Конец оттепели?

– Принято считать, что между нашими странами нет крупных проблем. По крайней мере так утверждают дипломаты. «Единственно нерешенной» в послевоенной истории мы называем проблему культурных ценностей. Вы согласны с такой формулировкой?

– Да, можно так сказать. Ее не отвергают ни ваши, ни наши дипломаты. Проблема есть. Но надо признать, ажиотаж вокруг нее заметно спал. Той остроты, какая была во времена Гельмута Коля и Бориса Ельцина, уже нет. Идет терпеливый поиск разумных решений. Ни одна из сторон не проявляет враждебности. Германия передала Эрмитажу часть обстановки Янтарной комнаты, найденной под Берлином, помогла восстановить всю комнату, выделила средства на реставрацию нескольких памятников русской культуры. Россия в свою очередь вернула нам витражи церкви Мариенкирхе во Франкфурте-на-Одере, часть архивов Вальтера Ратенау. Кстати, эти предметы так называемого «трофейного искусства» передал нам сам Владимир Путин, когда находился с визитом в Германии в прошлом году. Насколько мне известно, идут переговоры о судьбе коллекции картин, принадлежавшей Бременскому музею искусств и вывезенной после войны в Россию капитаном Советской армии Балдиным. Думаю, и здесь можно найти компромисс.

– Будем надеяться. Но жизнь ставит новые вопросы. Среди них – перспективы расширения ЕС. Россия опасается, что ее интересы пострадают в связи со вступлением в ЕС бывших стран восточного блока. Чем может помочь Германия?

– Давайте называть вещи своими именами. Германия одна мало что может изменить в ЕС. Она сама, по собственной воле делегировала часть своих полномочий Евросоюзу и в значительной мере вынуждена теперь играть по тем правилам, которые утверждаются в Брюсселе. Решения там принимаются коллегиально, мнение Германии учитывается лишь при голосовании. Не более того. Это надо понимать, и тут ничего не поделаешь. В некотором смысле Германия стала заложницей чужой воли. Как, впрочем, и все остальные страны ЕС. Это совершенно новая юридическая форма сосуществования государств. России, как ни жаль, с 1 мая придется иметь дело с этой огромной организацией один на один. Права Германии в ней ограничены. Там кроме нее еще 24 члена. Даже если будет принята единая конституция ЕС, ничего не изменится.

– Выходит, чем больше мы живем, тем меньше Россия нуждается в Германии. Не получится ли так, что мы потеряем интерес друг к другу?

– Нет, этого бояться не следует. Германия по-прежнему будет служить приводным ремнем в отношениях между Россией и остальной Европой. Если угодно, это ее историческая роль. Важно думать уже сейчас о поколениях, которые придут нам на смену. Мы каждый год увеличиваем квоту для российских студентов в наших университетах, все больше молодых немцев едут учиться в Россию, изучают русский язык. Германия стала первой страной в ЕС, которая ввела облегченную процедуру получения виз для некоторых категорий граждан России.

– Насколько реальна в этой связи идея Путина о безвизовом сообщении со странами ЕС?

– Честно говоря, я думаю, что она не реальна. Если бы вдруг такое случилось, страны ЕС получили бы в качестве «нагрузки» тысячи километров недостаточно охраняемой границы с Казахстаном, Китаем и т.д. Учитывая нынешнюю обстановку, связанную с ростом угрозы терроризма, активизацией «Аль-Каиды» в Европе, трудно представить, чтобы в Брюсселе пошли на отмену виз. Наоборот, все идет к тому, что режим въезда и выезда в пределы Шенгенской зоны будет ужесточаться. Я также не думаю, что Россия когда-нибудь станет членом ЕС. Разве что в далеком будущем.

– Но почему, например, японцы или американцы могут свободно въезжать в страны Шенгенской зоны, а граждане России – нет. Чем мы хуже?

– Ничем не хуже, конечно, но ни в Японии, ни в США не происходило ничего подобного тому, что произошло на просторах бывшего СССР. Нелегальная миграция – бич для самой России. В Европе это хорошо видят и сочувствуют вам. К тому же ни Япония, ни США не имеют сухопутных границ с ЕС.

– Тогда почему Владимир Путин так настойчиво напоминает канцлеру о безвизовом режиме и стучится в двери ЕС?

– Думаю, это в значительной степени связано с Калининградом. Понятно, что Россия испытывает определенные неудобства с транзитом из одной части собственной территории в другую. На мой взгляд, тут больше психологии, чем политики.

– Как вы считаете, личные отношения между Путиным и Шредером по-прежнему будут играть важную роль в политике или что-то изменится в связи с итогами президентских выборов в России?

– Личные отношения – это своего рода символ. Со стороны все выглядит отлично. Но в Германии многих беспокоит победное шествие по России так называемой «управляемой демократии». Ведь стабильность в обществе и жесткие рамки для оппозиции – не одно и то же. Верить в то, что демократией можно управлять, – значит, заблуждаться. Конечно, Европа не в восторге от того, что с политической сцены России исчезли такие партии, как СПС, «Яблоко». Такое впечатление, что вы вернулись к бывшей советской системе.

– Шредер того же мнения? Он выскажет его Путину?

– Должен высказать.