Posted 30 марта 2005,, 20:00

Published 30 марта 2005,, 20:00

Modified 8 марта, 02:38

Updated 8 марта, 02:38

Алена Свиридова

Алена Свиридова

30 марта 2005, 20:00
Известная певица Алена Свиридова любит экстремальный отдых. Она спускается на горных лыжах с крутых склонов, с аквалангом исследует затонувшие корабли и считает все это вполне рядовым увлечением.

– Говорят, вас Макаревич утащил на глубину?

– Я сама напросилась понырять. Я давно этого хотела, но сначала у меня возможности не было, а когда она появилась, Андрей был уже известным дайвером и согласился быть моим проводником. Я, естественно, изображала из себя очень умелого ныряльщика, козыряла тем, что выросла на Черном море, плавала уже с аквалангом, и с задержкой дыхания у меня нормально. Так что для меня это естественный процесс, и ничего экстремального здесь, честно говоря, нет. Я ныряю, потому что я южная, морская девушка…

– Практически русалка…

– Практически да. Так вот, я дайвер не потому, что хочу испытать что-то экстремальное. Я этим изначально занималась, на этом росла, читала про Кусто. Все мои познания по естествознанию именно оттуда. Я чувствовала себя натуралистом, исследователем, путешественником. Жюль Верн в детстве был до дырок зачитан. А сейчас это очень обогащает жизнь и творчество.

– Но в вашем творчестве я не нашла следов дайверства.

– Я же не акын – что вижу, то пою. Это совсем другое.

– Ну, все-таки воспевание свободной стихии…

– Вы знаете, я никогда не воспеваю ни стихию, ни Родину, да и про любовь очень завуалированно рассказываю. Если человек начинает о своих чувствах кричать, то стоит усомниться в их подлинности.

– И как же погружение влияет на ваше творчество?

– Во-первых, это сильно влияет на чувства, происходит такой up-grade. У тебя абсолютно обновляется все восприятие, словно всякая ерунда вымывается, и такое дает только океан.

– А море?

– Море не так, а океан я чувствую как какую-то плазму, пра-материю, праматерь Мира.

– То есть вы как бы рождаетесь заново?

– Да. Когда мы были в Южной Африке, там были такие реально экстремальные погодные условия, и я сдуру (поскольку у нас было лето, а там была зима) не взяла теплую одежду. Я постоянно мерзла, постоянно мне кто-то что-то давал, то носки, то теплый свитер. Под ледяным ветром мы выныривали все синие, продрогшие. И в результате все мужики заболели, а я не то, чтобы не заболела, наоборот, я еще года полтора не болела вообще. У меня произошел какой-то всплеск иммунитета.

Я считаю, что хотя бы раз в год это надо сделать. Безусловно, если много и часто, то будет перебор, мы как-то уже оторвались от водной стихии. Кроме того, женщину не сильно украшают перегрузки, выныриваешь оттуда цвета спелого баклажана. Я стараюсь ничего не злоупотреблять.

– А какие экстремальные вещи подходят к женщине?

– Это все зависит от того, на что женщина способна. Ведь что такое экстрим? Это доказательство того, на что ты способен, самому себе. Это борьба с самим собой, со страхами, комплексами. Вторая составляющая жажды экстрима – это расширение горизонта. А я себе уже все доказала. Хотя… в жизни бывают стрессовые ситуации, когда нужно быстро принимать решения, вот тогда я считаю, что нужно совершить экстремальный поступок, например, прыгнуть с парашюта, с тарзанки. Вот если ты это делаешь, то переступаешь свой реальный, а не надуманный страх. И тогда отчетливо видишь, что точно так же легко можно переступить и придуманные страхи, потому что чаще всего наши проблемы гипотетические, виртуальные, вроде «а вдруг».

– То есть для вас экстрим – это терапия?

– Да. Это абсолютно точно.

– Или вы просто экономите на психоаналитиках?

– Я считаю, что психоаналитики вообще работают для людей, которые не в состоянии сказать себе правду либо у которых нет друзей. По-моему, человек сам себе лучший психоаналитик.

– Насчет дайверских болезней, вас Бог миловал?

– Меня Бог миловал. Дело в том, что в большинстве случаев люди получают травмы, потому что не хотят в первый раз показаться «чайниками», торопятся, не продувают уши как следует. А барабанные перепонки – они ведь тоже требуют тренировки.

– Вас подводная охота не манила?

– Я дайвер мирный и считаю, что если уж вторгаешься на чужую территорию, то и веди себя корректно. Но вообще когда плыла на глубине и видела какую-то рыбу, меня посещало желание прямо зубами вцепиться в нее.

– Может, в организме чего не хватает? Фосфора, например.

– Да нет, кормили нас очень хорошо. Обычно мы ныряли в таких местах, где запрещены охота и рыбная ловля, и хотелось потому, что нельзя.

– Мурен гладили…

– Гладила. У меня есть фотография с огромной муреной, которую я держу в объятиях. С муренами, безусловно, весело, но глаза ее интеллектом не блещут, что ей придет на ум в следующую секунду, никто не знает, и есть такие случаи, когда вроде бы прикормленные мурены бросаются на людей.

– То есть никакого экстрима вы под водой не нашли?

– Нет, экстрим безусловно есть, потому что я ныряла на глубину больше 40 м, обследовала в Австралии затонувший корабль. Я доверяю морю, а вот к океану нельзя панибратски относиться, это не водохранилище в Подмосковье. Это реальная мощь, там бывают течения, которые самых опытных дайверов выбрасывали с большой глубины… Вот еще с акулами мы плавали. В первое мое погружение я увидела очень большую акулу, она внезапно появилась из-за скалы, но кроме восторга я ничего больше не испытала, если честно признаться.

– Оттого что она красивая?

– И красивая, и вообще я так ждала с ней встречи

– Какие ближайшие дайверские планы?

– Хочу научиться так называемому фри-дайвингу, чтобы нырять без акваланга, на задержке дыхания, это и сложнее, и интереснее.

– Как выбираете оборудование?

– Долго подбирала оборудование своего размера, чтобы костюмчик сидел как влитой, это самое главное, иначе будет холодно, я и так мерзлячая. Когда я только начинала, я брала в прокат, и это было просто невыносимо. Ровно через пять минут зубы уже стучат, и я ничего не понимаю от холода. На голову я теперь надеваю шапочку а-ля «ниндзя». И носки, и ботинки – все- все должно быть. Даже в теплом море час на глубине – это очень холодно.

– А еще какими-нибудь видами спорта или экстрима занимаетесь?

– Еще я бы прыгнула с какой-нибудь высокой башни, типа тарзанки, только повыше. Альпинизм был бы интересен. А вот парашют вызывает у меня какие-то сомнения в его целесообразности. На реактивных самолетах меня как-то раз посадили за руль – так мне чуть плохо не стало. Тогда я сама себя переборола и выполнила какую-то фигуру высшего пилотажа, но охоту к полетам у меня надолго отбили. Наверное, я не птица, а все же рыба. Вот горные лыжи – это супер. Но лыжи не экстрим.

– Получается, то, что дается вам легко, – это не экстрим, а то, что трудно, – это он и есть.

– Ну, в общем, да. Может быть, мотоцикл – это экстрим, потому что он тяжелый.

– Джип тяжелее.

– Джип сам стоит, а мотоцикл надо удерживать, а у меня слабые руки. У меня однажды так получилось, на мотоцикле небольшом, он газанул и уехал без меня. Еще я в детстве очень хотела велосипед, а мне родители его не покупали по той причине, что я была склонна к экстриму… Тем не менее, мне кажется, что после рождения второго ребенка такая дурость бесшабашная у меня слегка прошла…Это абсолютно инстинктивно произошло. Потому что когда я была совсем юная, у меня все было наоборот. Кстати, когда человек не боится, он и не падает. Я не хочу сказать, что я вообще не боялась, но как-то уверенно мы лазали по балконам, на шестом этаже, из одной квартиры во вторую, и даже не приходило в голову, что что-то может быть не так. А сейчас я, конечно, не полезу. Во всяком случае, какую-нибудь веревочку привешу. Я вот вчера каталась на коньках, а мысли у меня: «главное – коленку не расквасить, потому что скоро съемки». И только я об этом подумала, как сразу поняла: если ты чего-то боишься, то обязательно на это же и попадешь, потому что появляется неуверенность.

– Почему в России стал так популярен экстрим, мы что, стали слишком спокойно жить?

– Ну, во-первых, у нас не было такой индустрии. А во-вторых, это модно, каждый уважающий себя мужчина теперь обязан быть экстремалом и хвалиться этим перед девушками, это теперь такие рассказы о «крутизне».

– И в них столько же правды, сколько в историях рыбаков?

– Точно.

– Наверное, сейчас даже неприлично ничем таким не заниматься?

– Это ведь развлечение, у взрослых людей игрушек не так уж много. Взрослые игрушки приносят радость только на короткий период, ты очень хочешь-хочешь, а потом – бац, ты купил, до вечера радуешься, а утром как будто бы ничего и не было. Мы же ведь не вырастаем. Хочется как в детстве – бегали, играли в индейцев, и это было забавно, страшно, интересно. Людям нужны такие ощущения, приключения.

"