«Нашим несчастьем цинично воспользовались»

В ближайшую среду будет ровно месяц, как Ирине Скворцовой, получившей в ноябре 2009 года серьезнейшие травмы во время тренировочного заезда на трассе в Кенигзее, была сделана последняя, можно сказать, экстренная операция. Но спортсменка до сих пор находится в мюнхенской клинике. Заживление раны идет не так гладко, как бы хотелось. «Прооперированная пятка, где было нарушено кровообращение, после операции заживает не очень хорошо, не раз возникало нагноение, требовался дренаж, чистка открытой раны. Пока что о выписке речь не идет. Но и после выписки доктор Махенс настоятельно рекомендует остаться как минимум еще на четыре недели в реабилитационном центре на озере Кимзее, где Иру ставили на ноги до последней операции», – рассказала мама спортсменки Галина Викторовна. А потом добавила: «Но есть сложности и иного характера, где мы чувствуем себя, можно сказать, беспомощными. События разворачиваются так, что мы не знаем, что делать. Например, бывшая опекунша Ирины, Нина Грифенштайн, с которой дочь расторгла договор еще 10 марта, выставила недавно счет за свои услуги в размере 22 тысяч евро. При этом 3 тысячи евро ей уже были заплачены. Наш новый адвокат, с которым мы заключили договор в конце мая, сейчас пытается опротестовать эту сумму».

На вопрос, из чего сложился такой гонорар, Галина Викторовна ответила: «Четыре раза Грифенштайн летала в Москву, в том числе и в праздничные дни на 23 февраля, когда по идее никто не работал. Каждый билет туда и обратно в сумме около 400 евро. Выставлен счет за оплату услуг по связям с прессой, телевидением, радио. Представлен даже счет за то, что она с тренерами встречала нас с сыном в аэропорту, когда мы сразу после случившегося прилетели в Германию, а также оплата нашего проживания в ее доме. Это вообще отдельная тема, рассказывать о которой мне даже неловко. Когда случилось несчастье и мы с сыном прибыли в Германию, до этого момента неизвестная нам Нина Грифенштайн сама добровольно вызвалась быть у Ирины дополнительным вторым опекуном. Вторым потому что автоматически опекуном становилась я, как мама пострадавшей. Никакой речи о том, что ее услуги как опекуна будут платными, тогда не шло. Когда Иру перевели из Трамзее в Мюнхен, мы с сыном хотели поселиться в какой-нибудь дешевой мюнхенской гостинице, но Нина «любезно» предложила остановиться в ее большом, двухэтажном доме, расположенном более чем в 100 километрах от Мюнхена. Она убеждала, что там нам будет удобно. Она сказала: «Зачем вам тратить деньги на гостиницу?» И хотя это было далеко, нам просто неловко было отказаться от ее гостеприимства. Три дня мы жили в хороших условиях на втором этаже дома. Потом нас перевели в подвальное помещение, где был только один диван. А ту комнату, куда нас поначалу поселили, Нина стала сдавать каким-то постояльцам. Люди там за время нашего пребывания постоянно менялись. Мы не роптали, нам не до этого было. Так вот в выставленном Грифенштайн счете значится весь срок пребывания в этих апартаментах на одном диване. По 35 евро в сутки с каждого. К слову, когда мы перебрались в Мюнхен, нас совершенно безвозмездно поселил у себя медбрат русского происхождения».

«Есть еще один сюрприз, о котором нас уведомил наш новый адвокат, – также отметила Галина Викторовна. – Дело в том, что 31 мая Ирина расторгла договор с адвокатом Анной Винтер, которую нам в первый же день буквально навязала Грифенштайн. Насколько мы поняли, это ее подруга. Поскольку пользы от нее не было никакой, и вообще было непонятно, чем она занимается, мы решили адвоката сменить. Так вот 31 мая, в день, когда мы известили Винтер о прекращении договора, она сняла с благотворительного счета, открытого немецкой федерацией бобслея, 20 тысяч евро. Об этом нас уведомил наш новый адвокат. Сколько было снято денег за полгода существования этого счета, куда немцы отправляли свои пожертвования на лечение Ирины, нам неизвестно. Доступ к счету был только у Винтер. К тому же за свой «непосильный труд» Винтер выставила нам счет в 42 тысячи евро. 10 тысяч оплатила Москва. Остальной долг повис на нас. Денег у нас нет. А главное, на душе отвратительное чувство, что кто-то так цинично пользуется не только нашим несчастьем, но и добротой откликнувшихся на наше горе людей».