Уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений Бунимович

– В 2010 году в Москве вступил в силу закон об инклюзивном образовании для детей с ограниченными возможностями. Как сейчас обстоят дела с инклюзивным образованием в столице?

– Дела обстояли сложно и обстоят сложно. Когда принимали этот закон, нам было принципиально важно, чтобы инклюзивное образование перестало быть только делом некоторого количества энтузиастов-педагогов, родителей и школьных администраторов. Теперь, когда разговариваешь с управлением образования и ссылаешься на нормы закона, можно требовать их исполнения, и это совершенно другая интонация. К 2010 году в Москве уже были и хорошие сильные школы, и детские сады, которые занимались инклюзией. То есть опыт уже был, и закон написали не на уровне пожеланий, а по реальному опыту. И закон дал новый толчок. Появился норматив для детей с инвалидностью. В зависимости от диагноза и особенностей в два и в три раза выше, чем обычный норматив.

– Что это за норматив?

– У нас в образовании нормативное финансирование. Это значит, что выделяется определенное количество денег на обучение одного ребенка в школе. И если это ребенок с инвалидностью, то норматив – больше. Без этого все, что написано в законе, сделать просто нельзя: и индивидуальное сопровождение, и другие необходимы вещи. Но одних законодательных норм мало. Министерство образования обычно отчитывается, что у нас вот столько-то школ подготовлено к инклюзивному образованию. Возникает вопрос, что такое «подготовлено». Часть школ и детских садов делают пандус, причем необязательно под тем углом, который удобен для колясочника, и говорят: вот, мы готовы. С другой стороны, невозможно сделать так, чтобы любому ребенку с любым диагнозом были открыты двери в любую школу. Потому что незрячий ребенок – это одно, неслышащий – другое, колясочник – третье, ментальные отклонения – четвертое.

– Нужно ли стремиться к тому, чтобы каждая школа смогла принять детей-инвалидов?

– С каждой школой все равно не получится. Но мы рассчитываем, что в Москве в каждом муниципалитете появятся образовательные комплексы, которые будут готовы к такому ребенку. Причем не только с той точки зрения, что если ребенок слабовидящий, то должны быть какие-то специальные звуковые сигналы, если слабослышащий – световые сигналы, если колясочник – то расширенные проходы. Хотя техническое оснащение стоит дорого, но в инклюзивном образовании – не самое важное. Есть много других проблем.

– Неготовность учителей?

– Естественно, пока не было инклюзии, не было и подготовки учителей. Сейчас московское правительство ежегодно принимает постановления о подготовке к новому учебному году. И после возникновения этого закона там появилась строчка о подготовке учителей для инклюзивного образования.

– И как их подготавливают?

– Подготавливают в соответствующих московских педагогических вузах и в ресурсных центрах, которые не только проводят курсы, но куда в любое время можно обратиться с проблемами, если они возникли. Учителей, которые занимаются такими детьми, надо сопровождать. Далее. Кто должен принимать решение о том, какая индивидуальная программа обучения будет у конкретного ребенка с конкретным заболеванием? Как и где он будет учиться? Сейчас это делают специалисты: врачи, психологи и педагоги. Но я считаю, что выбор должен быть за родителями.

– Этот момент в законе не прописан?

– Прописан, но осторожно. Там написано: «родителями – с учетом мнения комиссии». Бывает, что родитель хочет отдать ребенка в обычную школу, а ему рекомендуют коррекционную. Но бывает и такое, что родители неадекватно оценивают возможности своего ребенка. Это нормально, но надо с ними работать по этому поводу и объяснять, что вообще любой ребенок – индивидуальность, а дети с проблемами здоровья – тем более. Мы проводили социологическое исследование, и оказалось, что мнения родителей очень разные: одни хотят, чтобы их дети учились инклюзивно, другие – чтобы они учились в специальных школах. Закон это позволяет. Он не об инклюзивном образовании, а об образовании детей с ограниченными возможностями здоровья. Поэтому место учебы зависит и от возможностей ребенка, и от его диагноза, и от выбора родителей.

– Инклюзивное образование распространяется на всех детей, у которых проблемы со здоровьем, или только на детей-инвалидов?

– Здесь существует еще одна сложность. Если у ребенка инвалидность, то у него есть соответствующий документ, и тогда на него в школу идет двойной или тройной норматив. Но это удостоверение об инвалидности имеют не все дети с ограниченными возможностями здоровья. Ведь есть переходные формы: не инвалид, но есть ОВЗ – ограниченные возможности здоровья. К сожалению, до сих пор медики не выработали критериев ОВЗ. То есть ребенок с ограниченными возможностями, но соответствующего документа у него нет. Школа, конечно, все равно им занимается, но организационно и финансово это не подкрепляется. По нашим оценкам, детей с ОВЗ примерно втрое больше, чем детей с инвалидностью.

– С этого учебного года в России вернули школьную форму. На ваш взгляд, она нужна?

– Когда отменяли школьную форму в 90-е годы, я это активно поддерживал. Мне коллеги-учителя говорили: «Вы можете представить, в чем они завтра придут?» Я отвечал: «Друзья, если мы боимся своих учеников, значит, мы их чему-то не научили. Если они не понимают, в чем можно приходить в школу, значит, мы – не учителя». Но ничего страшного не произошло, когда они пришли не в форме: в джинсах, блузонах. Это хорошо было, потому что отменялась та казарменная система, когда мы все в противогазах маршировали, и активнее проявлялась индивидуальность ребенка. Я слышал много возражений, особенно насчет социального неравенства. Социальное неравенство у нас есть. И есть противоречия как между обычными детьми и детьми с ограниченными возможностями, так и между детьми из богатых и бедных семей. И в Москве эти ножницы куда больше, чем в европейских столицах. В этом смысле я понимаю эти аргументы, хотя сегодня проявляется неравенство разными способами – хоть с помощью всяких дорогостоящих гаджетов. Так что школьная форма эту проблему не решает.

– Возврат школьной формы – ошибка?

– Как человек, знающий подростковую психологию, скажу, что если ребенок пришел в организацию, которая ему нравится – школа, спортивный клуб, – он, наоборот, любит носить символику этой организации. Хорошие школы еще до всей этой тенденции вводили какие-то элементы школьной формы – жилетки, блузоны, например. И дети охотно это носили. Мы обсуждали школьную форму на нашем детском совете. Я был уверен, что дети скажут, что форма им не нужна. Ничего подобного. У детей были очень разные мнения. И мы выработали на нашем детском совете рекомендации для формы. Не надо, чтобы она была одинаковая вообще для всех. Достаточно того, что называется «деловой стиль». Это может быть форма только для младших классов, или только для старших, или жилетки, или только эмблемы – масса вариантов. Меня удивил бывший начальник Роспотребнадзора, который утверждал, что единая школьная форма – это очень хорошо. Но ведь именно из соображений гигиены нельзя ходить в одной одежде весь год! При нашей погоде тем более. Так что у меня есть большие сомнения в целесообразности единой формы. За этим стоят очень серьезные лоббирующие структуры – наши швейные предприятия. Но нельзя с помощью наших школьников спасать легкую промышленность. Они и так уже нашу армию одели не поймешь во что. Я против того, чтобы с помощью детей решать какие-то другие проблемы. Я – уполномоченный по правам ребенка, а не по правам швейной промышленности. Вот элементы «делового стиля» – это своеобразное воспитание. Ребенок должен понимать, в чем куда можно ходить, а куда и в чем нельзя. Плюс есть национальные традиции, есть юг и север, и ясно, что в разных ситуациях и разных регионах элементы формы должны быть разными.

– В декабре начнется тестирование школьников на наркотики. Как повлияет на атмосферу в школе информация, что там есть наркоманы?

– Здесь важно, кто получит эти сведения. Чтобы данные по школе только в целом, обобщенно сообщались учителям и администрации, а не пофамильно. То есть чтобы учителя знали, что в школе это есть. А конкретную, личную информацию должны получать только родители ребенка и он сам, и дальше с ним должны проводиться соответствующие работы. Принцип добровольности и анонимности должен сохраняться. На уровне эксперимента это так и происходило, и жалоб не было. Но посмотрим, даст ли это какие-то результаты. У наркологов-экспертов разные мнения об этом.

ШКОЛЬНУЮ ФОРМУ ПРИЗНАЛИ ОПАСНОЙ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ