Смена «статуса»

Впрочем, если говорить образно, ее чаще всего хватает лишь на «отсрочку приговора»: тысячи детей, которых она вроде бы спасает от улицы, она же выбрасывает обратно, просто происходит это в более позднем возрасте, после достижения ими 18 лет. Взрослых людей без определенного места жительства сегодня опять же можно увидеть у любого вокзала. При этом надо понимать, что судьба бомжа еще, может быть, не худшее, что грозит беспризорникам: многие из них попадают в тюрьмы или же и вовсе гибнут.

«Тёма – очаровашка», – говорят работники приюта «Алтуфьево», и это правда. Тёма знает, что ему пять лет: раскрывает ладошку и показывает мне пять пальчиков. Фамилию свою он не знает. Его дом и родных ищут по всей стране. Есть две зацепки: его мама сказала, что фамилия у него Боровков, а сама она, по словам знавшей ее женщины, Терехова. Как говорят работники приюта, к Теме с мамой милиционеры подошли на улице в районе Строгино. Женщина тогда была сильно пьяна и сказала, что приехала с Чукотки. Артема отправили в 21-ю больницу, мама позвонила туда один раз, сообщила его фамилию и больше не объявлялась. С октября прошлого года Тема живет в приюте для детей и подростков «Алтуфьево». «Наверное, скучает по матери, но ведет себя так, как будто всегда здесь жил», – рассказывают мне работники приюта. «Дома лучше», – говорит мне Тема. Если миграционной службе так и не удастся найти Темин дом, его отправят в детдом.

Таких детей улиц, как Тема, в Москве сегодня почти не видно. Беспризорники, которые были характерной приметой 1990-х и начала 2000-х, почти исчезли. «Сейчас в Москве беспризорников примерно столько же, сколько во многих больших европейских городах», – говорит «НИ» вице-президент фонда помощи уличным детям «Самюсосьяль. Москва» Элеонор Сенлис. Бригады этого благотворительного фонда патрулируют город. На поиск новых подопечных выезжают каждую неделю. В прошлом году на попечении фонда находились 104 несовершеннолетних.

Всего один беспризорник был среди подопечных православного движения «Курский вокзал. Бездомные дети», созданного для помощи уличным детям пять лет назад и давно уже помогающего бездомным всех возрастов и найденным на всех вокзалах. Государственный центр «Дети улиц», который был создан для борьбы с беспризорностью в 1997 году, выявил в прошлом году шесть беспризорников.

Причин, по которым Москва перестала быть столицей беспризорников, несколько. По словам администратора движения «Курский вокзал. Бездомные дети» Анны Федотовой, в 1990-е закона, запрещавшего детям жить на улице, не было, в начале 2000-х он появился, но работал плохо, сейчас же столицу «чистят». В 90-е сбежавших детдомовцев никто и не искал, сегодня их отучают от побегов карательной психиатрией.

Павел, например, отбыл в психбольнице два срока. Первый – больше года, второй – меньше. Когда его снова перевели в интернат, он снова сбежал и бросился под поезд. За последние годы появилось много общественных организаций и государственных учреждений, которые работают не только с уличными детьми, но и с их семьями, уменьшая процент беспризорных детей. «Сегодня афер с квартирами, делающих целые семьи бездомными, стало намного меньше, чем в 90-е, – заверяет «НИ» директор приюта «Алтуфьево» Ольга Карякина. – Органы опеки следят за тем, чтобы детей не выписывали на улицу».

Сегодня бездомных по-прежнему можно увидеть у каждого вокзала. Тысячи детдомовцев, детей алкоголиков, бегущих от конфликтов с отчимами и мачехами, все так же попадают на самое «дно» столицы, но уже после 18 лет, то есть в том возрасте, когда они уже не так колют глаза прохожих. По данным, предоставленным «НИ» пресс-службой столичного Департамента социальной защиты населения, в городе сегодня насчитывается шесть тыс. бездомных. При этом лишь 20% из них – в возрасте до 30 лет. Что интересно, в МВД в 2007 году насчитали в Москве 100 тыс. бездомных. Предоставить «НИ» более свежую информацию в министерстве затруднились.

Типичный выпускник интерната Сергей попрошайничает около «наркоаптеки» в районе Новогиреево. Все препараты там можно купить без рецепта. Анна Федотова назвала мне десяток «наркоаптек» в Москве. Те, кто не может расплатиться на месте, оставляют в качестве залога свой паспорт и идут за деньгами. Паспорт Сергей давно потерял. Свой детдом в Свердловской области Сергей вспоминает тепло. В первый раз он сбежал оттуда в семь лет: хотелось пообщаться с приятелями. Сколько потом бегал, не помнит: много. Сейчас ему 21. Окончил семь классов. В 18 отказался от квартиры и взял 160 тыс. рублей: такое искушение предлагал интернат. Деньги кончились через неделю: съездил в Сочи с ребятами. Никому ни в чем не отказывал. «Проклинаю себя», – говорит Сергей вяло. И добавляет: «Не скажу, чтоб плохо жилось, но и не хорошо». За день ему удается «настрелять» две-три тысячи. В момент нашего разговора он только-только приехал из Геленджика, до этого был в Ростове.

Другой мой собеседник (тоже Сергей) – администратор в автосалоне, ведущий на интернет-радио, по выходным – клубный диджей. В очках, рубашке и джемпере выглядит современно, интеллигентно. Ему 25. С пяти до 12 лет он жил на вокзалах, в подвалах и притонах с мамой, заботившейся о нем в меру трезвости. «Игрушками моими были только пачки от сигарет, но детство у меня было, – рассказывает мне Сергей. – Мы с ребятами постоянно гуляли, днем и ночью, всю Москву облазили. В жару купались в бассейне, который был на месте храма Христа Спасителя. Мы очень любили Пушкинскую площадь, потому что там был единственный в то время в Москве «Макдоналдс». Внутрь нас не пускали. К выходящим мы приставали со словами: «Please, оne dollar»: туда ходили много иностранцев. Это было весело – попрошайничать по-английски. В начале 1990-х люди были щедрее, чем сейчас, подавали милостыню. Сядешь около церкви с целлофановым пакетом, и через полчаса он доверху наполнен бумажками. Тогда никто не думал, что попрошайничество – бизнес. И я действительно все деньги отдавал маме. Голодным я себя не помню».

По рассказам Сергея, дольше всего он жил на Курском вокзале. «Там был угол, в котором на матрасах годами жили женщины с детьми, всего человек 30, – вспоминает мужчина. – Дети всегда могли переночевать и поесть в церкви. Прихожане приносили нам сладости. Хорошо помню пиво, которое мы, беспризорники, пили постоянно, – «Жигулевское», самое дешевое, с жутким осадком на дне. За сигареты мама грозилась мне губы отбить, и я не курил. В девять лет я пошел в первый класс. Мама тогда устроилась дворником, получила комнату, похлопотала, и меня взяли в школу на «Рижской». Жили в комнате до первых запоев, потом опять где придется, даже в школе. Мама пропала, когда мне было 12. Меня отвели в приют «Дорога к дому». Люди, которые там работали, дали мне все. Если бы они относились к своим обязанностям формально, не знаю, каким бы я был. Я прожил в приюте четыре года: меня не хотели отпускать в детский дом, потому что никто не был уверен, что мне там будет хорошо. Несколько раз меня знакомили с семьями, которые хотели усыновить мальчика. Это были прекрасные люди, я ездил к ним в гости, но жить я там отказывался. Мне восстановили все документы. Я окончил школу: в приюте были занятия. Когда дело подходило к 16, долго решали, куда мне поступать. Решили – в кадетский корпус. Кадетом я два года прожил в Кронштадте». Сергей – яркий пример того, что подняться с самого дна все-таки возможно.

По данным Генпрокуратуры, лишь 10% выпускников детдомов хоть как-то устраиваются в жизни. Остальные попадают на улицу, в тюрьму или совершают самоубийство. «Генпрокуратура просто проверила несколько учреждений, возможно, тех, на которые были жалобы, – делится с «НИ» директор центра социальной адаптации «Опора» Виктор Перепелкин. – Но эти цифры не очень далеки от истины. По данным исследования, проведенного социологами, 42% выпускников детдомов не имеют постоянной работы, 52% часто употребляют алкоголь, 40% вовлечены в преступную деятельность». Работа органов опеки и попечительства с неблагополучными семьями, по словам Виктора Перепелкина, также приносит мало результатов: «Приходит специалист и видит пьяную маму, спящих на полу собутыльников и квартиру без окон, без дверей. Читает мораль. Но мало сказать: «Мама, перестаньте пить, устройтесь на работу и поставьте дверь». Она давно бы поставила, если бы могла. Ясно, что она нуждается в помощи, а ее лишают родительских прав».

Одним словом, большая часть труда ложится на плечи не государства. «Штучную», кропотливую и долгую работу, по словам Виктора Перепелкина, проводят в основном общественные организации. И результаты их опровергают заявления чиновников о том, что воспитанных улицей людей вообще невозможно перевоспитать. По словам директора центра «Дети улиц» Светланы Волковой, только 5% беспризорников можно социализировать. У движения «Курский вокзал. Бездомные дети», раздающего еду на улице, результаты получились выше, несмотря на то что у организации нет даже специального помещения для бездомных, а в штате всего один профессиональный психолог. Из пяти десятков постоянных подопечных беспризорников, кроме Павла, бросившегося под поезд, погибли еще 10. Больше четверти – сидят. Четверть – остались на улице. Четверть – живут дома.

Такая статистика, безусловно, не вызывает особой радости, но в условиях, когда государство не может сделать и этого, даже подобные результаты социализации «воспитанников улиц» можно расценить как весьма весомые.

ТБИЛИССКИЙ ЦЕНТР СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ БЕСПРИЗОРНИКОВ НЕДОСТАТОЧНО ФИНАНСИРУЕТСЯ

В ПОЛЬШЕ БЕСПРИЗОРНИКАМИ СТАНОВЯТСЯ ПО ЖРЕБИЮ