ПРО и вопросы языкознания

Жесткое предупреждение российского президента о возможности наведения российских ракет на новые цели в Европе вызвало довольно спорные оценки у наших западных соседей. «Это язык даже не Ельцина или Горбачева – это язык Хрущева. Это уже очень серьезный конфликт», – заявил польский премьер Ярослав Качинский. Напомним, что в интервью ряду европейских изданий накануне саммита «большой восьмерки» в Хайлигендамме Владимир Путин сказал буквально следующее: если российские военные специалисты сочтут, что размещение элементов американской стратегической ПРО в Польше и Чехии несет в себе угрозу России, то у России, конечно, появятся новые цели в Европе. Наклонение сослагательное, ибо система, о которой все так много говорят, еще не готова и не будет готова завтра. Ссылка – на военспецов, большинство которых уже пришли к выводу, что прямой угрозы национальной безопасности России десять американских антиракет, лишенных боеголовок, не несут.

Иное дело, если в уже готовых шахтах вдруг появится какой-нибудь другой «продукт» ВПК США – вот тогда вмиг перенацелимся. Правда, есть угроза косвенная: с помощью радара ПРО в Чехии американцы получат возможность «мониторить» российскую территорию вплоть до Урала и снимать информацию обо всех запусках гражданских спутников, т.е. получат контроль над российским мирным космосом. В этой ситуации только и остается полагаться, что на их, американскую, добрую волю и хорошие личные отношения президентов России и США – будущих, разумеется.

С учетом всех этих факторов логика путинского предупреждения далека от лобовой угрозы и его основной смысл сводится к следующему: нам не удалось разубедить США в потенциально дестабилизирующей роли их системы ПРО в Восточной Европе, и теперь наша задача – предостеречь их от дальнейших столь же дестабилизирующих шагов. Каких? Например, от желания разместить аналогичную или похожую, но тактическую систему еще ближе к российским границам – на Украине или Грузии. Лет эдак через пять. Причем это наверняка у них на уме, иначе конгресс США не стал бы форсированным порядком давать «зеленый свет» принятию Киева и Тбилиси в ряды НАТО.

Поэтому, сколько бы ни был хорошо знаком польский премьер с советско-российским политическим наречием, приходится все же признать, что Хрущев, с его готовностью использовать трибуну ООН в качестве наковальни, а собственный ботинок – в качестве молота, так не говорил. Хрущев кричал на Америку и Запад, утоляя душу, замученную бесплодными попытками этот Запад догнать и перегнать. Никаких иных интересов ни у Хрущева, ни у других советских лидеров там, на Западе, не было, как, впрочем, и никаких дополнительных аргументов, кроме «ракет, плывущих на Кубу». У Путина – есть. И в этом еще одна причина, почему язык Путина никак не может быть похож на язык Хрущева.

Геополитическое могущество СССР, как справедливо напомнил недавно лондонский еженедельник «Экономист», основывалось на его военной машине. Нефть и газ были всего лишь средствами финансирования оборонной экономики. Сегодня же энергоносители превратились в самостоятельный инструмент влияния. Нынешняя Россия добровольно отказалась от глобальной доминирующей роли военной державы. Ей не нужна гонка вооружений. Россия Владимира Путина раньше Америки Джорджа Буша поняла, что мир вступил в принципиально иную эпоху – оскудевающих энергоресурсов, которых у России, слава Богу, пока в избытке. Но чтобы грамотно использовать естественные преимущества энергодобывающей и энерготранзитной страны, Москва нуждается в трех ключевых предпосылках: сохранение контроля над добычей нефти и газа, над трубопроводами внутри России и на территории соседних стран, а также долгосрочные контракты с европейскими потребителями, адекватную замену которым в ближайшей перспективе не найти. Таким путем Россия решила идти к собственному процветанию, сколь бы ни был он тернист и извилист. Это реальность. Как и то, что Запад уже давно не боится российских ракет. Боится он другого: того, что избранная Россией стратегия оказывается на удивление эффективной, зависимость Европы от российских энергоносителей растет, сама же Россия богатеет, а не беднеет, уповая на западную помощь. Смириться с такой реальностью Запад не готов психологически, потому что еще вчера «русский медведь» с несметным количеством дивизий и танков наводил на него ужас. Адекватно оценить произошедшие в российском обществе трансформации Запад тоже не способен, отсюда убеждение, что Россия имманентно сползает к диктатуре и авторитаризму, и стойкая неспособность видеть, что русские уже давно «пришли». И обитают где-то рядом – в только что купленных лондонских домах, на альпийских курортах, имеют доли в солидных европейских компаниях и не собираются от всего этого добровольно отказываться. Поэтому очень странно, что польский премьер не услышал в языке Владимира Путина раздражение и усталость от того, что ему безуспешно приходится просить Запад шире раскрыть глаза на Россию.

Однако и в Москве, похоже, слишком увлеклись эффективной наступательной стратегией. Отсюда наметившаяся тенденция с порога отметать аргументы европейских и американских партнеров в таких вопросах, как права человека и гуманитарные ценности. Эту новорусскую манеру отмахиваться от внешней критики один мой британский коллега назвал «самонадеянностью богатства». И в этом он прав. Россия столь же безапелляционно верит в самодостаточность нефти и газа, как СССР – в мощь мотострелковых дивизий. И порой недопонимает, что западный потребитель ее энергоносителей думает не только о самих энергоносителях и ценах на них, но и о том, по каким правилам внутреннего распорядка живет их продавец. Не понимая – и не принимая – этих озабоченностей западного общественного мнения, Россия не вправе рассчитывать на адекватную оценку ее собственных озабоченностей. О чем и напомнил на днях польский премьер.



Автор – международный обозреватель газеты «Московские новости»