"Я должна рассказать": премьера на ТВ - ровно в полночь

Диляра Тасбулатова

Этот проект, где я была продюсером, занял долгих три года, поначалу не было денег, но интервью мы взять успели, съездив к ней в Питер, пока Маша Рольникайте была жива. Умерла она в 2016-м, немного не дожив до девяноста: единственная, кто остался жив (может, был кто-то ещё, но это неизвестно) после пережитого ада.

Маша (именно Маша, это её полное имя) была удивительным человеком: правда, звучит это как штамп, все у нас, кого ни возьми, - «удивительные». Но в её случае так и есть – она была действительно удивительная, во многом. Да практически во всём. Такая сухая, строгая, иногда язвительная, на редкость мужественная, совершенно бескорыстная, бесслёзная, аскетичная – в общем, полностью совпадающая со своими героическим «имиджем», что бывает, между прочим, крайне редко, люди слабы, мелки, да и вообще – у всех свои недостатки.

Редкостное величие, я её всерьёз боялась, она была строгой: мы как-то раз опоздали на съёмку, проторчали в пробке, она была недовольна, но не как капризная звезда, а потому что волновалась.

Кто мы ей, чтобы так уж волноваться? Мне было неловко, стыдно и… странно. Было в ней то-то старинное, от тех времен, когда были еще в ходу хорошие манеры, некоторая церемонность, внешняя отстранённость, дистанция, исключающая фамильярность, ошибочно принимаемая некоторыми за холод. И в то же время вот такое – человек волнуется, что какие-то там малознакомые люди, которые ворвались в её дом и не дают ей спокойно жить, где-то там задержались.

Я как-то опять перед ней провинилась по мелочи и хотела встать на колени (вот ни перед кем не встану, только перед ней), так она сказала, перестаньте, мол, кривляться.

Я для фильма продала её книги, немного, правда, но все же, и предлагала ей деньги, на что она мне сказала, что собой не торгует (!) В своё время, уговаривая Александру Ильф дать мне интервью об её отце, я тоже предлагала ей деньги – и та тоже сказала, довольно сухо, что, мол, об этом не может быть и речи, хотя жила на одну пенсию.

Маше не хватало на массаж спины (она в лагере повредила, на неё с горы скатилась тачка с камнями, чуть не убила), помогали еврейские организации, пенсии не хватало. Насколько я понимаю, у неё даже персоналки не было – это у неё, вы понимаете? Меня ещё поразили её стулья – им, наверно, лет сорок было, не меньше. Предложить купить ей стулья я не посмела, хотя так и подмывало – я вообще бываю бесцеремонной. Квартиру они с мужем купили сами - кооператив, который всю жизнь выплачивали. В общем, никаких дивидендов она так от власти и не получила: более того, многие годы её подвиг замалчивался.

Зато кающиеся немцы издали сборник рассказов о героических женщинах тех времен, назвав её весьма экзотично: «Женщины третьего рейха». У них иногда с тактом такие же проколы, как у нас. Мы вот отметили День памяти жертв Холокоста волейбольным матчем, а они написали про женщин своего третьего рейха.

А какая-то газетёнка поместила мое интервью с ней рядом с анекдотами, на развороте – приходит муж, а жена с любовником… Она мне эту газету показала, и тогда я впервые увидела, как она улыбается. И смех, и грех, сказала она.

Теперь о её прозе. Это проза док – почти день за днём, четыре года подряд, ребёнок, потом подросток, ведет дневник: немцы ворвались, был обыск, увели на расстрел Машу Механик, потому что она стояла пятой в ряду, немцы расстреляли каждого пятого в ходе «акции», ничего, как говорится, личного, приказ есть приказ. Банальность зла, мы тут люди подчиненные, служивые.

…Просто, обычным, детским «примитивным» языком описывается всё, что происходило. И вот эта, с точки зрения стилистики незатейливо написанная книга, отнюдь не Набоков, производит впечатление разорвавшейся бомбы. Как дневник Анны Франк или Тани Савичевой, как эссе уже взрослого человека, Александра Гельмана, «Детство и смерть», или как записки майора Измайлова, пишущего о Чеченской бойне.

Да, это не Набоков и не Пруст, не Толстой и... хотела сказать – не Кафка, и осеклась. В своем роде Кафка: подлежащее, сказуемое, дополнение и, далеко не всегда - деепричастный оборот. Все сухо, просто, «по делу» - ворвались, обыскали, расстреляли. Повесили, сожгли живьем. Или, как у Гельмана, - бабушку оставили умирать, когда она больше не могла идти.

Да и какая поэзия после Освенцима, сами посудите. Тем более во время него. Стоим, не шелохнувшись, немец буднично отсчитывает, и Маша Механик шепчет: я – пятая.

Ну а после войны Франца Мурера, шефа Вильнюсского гетто по прозвищу «мясник», на совести которого было 100 тысяч человек, среди них 70 тысяч евреев, того, кто не гнушался лично расстреливать или просто так убить, когда было так себе настроение, полностью оправдали.

Сегодня в 00.00 часов, ровно в полночь по каналу «Культура» вы увидите наш фильм – прошу вас, посмотрите его. Режиссер Сергей Кудряшов, монтаж – Кирилл Сахарнов.

В память о невинно убиенных.

Дайте себе труд.

P.S. Хочу выразить огромную благодарность тем, кто помогал в создании фильма: Феликсу Дектору, Юрию Домбровскому, Юрию Каннеру, Даумантасу Левасу Тодесу, Анне Друбич и другим.