Носик. RU

– Вы выросли в диссидентской семье. Не объясните молодым пользователям Интернета, что это значило при советской власти?

– Это так же трудно объяснить, как было трудно моим родителям объяснять мне, что не все разговоры, которые я слышу дома, нужно пересказывать в школе. Наш телефон постоянно прослушивался, родителей время от времени вызывали в КГБ. Мой отчим Илья Кабаков был уже тогда известным на Западе художником. Его туда все время приглашали, но наши не выпускали. В мастерской отчима часто бывали иностранцы. И каждый раз потом его вызывали: «A чего это они к вам приходили?» Будто бы им самим не было известно обо всем, что у нас происходило. В его мастерской постоянно что-то происходило: пел Окуджава, читал стихи молодой Лимонов.

– Почему же вы решили учиться на врача?

– Папа мой – писатель, мама – филолог. В раннем детстве я выучил английский и французский, знал чешский и словацкий, потому что в Чехословакии жили родственники. Что меня еще могло привлекать, кроме языков? Я даже выучил иврит. Вовсе не для того, чтобы уехать в Израиль, просто хотел читать священные книги на языке, на котором они написаны. Об отъезде или хотя бы посещении какой-нибудь другой страны, кроме Чехословакии, я мечтать не мог. Я родился при Брежневе и жил в полной уверенности, что при нем и умру. Но он умер все-таки раньше меня, хотя легче не стало. Я знал, что рано или поздно окажусь либо в армии, либо в лагере. Нужно было иметь профессию, с которой можно было не пропасть ни там, ни там.

– Ну тогда как врач и поставьте диагноз: что ждет Россию в будущем?

– Будет еще хуже.

– Отчего так?

– Оттого, что растет благосостояние общества. A с ним и стрессы. Посмотри на нищие страны – сколько там у них детей! Им беспокоиться не о чем, потому что достигать нечего.

– Обладая столь глубокими познаниями в этой области, почему вы не стали работать врачом в Израиле?

– Сложность состояла в процедуре подтверждения моего диплома: чтобы сделать это, мне понадобилось бы семь с половиной лет. Я получил бы право на врачебную практику только в 98-м, когда, уже вернувшись в Россию, был главным редактором «Газеты.Ru»... В общем, оказавшись там, я сразу стал искать работу, которая бы легче всего далась – переводческую. Нашел журналистскую. Писал на английском в «Джерусалем пост» и на иврите в «Маарив». А потом, когда начали появляться русскоязычные издания, стал писать про Сеть, создавать интернет-ресурсы для них. В результате я там провел те годы, когда Россия вслепую проходила дикий капитализм. А потом в Москве стало интереснее. Россия – гуманитарная страна, поэтическая...

Правда, с политическими системами ей всегда не везло. Наиболее приемлемая существовала с февраля по октябрь 1917 года. Единственный ее недостаток состоял в неустойчивости.