Причисленный к комикам

Главная встреча

Ровно сорок лет назад, в 1964 году, я перешел в Большой драматический театр. Меня пригласил Георгий Александрович Товстоногов. Впервые он увидел меня, когда приезжали мы во время войны с военным ансамблем в Тбилиси, и я вел концерт. Я же увидел спектакль «Где-то в Сибири», мне он очень понравился, и захотелось работать с этим режиссером. Я сам пошел к Товстоногову – он тогда работал в Ленкоме – и попросил посмотреть нас с женой. Тогда мы сыграли на показе «Предложение», и он дал согласие. Меня сначала хотели взять вместе с женой, Татьяной Глуховой. Пока мы искали удобный момент для перехода, его перевели в Большой драматический. Георгий Александрович назначил, когда прийти, но без жены, сказав, что у него пока нет возможности взять в труппу обоих. Долго-долго вырывался я из Театра комедии и, наконец, вырвался.



В кругу больших артистов

Поначалу в БДТ я даже как-то потерял себя. Мой переход был для меня очень сложен. Ведь Николай Павлович Акимов, у которого я до тех пор работал, шел через форму, ему была ближе «школа представления». А Георгий Александрович шел от содержания к форме, следовал «школе переживания». К тому же новый коллектив, многие артисты тогда набирали силу. Мне очень нравились Басилашвили, Лебедев, Шарко, Доронина. Они были звездами. Само окружение таких больших артистов пугало. В театре царила железная дисциплина. В «Комедии» я мог за кулисами разговаривать, пока идет сцена. Здесь же перед выходом все собираются, стоят, сосредоточиваются – «входят в малый круг» по Станиславскому. Тут Шарко стоит, там Доронина бормочет что-то. Со стороны кажется, что не артисты даже, а сумасшедшие какие-то. Думаю, дай-ка и я выберу себе местечко, вспомню по системе, как Борис Вульфич Зон, мой педагог, учил, – откуда я пришел по роли, зачем пришел. Трудно было сконцентрироваться: казалось, что все артисты смотрят и смеются надо мной. Но они делали вид, что не обращают на меня внимания.



Дебютант

Как многие, я тоже боялся Товстоногова, считая его великим режиссером. На репетициях мне нравился процесс, но смущало, что мало текста – Чебутыкин в «Трех сестрах сидит, читает газету. И я решил привнести юмор: сказал что-то смешное. Но Товстоногов остановил репетицию, переспросил, в чем дело. Я пояснил, мол, хочу оживить сцену, а он мне строго в ответ: «Знаете, это вам не Театр комедии». Потом я старался уже не подчеркивать чувства своего героя, и мой Чебутыкин ничуть не афишировал своей любви к сестрам. И после премьеры меня горячо поздравляли коллеги.

Потом я получил роль в «Мещанах», меня, наконец, признали в труппе. Даже тот народный актер, который говорил, что в БДТ не нужны артисты маленького роста.



Комик поневоле

Надо сказать, что в юности я страдал от того, что всю жизнь придется чуть ли не детей играть. К тому же со школьных времен меня причислили к комикам. Что бы я ни рассказывал, однокашники всегда смеялись. И когда я отправлялся поступать в Театральный институт, то говорил, что буду характерным артистом. Однако теперь я не смущаюсь, когда меня называют комиком. Так получилось, что после «Мещан» пошли комедии. Была «Ханума», где опять-таки надо было петь, танцевать. Я же не столько пою, сколько речитативом воспроизвожу текст. Но петь приходилось. Товстоногов очень много давал актеру, и мне нравился его юмор, как он воспринимал комическое. И спектакль «Пиквикский клуб» по существу взят был для меня. В «Пиквикском клубе» нужно было сыграть доброго, отзывчивого человека, вне зависимости от национальности – для меня это было важно. Мне кажется, рассмешить людей труднее, чем заставить сострадать или ненавидеть.