Обозреватель Sunday Times Дэвид Леппард

– Мой разговор с Литвиненко проходил в палате интенсивной терапии в присутствии его жены Марины и его адвоката. Литвиненко частично говорил по-русски, частично по-английски. Мы говорили примерно полчаса. Русскую часть интервью делал переводчик. Врачи, опасаясь инфекции, которую я мог передать больному (у Александра практически отказала иммунная система), надели на меня резиновый фартук и дали такие же перчатки. Сейчас полиция потребовала для обследования мои вещи, в которых я был в больнице. Сам я обследование, как мне сказали, могу не проходить, так как у меня не было физического контакта с Литвиненко, я к нему не прикасался.

– А пленку с интервью полиция не потребовала?

– Пленку с интервью полиция потребовала сразу же после того, как я опубликовал фрагменты из него в своей газете. Еще меня попросили письменно рассказать о том, как проходила наша встреча.

– Что Литвиненко сказал вам о своих подозрениях в связи с отравлением?

– Он не скрывал, что считает себя жертвой российских спецслужб, и связал это со своей критикой российского президента. Это, конечно, его собственная версия. Литвиненко заявил мне, что в Лондоне он находился «под колпаком» сотрудников ФСБ, работающих под дипломатическим прикрытием. Он назвал имя российского дипломата Виктора Кирова, покинувшего Британию в октябре прошлого года. Однако нет никаких доказательств причастности Кирова к покушению на Литвиненко. Покушение на себя Литвиненко связал с принятием в России нового закона, разрешающего спецслужбам проводить антитеррористические операции за рубежом. Это, по его словам, дает возможность ФСБ расправляться с находящимися за границей критиками нынешнего российского режима.

– В российской прессе возникли спекуляции о возможности преднамеренного самоубийства Литвиненко. Выглядел ли он, на ваш взгляд, человеком, способным на это?

– Нет. Рассуждая реалистично, это не кажется вероятным. Он никак не мог быть самоубийцей. Александру было всего 43 года. Он находился в расцвете сил и на пике жизни. Физически он был очень сильным человеком. У него были любящая жена и прекрасный сын, замечательные семейные отношения. Он вел очень активную жизнь и был захвачен своей публицистической работой. Я не вижу никаких осмысленных причин для того, чтобы он обрекал себя на мучительную трехнедельную агонию. Для любого человека, если у него есть, ради чего жить и работать, такой поступок был бы бессмысленным.