего 1710 солнечных часов в году), а урожай, случается, собирают и под осенними дождями.

Наконец, третье отличие – историческое. Если перечисление всех принявших участие в изобретении этого вина аббатств, домов, аптекарей, а также вдов тянет на диссертацию, то перечислить всех его поклонников попросту невозможно. Еще не доведенное, как сказали бы сегодня, шампанское повезли в Версаль, ко двору Людовика XV. А задолго до французских и наших гусаров его полюбили королевская фаворитка мадам де Помпадур и Вольтер. Несправедливо забывать о версальских аристократах, бежавших от Французской революции в Шампань: они так усердно топили в шампанском горечь своих поражений, что ввели искрящийся напиток в моду в Европе, в том числе и в Российской империи. Наполеон, напротив, любил отмечать им свои победы, о чем свидетельствуют хотя бы расписки, сохраненные фирмой «Моэт и Шандон» (император, а также императрица Жозефина так и не расплатились с ней за поставки). Вся эта история сегодня – тоже составная часть бренда, который, как принято выражаться у виноделов, контролируется по происхождению.

Народный напиток

Россияне тоже кое-что открыли по части шампанского. Вообще, роман России с шампанским – давний и в каком-то смысле запрограммированный. Начать с того, что игристые вина на Дону (к примеру, в станице Цимлянской) начали производить без всяких там Домов задолго до наполеоновских войн и казачьи-гусарских гулянок по случаю взятия Парижа. Всерьез – масштабным образом – этим занялись в Судаке в 1812-м, когда во французских монастырях еще вовсю рвались бутылки с необузданным шампанским. А князем Голицыным, чей крымский «Новый Свет» в 1900 году завоевал Гран-при на Всемирной выставке в Париже, мы можем гордиться не меньше, чем Шампань любым из своих виноделов. Это, кстати, не мешало России до революции 1917 года быть главным импортером шампанского из Франции.

Однако массовым напитком шампанское у нас сделала именно советская власть. На вооружение был взят метод, изобретенный в начале XX века русскими учеными, – он позволял за 20–30 дней превратить в игристое соответствующий виноматериал. Любопытно, что за адаптацию этой технологии к массовому производству Госпремию выдали в 1942 году – посреди войны. А по-настоящему массовым праздничным напитком оно стало в послевоенные годы.

Кстати, многие шампанские виноделы еще в советские времена не раз говорили, что им наш продукт-аналог нравится. Только называть советовали по-своему – у нас с вами, мол, разные волшебные пузырьки.