Петр Тодоровский

По нашей просьбе выдающийся режиссер и киносценарист поделился мыслями о том, почему в нашей армии царствует дедовщина.

– Начну с того, что слово «устав» означает закон. А законы, даже самые суровые, должны исполняться неукоснительно и всеми без исключения. В разгар войны я год был курсантом Саратовского пехотного училища. И за весь этот год был один-единственный случай, на фоне сегодняшних ужасов абсолютно невинный. Но это было такое ЧП, что из-за него построили все училище, нескольким командирам и старшинам объявили выговора. Потом – фронт, где тем более невозможно было унижение младшего – даже по званию – старшими. Я, командир взвода, вместе со своими солдатами и со старшими офицерами и голодал, и в снегу по пояс спал, и по нескольку раз форсировал один и тот же овраг. И не могу представить, чтобы в тех условиях что-нибудь близкое к нынешнему происходило. А уж под Сталинградом, где все одинаково мерзли, и всех трижды в день кормили гнилой капустой пополам с водой, и где пуля не выбирала жертву...

Когда, вы спрашиваете, началось, откуда взялось? Годами накапливалось в потаенных уголочках нашей психики, сознания. Потом это все разом всплыло и растеклось. А затем, очень скоро, стала нам всем привычной легкость, с которой можно унижать, избивать, убивать. Нам сообщают об очередном злодеянии и о том, что возбуждено уголовное дело, а о его корнях, о заказчиках убийств, о понесенном наказании даже если и сообщают, мы этого не слышим. Потому что привыкли к вездесущности зла и к его безнаказанности. В армии человек находится в экстремальных условиях. Но и вся наша жизнь давно стала экстремальной. Поэтому ни о каких не только реформах – об избавлении от этой ржи, разъедающей десятилетиями армию, не приходится говорить.

И второе. Когда вышел мой фильм «Анкор, еще анкор!» – военные встали дыбом: «Где он такое видел?!» А я прожил в таких военных городках после войны несколько лет, и я сказал только маленькую часть правды о той замкнутой, жуткой жизни. Когда я начинал картину, думал: где же я теперь найду такие глинобитные одноэтажные дома, в которых жили семьи офицеров? Запросто оказалось! Я нашел такой городок не в тайге – под Москвой. Клуб там не работает, маленький магазинчик открыт два раза в неделю, вода в колонке во дворе, детей возят в школу за 15 километров. То есть, если вы читали Куприна, его повесть «Поединок», – люди живут именно в тех условиях. Они замечательные люди, просто попали в нечеловеческую ситуацию, из которой деваться некуда. И женщины, жены этих офицеров, таких же, в общем, как те, которые потом громили фильм, жаловались нам и проклинали минуту, когда они вышли замуж. То, что насилие разлито в армейском воздухе, – неудивительно: занятие само по себе не мирное. Гораздо страшнее – атмосфера удушья, безнадеги, в которой находятся и молоденькие солдатики, и командиры. Тогда как их начальство, более чем благополучное, для которых служба в армии не дело чести, не дело защиты слабых, а карьера, продолжает пускать нам пыль в глаза.