Анастасия Капачинская:

– Настя, вот мы сидим с вами, вспоминаем какие-то детали Олимпиады, а мне почему-то хочется начать с совершенно банального вопроса. Думали ли вы тогда, четыре года назад, что все это – Олимпиада, пьедестал, слезы радости – еще будет в вашей жизни?

– Первые эмоции, когда узнала про свой допинг, – все, жизнь закончилась! Дело даже не в медалях, которых тебя лишают, а в том, что ты просыпаешься утром, собираешься идти на тренировку, но вдруг понимаешь, что это теперь никому не нужно. Спасибо маме – она меня очень тогда поддержала. Да и всем родственникам моим. Слёз я в те дни пролила немало. Но потом, когда мамы не стало, все, что случилось со мной, такой мелочью, такой ерундой оказалось… Человек ведь все в сравнении понимает.

– Что же вас в спорте тогда удержало?

– Если бы не чувствовала, что смогу опять выйти на дорожку и выигрывать, наверное, не удержалась бы. Когда поехала на сборы – легче стало. Помню, сама себе сказала: Капачинская, тебя же поставили на колени, грубо говоря, а ты все равно встала и пошла дальше. Самым тяжелым оказался период, когда не было соревнований. Без них ты, как бы ни выкладывалась на тренировках, опустошаешься. Но ничего, пережила…

– Почему-то кажется, что когда за две недели до Олимпиады в Пекине случилась эта темная история с подмененными пробами у наших девочек-легкоатлеток, именно вы должны были сказать той же Лене Соболевой, оказавшейся в их числе, те самые правильные слова…

– Я и попыталась. Мы с ней вообще сейчас без слов друг друга понимаем. Она говорит: Насть, хорошо, что я тебе могу все рассказать. А я ей: Лен, это жизнь, это пройдет… Но знаю: ей от этого не легче, потому что ее жизнь сейчас – это спорт. Вспоминаю, какая картина стояла перед глазами, когда мимо меня прошла афинская Олимпиада. Я – на берегу, как Ассоль, смотрю на белый пароход. Он все ближе и ближе ко мне, но вдруг разворачивается и уплывает. Рассказала ей, а она: вот-вот, и у меня так же. У Лены в жизни не все сладко складывается. Мамы нет, пробивалась всегда сама, и тут снова такой удар. Но я уверена: она справится, потому что очень сильная девочка, мудрая не по годам.

– Когда попадаешь под такой удар, что самым несправедливым кажется?

– Что все мы беззащитные, как игроки в казино. Принимаем правила, все вроде в равных условиях находимся, но кто-то выигрывает, а кто-то нет.

– Вы согласны с тем, что из-за этих двух пропущенных лет ваша карьера в спорте сложилась неудачно?

– Наверное, все-таки нет. Два года дисквалификации для меня – жизненный этап, после которого я и жить стала по-другому. Ко многим вещам научилась относиться философски. Раньше думала: почему это случилось именно со мной? Но жизнь показала, что от этого никто не застрахован. Мы ведь как по канату ходим. Ветер дунул, и ты свалилась. Но все-таки я и второй на чемпионате мира была, и первой…

– Давно хочу спросить: а та золотая медаль Парижа, которую выиграла американка Уайт и которую после дисквалификации у нее отобрали, сейчас у вас?

– Я ее тренеру Матвею Телятникову отдала. Вручил мне ее в неофициальной обстановке президент нашей федерации Валентин Балахничев. В тот момент я, конечно, взяла ее, потому что настояли, но, будь моя воля, не меняла бы ничего. Потому что, несмотря ни на что, считаю, моя медаль – серебряная. А это – просто формальность.

– А свою – за зимний мировой чемпионат в Будапеште – отдали?

– Нет. Ее почему-то никто и не потребовал. Понятно, что если бы сказали – отдала.

– На допинг-контроль с тех пор с дрожью в коленках ходите?

– Он стал настолько привычным, что не надрожишься. Вот в Пекине к нам очень пристальное внимание было. Валера Борчин (победитель в ходьбе на 20 км. – «НИ»), бедный, шесть часов на сдаче «допинга» сидел, так вечером за ним опять пришли и утром тоже. Девочки, которые десять тысяч метров бежали, рассказывали, что после финиша им даже переодеться, душ принять не дали, согнали сразу в комнату для допинг-контроля и продержали там два часа. А ведь в бумажке, которую мы подписываем, когда нас на процедуру приглашают, написано, что мы еще целый час до сдачи анализов имеем. Девчонки все потные, влажные после забега, а там кондиционеры везде. Замерзли, бедные…

– Говорят, кто хоть раз был пойман на допинге, начинает даже состав зубной пасты проверять…

– До пасты еще не дошло, но если я, к примеру, вне дома воду из бутылки пью, а потом отвернусь или отойду куда, то обязательно новую открываю. Лучше не рисковать.

– Тяжело так жить?

– Да нет, привыкаешь быстро. Тяжело по такой жаре, как в Пекине, бежать и не иметь возможности восстановиться. Нам же даже элементарных восстановительных инъекций теперь делать нельзя. Мы бежали предварительный забег, полуфинальный, финал… Иногда хочется тем людям, которые запрещают, просто в глаза посмотреть. Интересно, они представляют себе, какая это нагрузка для организма – самую тяжелую дистанцию, 400 м, несколько раз по такой жаре преодолевать?

– У вас есть какая-то дежурная аптечка под рукой? Не всегда же на сборах с врачом сидишь, вдруг живот прихватит или голова разболится?

– Есть, конечно, но лично я пять раз доктора переспрошу, даже если собираюсь но-шпу или аспирин выпить.

– Настя, родители ваши, насколько я знаю, тоже спортсмены?

– И мама, и папа легкой атлетикой занимались. Мама – мастер спорта в прыжках в высоту, при своем невысоком росте – 1,67 – метр восемьдесят перекидным прыгать умудрялась. Говорили, что никаких перспектив с такими данными у нее нет, но она с ее трудолюбием и упорством доказывала обратное. А папа у меня спринт бегал.

– То есть судьба ваша была предрешена?

– Нас с сестрой родители уже с малых лет таскали по сборам – просто выхода другого не было. Честно скажу: сначала для меня занятия каторгой казались. И если бы мама не настояла, никакой легкоатлетки из меня бы не получилось. А мама мягко так, но настойчиво на тренировки меня заманивала. Тогда ведь не было ни формы красивой, ни джинсов, вот она масла в огонь и подливала: «Смотри, Настя, вон девочка пробежала хорошо, ей кроссовки красивые подарили…» Для меня, четырнадцатилетней, тогда это было чем-то неземным. Но, конечно, не подарки были главным для мамы, просто она очень хотела привить мне любовь к спорту, соревнованиям. Там же действительно какая-то особая аура царит.

– Интересно, почему именно бегуньи чаще других легкоатлетов в Москву перебираются?

– В маленьких городах условий для тренировок практически нет. Хотя родилась я в Москве, но потом мы долгое время в Баку жили. Оттуда переехали в подмосковный Переславль-Залесский, где у меня первые успехи появились. Но зимой ведь манеж хороший нужен. Хотя и в Москве, честно говоря, не все так просто бывает. Иногда, например, охранники на стадион не пускают. Мы этим летом тренировались в летнем городке «Лужников», так там, извините, с туалетом проблемы были. То закрыт, то не работает… Бывает, приходишь – ни переодеться, ни душ принять. Сидит бабушка, которая мнит себя директором «Лужников», ты ей объясняешь, что вообще-то к Олимпиаде готовишься, а она – идите, жалуйтесь… Летом очень мало в Москве мест, где можно нормально тренироваться. Завидуем по-хорошему Юре Борзаковскому, которому Громов (губернатор Московской области Борис Громов. – «НИ») построил в Жуковском стадион. Вот это уровень, я понимаю. Мы, кстати, сборы там проводим часто. Хорошо, что зимой проблем никаких. Я выступаю за московский клуб «Луч», который поддерживает меня финансово, а тренируюсь в манеже ЦСКА, до которого мне пять минут езды от дома. Но все это, конечно, пришло не сразу. Терпение в любом случае иметь нужно адское. А если уж в Москву попал, то тем более. Соблазнов много, и почему-то многие считают, что побегают года два и станут знаменитыми и богатыми. Так не бывает. Спорт – где бы ты ни жил – тяжелый труд, на него годы уходят, а пьедестала ты можешь так и не дождаться.

– Настя, а самые сильные впечатления от пекинской Олимпиады какие – вот этот самый пьедестал, гимн, флаг…

– Самое сильное впечатление у меня лично от первого забега осталось. Когда нас вывели на этот красавец-стадион. Утро, а он уже полностью забит… А вообще там каждый день был особенным, ярким. Даже воздух в Пекине был другой. Не китайский, а именно олимпийский.

– Серебряная медаль удовлетворение принесла?

– Я была рада, что и на личной 400-метровке стала пятой в финале. В эстафете – да, мы были в шаге от золотой медали, но, честно скажу, я довольна и «серебром». Мне потом, когда мы в микст-зону вышли, один журналист бросил: ну что же вы так, проиграли… А почему проиграли? На последнем чемпионате мира в Осаке мы вообще четвертыми были, в предварительном забеге в Пекине – тоже. Когда выходили на финал, молились: господи, «бронзу» бы выцарапать, уже хорошо. Мы первый раз за последнее время американкам дали такой бой, а нам – «проиграли»...

– Как оценил этот забег ваш отец?

– Он эсэмэску прислал: «Спасибо большое, моя куколка, что ты исполнила мамину мечту – быть на Олимпийских играх на пьедестале». И знаете, вот это и есть для меня самое главное.