«Я на четверть русский»

– В середине 80-х в Советском Союзе мало кто видел ваши фильмы – «Рэмбо», «Рокки», но в нашей прессе они описывались как плохие и антисоветские. А вас лично – как врага Советского Союза. Что вы думали о Союзе тогда и как изменились ваши представления сейчас?

– Ну, прежде всего я сам на четверть русский. А когда я писал, снимал и играл Рокки, я вспоминал, как в 34-м году Джо Луис боролся с Максом Шмеллингом. Был известный бой, где непобедимый чернокожий американец Джо Луис сражался за звание чемпиона мира с немцем Шмеллингом. Шмеллинг победил, и Луис вызвал его на реванш. Чтобы принять вызов, Шмеллинг был вынужден принять идеологию фашизма, он сделал это, но бой проиграл. Позже эти два боксера стали друзьями. И когда я играл противостояние русского и американца, я все время держал в голове ту историю. Я воспринимал ее не как личную борьбу двух человек, а как собирательный образ. Как две страны могут постоянно пребывать в состоянии войны, и почему две идеологии постоянно находятся в жестком противоборстве, когда стоит нам, русским и американцам, всего лишь поговорить между собой, как все проблемы решаются мгновенно? Для меня «Рокки» – абсолютно политический фильм. Мне всегда была интересна разница конфликтов, отличие противостояния двух индивидуальностей и двух идеологий. Ведь когда враждуют живые люди, у них всегда есть шанс договориться и помириться, а когда сталкиваются идеологии – это приводит к войне.

– Говорят, что Родригес снимает своих «Шпионов» просто для того, чтобы угодить своим детям. Правда ли это и присутствовали ли его дети на площадке?

– Каждый день. Он невероятно чадолюбив, вообще, у него, мне кажется, очень-очень сильные семейные связи, у него, по-моему, одних братьев и сестер человек десять. Да, я могу сказать, что он снимал это кино, чтобы угодить своим детям, но не только – ведь он сам в глубине души большой ребенок. У него большое доброе детское сердце.

– Помогали ли дети Родригесу в режиссуре картины?

– Думаю, нет, но знаю, что они очень внимательно смотрели монтаж и говорили, что смешно, а что не очень.

– Фильмы, в которых вы начинали, как, например, «Рэмбо» и «Рокки», были весьма успешными. И, как мне кажется, помимо мордобоя, в них были драмы человеческих характеров, раскрытые без всяких спецэффектов. Современное кино, чтобы достичь кассового успеха, не может обходиться без компьютера. Как вы к этому относитесь?

– Ну, к сожалению, все, что нас окружает – все эти мыслящие машины, компьютеры и все такое, – это побочный продукт прогресса. Что касается технического совершенствования в кино, то для меня это интересно и забавно. Ты все время помнишь о том, что на тебя работает наука, и не поддаешься эмоциям. Это принципиально иной способ работы, он не имеет почти ничего общего с актерской игрой. Нужно точно помнить, куда смотреть, как поворачиваться – учитывая дальнейшую обработку. Это наука сродни математике.

– Но, должно быть, довольно скучно работать в виртуальной реальности – тупо стрелять в окружении голубых экранов?

– О, это ужасно скучно. Это все равно, что работать в абсолютно пустой комнате. В павильоне чудовищно жарко, в глаза слепят яркие лампы, и, если бы не постоянно работающие кондиционеры, я бы вообще умер. Чувствуешь себя немного марионеткой, которую водят на палочке. Так что приходится просто свернуть свои амбиции и тихо работать.

– Виртуальная реальность в кино превратилась в миф, не имеющий ничего общего с настоящими компьютерами. Почему так – это реакция интеллектуалов, интеллигентов, которые на самом деле не имеют ни малейшего представления о компьютерах, или это предсказание того, что ждет нас в будущем?

– Да, действительно, в кино абсолютно детское представление о компьютерах, ничего не имеющее общего с тем, что происходит в реальности, детское представление о компьютерном мозге. Этакая подростковая сверхреальность. Мне так кажется.

– Комфортно ли вы чувствуете себя в комических ролях?

– Для меня вся жизнь – это комедия. Без чувства юмора нельзя выжить в том безумии, которое нас окружает. Я обожаю комедии, но моя актерская репутация несколько иная. И я бесконечно переживаю этот конфликт между желаемым и действительным. Но если бы у меня был выбор, я предпочел бы смеяться, а не плакать.

– Вам чаще приходится не смеяться и не плакать, а сражаться.

– Знаю. Люди ждут от меня чего-то такого (делает зловещую гримасу). Не могу сказать, что мне это неприятно. Я и не собираюсь особенно ломать этот стереотип.