Ничейные девочки

На вокзале Олю и Машу встретили сотрудники Центра содействия реформе уголовного правосудия. Они сначала показали девочкам Красную площадь, покормили их в кафе, а потом привезли к себе в офис: чтобы обогрелись, выбрали одежду и обувь, рассказали о себе. Вечером их проводят на вокзал, и они поедут к месту прописки. То есть домой. Даже, если этого дома нет и неизвестно, когда он будет.

В Центре бережно хранят папки с сотнями интервью, взятыми у освободившихся подростков. Истории у всех похожи: мама с папой пили. Девочка убежала из дома. Родителей лишили родительских прав или посадили. Девочку отдали в детский дом. Оттуда сбежала. Хотелось свободы. Оказалась на улице.

«Нам просто хотелось потанцевать»

О своих преступлениях девочки говорят откровенно. «Хочется покушать. Охота красиво одеться, денег нет, а где взять? Надо пойти и своровать. Идешь снова воровать, хотя знаешь, что этого делать нельзя, все равно идешь и воруешь и не думаешь, что потом будет...», – рассказывается Даша Е. « У меня 111 статья. «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью», – говорит Оля Е. – Мне тогда было 16 лет. Застала моего парня с девкой. Голову ей пробила. Я этого парня сильно любила. Мама мне запрещала с ним встречаться, говорила: «Разругаетесь вы, а он побежит к другой. Вот и будешь всех этих девок бить. Так из тюрьмы никогда не выйдешь». По этому делу мне дали год. Реальный срок, потому что до того у меня была уже условная судимость. Когда мне было 14 лет, мы с Наташкой пошли к другой соседке, выбили дверь, компьютер унесли. Наташку, пока я сидела, ее брат убил».

«У меня тоже был условный срок, – вступает Маша Г. Она из города Кувандык Оренбургской области. Говорит спокойным, невозмутимым голосом, окает. – Мы с подругой выпили. У нас магнитофон сломался, а нам хотелось потанцевать. Пошли мы к пацану, а его дома не оказалось. Вышибли дверь, взяли магнитофон и отнесли к подруге. Потом как-то пацан пришел к подруге домой и увидел этот магнитофон. Его жена заявила в милицию. А подруга на меня потянула, что я тоже в краже участвовала. Магнитофон этот старый – двухкассетный. Он всего 1500 рублей стоит. И мы его пацану сразу вернули. На суде ущерб записали – 4 тысячи рублей. Дали мне два года условно. Меня на суде спрашивали: «Будешь учиться»? Я честно сказал, что учиться не буду, и дома жить не стану. У меня отец один раз в месяц трезвым бывает, не работает, сидит на шее у моей матери. А она уборщицей работает».

«В нашей колонии были девочки, которые сидели за убийство, – рассказывает Маша Г. – Самое страшное, это когда убивают родителей. Некоторые, например, убили мужика за то, что приставал сильно. Это я понимаю, я бы тоже так сделала. Но в моем отряде была девочка, которая мать свою убила. Утром поругались, она ее и порешила. Девочке дали 7 лет».

Следствие, суд, колония

По закону, все следственные действия в отношении несовершеннолетних, так же, как и допросы, должны проходить в присутствии родителей или опекунов. В обязательном порядке во всех следственных действиях должны участвовать адвокаты. Судя по свидетельствам самих девочек, они часто оказываются один на один со следователями и оперативниками. Так регулярно нарушается их право на защиту. Возразить они не могут, потому что не знают своих прав. Заступиться за них некому: родители порой узнают, что их дети попали за решетку с большим опозданием. О том, как ее арестовали, рассказывает 14-летняя Вика Д.: «Приехала милиция, надели наручники. Побили, сказали: «Напиши явку с повинной». Я сказала, что не буду писать, тогда меня ударили пластиковой бутылкой, на теле не было ни одного синяка, но внутри было ощущение, что через мясорубку пропустили. На этом допросе не было ни адвоката, ни законного представителя. Потом уже были допросы, когда с адвокатом, когда с мамой. Больше на допросах не били».

Родители Тани Г. не захотели приехать на суд, хотя это могло спасти дочь от тюремного заключения: «Адвокат мне советовала постоянно, часто ко мне в тюрьму приходила, письма передавала. Она родителям моим сказала, что, если они приедут на суд, возьмут меня на попечение, то меня отпустят. Но они не приехали».

После следствия, пребывания в СИЗО, где вместе с малолетками сидят взрослые преступницы, где по воспоминаниям одной из девочек кормят супом, в котором «плавают червяки», наконец доходит дело до суда. И здесь, обычно, если у девочки есть условное наказание за первое преступление, во второй раз ей назначают уже реальное наказание в виде лишения свободы.

В России пока не существует ювенальной юстиции. И нет специальных детских судей. Поэтому обычные судьи не стараются вникнуть в психологию несовершеннолетних . Они рассматривают их дела так же, как и дела взрослых преступников. Некоторые подростки, вспоминая о судебных заседаниях, отмечают, что «плохо понимали все происходящее и только на этапе осознали, на сколько лет их осудили». Иногда в суде могут посадить подростка на два года за кражу, хотя ущерб, нанесенный этим преступлением, всего 500 рублей.

Второй дом – тюрьма

Вот и получается, что после несчастливого детства, ареста, суда и СИЗО, колония для малолеток оказывается для них не самым худшим опытом жизни. «На воле об этих девочках никто не заботился, – объясняет психолог Марина Поливанова. – А в колонии, быть может, впервые за их короткую жизнь, взрослые наконец-то обращают на них внимание. Там кормят, одевают, обувают. Осужденные спят в теплых помещениях. И как это ни парадоксально, ведут нормальный образ жизни».

«Я не жалею, что два года в колонии просидела. Если бы не колония, я бы школу не окончила. Я сейчас приеду домой и заведу новый круг общения. К прежним подругам я даже близко подходить не буду», – обещает Маша Г.

Наталья Дзядко, исполнительный директор Центра содействия реформе уголовного наказания, которая занимается социальным сопровождением девочек, освободившихся из колонии, качает головой: «Хотелось бы верить, что у нее все получится. Но без поддержки девочка вряд ли справится».

Наталья объясняет, что на проблему адаптации освободившихся после заключения подростков правозащитники наткнулись совершенно случайно, когда стали часто посещать колонии для малолеток. Выяснилось, что после освобождения судьбой этих детей никто толком не занимается. В то же время существует четко отработанная система наказания. И ее винтики – прокуратура, суд, СИЗО, колония работают как часы. А что потом?

«На деле получается, что вся забота о дальнейшей жизни освободившихся ложится на плечи колонии. В результате ее сотрудников винят в последующем рецидиве и в том, что бывшие воспитанники не могут найти себе места в жизни», – объясняет Наталья Дзядко. За полгода до освобождения администрация колонии делает запрос по месту жительства подростка, выясняя, какие у него жилищные условия, может ли он рассчитывать на учебу, работу, внимание со сторону местной комиссии по делам несовершеннолетних или региональных социальных служб. Практика показывает, что чиновники отвечают на запросы колоний достаточно формально и нет гарантии, что освободившимся подростком на месте будет кто-то заниматься.

На выходе

«У меня проблема с домом. У меня нет прописки, так как мама выпивает и не может меня прописать».(Анна Б.)

«Тюремный опыт для подростков мог бы считаться эффективным, если бы после освобождения существовала система социальной адаптации, – уверена психолог Марина Поливанова. – А то получается, что девочку вырывают из привычной среды на год-два как минимум. А, возвращаясь, она оказывается еще в большей пустоте, чем до ареста. Девушка сталкивается с теми же социальными проблемами, которые только усугубляются».

У малолеток, как правило, нет паспортов. И когда подходит время освобождения, сотрудники колонии начинают запрашивать всевозможные инстанции, чтобы подростки смогли получить паспорт по месту жительства. Но не каждый подросток способен самостоятельно и ответственно подойти к решению этого вопроса. А без паспорта невозможно получить ни комнату в общежитии, ни устроиться на работу. Результат: девочка вновь оказывается на улице.

У 17-летней Веры З. – трагическая, но вполне типичная для малолеток судьба. Мама бросилась под поезд, когда девочке было три года, отец умер за год до гибели жены. Тетка оформила опекунство. Но справиться с племянницей не смогла, и в 11 лет отдала ее в интернат. Первый срок – условный – Вера получила за кражу. Второй уже за разбой. Судья приговорил к 2,5 годам. За то время, что она сидела в колонии, интернат перепрофилировали в Кадетский корпус, и оказалось, что Вере некуда возвращаться.

«Я узнавала, в училище для Веры места уже нет. Если бы ей в колонии выдали путевку Дзержинского, то ее обязательно приняли, и в бюджете области нашлись бы деньги, – объясняет Евгения Пугачева, социальный педагог Кадетского корпуса Брянска. Она, пожалуй, единственный человек на этом свете, кто старается Вере помочь.

«Я ей сделала паспорт. Везде обращалась: в отдел образования Брянского района, в Комитет по делам несовершеннолетних. Никто не хочет ей заниматься. Встречать на вокзале тоже никто не будет. Мне придется. Но вообще-то это не моя забота», – жалуется Пугачева. Она занимается проблемами Веры не по долгу службы, а просто потому, что больше некому. Понятно, что усилиями одних общественников такую сложную проблему, как адаптация малолеток на воле, никогда не сдвинуть с мертвой точки.

Наталья Кузнецова, координатор комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете Москвы считает, что нужно создавать группы добровольцев на базе церковных приходов, которые будут отслеживать судьбу и помогать малолеткам из своего региона. Во время тюремного срока они смогут посещать своих подопечных, а потом, когда те освободятся, станут оказывать им всю необходимую поддержку. Идея красивая, но, учитывая равнодушие и эгоизм нашего общества, мало реалистичная.

Наталья Дзядко надеется, что рано или поздно государство осознает масштаб проблемы и возьмется за ее решение: «Госструктуры, призванные заниматься несовершеннолетними, практически не помогают подросткам в обустройстве на свободе. Отсутствует социальный патронат, нет помощи в оформлении документов, в восстановлении жилья, в устройстве на работу. На государственном уровне должна быть создана структура, которая бы координировала взаимодействие социальной службы колонии и социальных региональных служб».

А пока общественники по мере сил будут продолжать помогать малолеткам. Перефразируя слова Сент- Экзюпери, «они в ответе за тех, кого приручили...»

СПРАВКА

В воспитательных колониях России содержатся 12,7 тысячи человек. По данным Федеральной службы исполнения наказаний, 40% осуждены за кражи, 14% сидят за грабеж, 13% – за разбой и 5% – за убийство. В России три воспитательных колонии для девочек от 14 до 18 лет. По новому УК в воспитательные колонии можно направлять и осужденных от 18 до 20 лет. Более 70% осужденных детей не имеют образования.