Posted 24 июля 2007,, 20:00

Published 24 июля 2007,, 20:00

Modified 8 марта, 08:29

Updated 8 марта, 08:29

Директор Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского Татьяна Дмитриева

Директор Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского Татьяна Дмитриева

24 июля 2007, 20:00
Сегодня в мире насчитывается порядка 450 миллионов психически больных людей, в России, по оценкам экспертов, каждый четвертый житель нуждается в психиатрической помощи. Главные пациенты – жертвы ЧС и терактов. О том, с какими психическими проблемами живут сегодня россияне – большие и маленькие, а также о том, как борот

– Татьяна Борисовна, сейчас все или почти все говорят об изъянах нашей медицины. Какой, на ваш взгляд, должна быть система здравоохранения в России?

– Система должна быть единая. Сегодня в России есть государственная, муниципальная, частная медицина и масса ведомственных поликлиник и больниц. В результате один человек может получить помощь сразу в нескольких местах. И не важно, что лечится он, как правило, только в одном, бюджет-то на него закладывают везде. А на кого-то денег не хватит. Поэтому, если мы хотим сделать медицинскую помощь доступнее, качественнее и при этом оптимизировать финансы, мы должны стремиться к единой системе. Как это сделать? Вот пример из судебной психиатрии Великобритании. Английский минздрав должен отправить на принудительное лечение, скажем, 350 человек. Это те, кто совершил правонарушения, но освобожден судом от наказания в связи с психическим заболеванием. И министерство решает, что 200 человек будут лечиться в государственных больницах, а 150 – в частных. Клиники предлагают свои условия, а ведомство решает, где ему выгоднее разместить госзаказ. Это и есть единая система здравоохранения, когда государство имеет законодательную базу для регулирования взаимоотношений разных участников процесса. Наши многие ведомственные лечебные центры, где традиционно хорошие кадры и современное оборудование, заняты в основном обслуживанием населения, а не своих прямых подопечных. Но деньги-то предусмотрены на лечение профессионалов – военных, летчиков... Никто не говорит, что надо лишить ведомства своих больниц и поликлиник, но нужен закон, в котором бы все было разложено по полочкам. Есть еще одна проблема. Сегодня человек может обратиться на любой уровень оказания медпомощи: хочу – иду в поликлинику, а хочу – сразу в федеральный институт. В результате 50% пациентов, обслуживающихся в ведущих центрах страны, которые финансируются из федерального бюджета, москвичи. Институты перегружены, но в то же время недоступны для основной массы населения страны. В США или в Швеции с этим строго: пока ты не получил всю необходимую помощь в пределах своего региона, ты не имеешь права бесплатно обращаться на федеральный уровень.

– В свое время вы предлагали организовать кабинеты психиатрической помощи в районных поликлиниках. Это действительно нужно?

– Это необходимо. Во многих регионах такие кабинеты уже есть, их просто называют по-другому: психотерапевтический, разгрузочной терапии, медико-социальной адаптации…В научном центре имени Сербского действует бесплатная горячая линия медико-психологической и психиатрической помощи (телефон – (495)-637-7070), где круглосуточно дежурят психиатры и психологи. Звонят очень многие, ведь люди живут с проблемами и не знают, куда обратиться за помощью, стесняются, просто боятся по старой привычке всего, что связано с психиатрией. Поэтому я очень хочу, чтобы в России появилось как можно больше частных психиатрических, психологических медучреждений, где бы людям оказывали профессиональную помощь. А чтобы не было шарлатанов, нужна четкая система лицензирования и контроля.

– Какие проблемы могла бы взять на себя частная практика?

– Все, что связано с так называемой малой психиатрией, – неврозы, расстройства личности, легкие депрессии. Все, что мы называем пограничными формами, с которыми люди спокойно живут и работают. Большинство из них не доходят до своего специалиста. Недавно проводилось исследование в 30 городах страны и выяснилось следующее: более 30% тех, кто приходит в поликлинику с разными жалобами на здоровье, – люди с запущенными депрессиями, которые надо лечить и где без врача уже не справиться. А каждый десятый человек вообще зря приходит в поликлинику: он говорит, что у него болит желудок или сердце, истинная же причина плохого самочувствия – невроз или депрессия. Депрессия вообще коварная вещь: она часто маскируется под «болящий» орган, особенно у мужчин. И чтобы узнать правильный диагноз, приходится ходить по кабинетам полтора– два года – специалистов– то нет. Мигрени и другие головные боли, которыми мучаются многие, последствия травм – всем этим также может заниматься частная психиатрия. Государственным же клиникам должны остаться более серьезные проблемы большой психиатрии – различные психозы, шизофрения, слабоумие, олигофрения.

– Сколько сегодня в России врачей– психиатров, психоаналитиков, психоневрологов?

– Психоаналитиков у нас очень мало, это в основном те, кто учился психоанализу во Франции, США, Германии и получил там второе высшее образование. Что касается психиатров, то в России сегодня, по статистике, 15,6 врача на 100 тысяч населения. Для сравнения: в Японии – 28,3, в Швейцарии – 22, во Франции – 23, в Исландии – 25, в Финляндии – 18, а в Германии –11. Так что врачей вроде бы хватает, но это если бы у нас расстояния и плотность населения были, как в Европе. У нас все по– другому, и, учитывая наши географические особенности, могу сказать, что нам врачей не хватает. Есть еще один показатель – количество коек на 10 тысяч населения. В России сегодня 11,6 койки, а Европе – 9,3 койки. Но какие у нас койки? Ужасных больниц с нечеловеческими условиями у нас хоть отбавляй, а вот современных в психиатрии почти нет. Бывая в разных городах и республиках, я поняла: если надо составить представление об уровне местного здравоохранения, иди в психиатрическую больницу. Я видела в республике Марий Эл больницу, где тяжелые больные лежали в грязи и в три яруса – на двухэтажных кроватях и под ними, на полу, а в Иркутске пациентов, находящихся на принудительном лечении, вообще поместили в клетку… Такие клетки появляются от беспомощности – Минюст не может обеспечить охрану врачей и пациентов, но это нисколько не оправдывает персонал. Такие койки, конечно, надо сокращать, заменяя их на современные, отвечающие всем требованиям безопасности больницы. Но процесс этот очень долгий. Кстати, в Марий Эл на днях открывают новую современную психиатрическую больницу, а старую закрывают.

– Наши психиатрические больницы больше похожи на тюрьмы. А как решается проблема безопасности на Западе?

– Там, как правило, нет ни решеток, ни заборов, система безопасности тщательно продумывается еще на стадии проектирования. Архитектурные особенности здания плюс техника – главные составляющие их охраны. А у нас основной фактор – человеческий. В начале девяностых я побывала в голландском институте в городе Утрехте, где разрабатывают проекты медучреждений, в том числе и психиатрических больниц. Обычно это двухэтажные здания, в которых палаты занимают не более 40% площади, а все остальное – рекреации, зоны отдыха, места для общения и психотерапевтических занятий. Видела больницы в виде замкнутого кольца, где само здание являлось стеной. Вся жизнь сосредоточена внутри, а окна палат обращены наружу, из них открывается потрясающий вид на поля и леса. У человека создается иллюзия свободы, потому что решеток нет, но все окна сделаны из спецстекла, которое и пуля не берет. Там есть все, чтобы человек мог занять свой досуг и не потерять социальные навыки: розарий, спортплощадка, мастерские, прачечная, где можно постирать и погладить свою одежду, кухня, где можно приготовить ужин, как дома. В Европе психиатрическая больница – мир, где люди могут общаться друг с другом, помогать персоналу, даже зарабатывать какие– то деньги и посещать театры, музеи. Конечно, эта «сказка» не для всех больных, а лишь для тех, кто уже вышел из острого периода и не опасен для себя и окружающих.

– И сколько стоит такая больница?

– Точную цифру сказать не могу, но это не баснословные деньги.

– В России есть что– нибудь подобное?

– К сожалению, нет. У нас пока есть только мечты и наметки на что– то похожее со стороны отдельных главных врачей, которые трудятся самоотверженно, создают добрую и человеческую атмосферу для пациентов. В России на лучшем мировом уровне оснащение кардиохирургии, нейрохирургии, но не психиатрии. Мы существуем на задворках российского здравоохранения.

– В мае в Санкт– Петербурге открылся первый центр восстановительного лечения «Детская психиатрия». Неужели он действительно первый?

– Да. Дело в том, что специальности «Детский психиатр» нет, но должность есть. И детских больниц в стране не было, только отдельные палаты и отделения. Общий подход всегда был такой: ребенок – тот же взрослый, только меньше ростом. Хотя у детей особый мир, иначе проявляются психические расстройства, и им сложно поставить правильный диагноз, труднее помочь.

– С какими психическими проблемами живут современные дети?

– Одна из проблем нашего времени – синдром двигательной гиперактивности и расстройства внимания. Неусидчивый, невнимательный ребенок– непоседа доставляет массу хлопот родителям, учителям, и никто из них не догадывается, что ему нужна помощь. В результате сообразительные, талантливые дети плохо учатся, их выгоняют из школы, и все заканчивается милицией и колонией. Гиперактивность сегодня прекрасно лечится, главное – вовремя обратиться к психологу или психиатру. Другое бедствие России – суициды среди детей. Причем уходят из жизни не только подростки, но и 5–6– летние малыши. Родители все время на работе, заняты собственными проблемами, а ребенок сам по себе, живет своими переживаниями. Проанализировав причины детских самоубийств, специалисты сделали неожиданный вывод: на первом месте – чувство одиночества. Это же совсем недетское, взрослое ощущение. Психика детей сложна, нельзя думать, что они еще маленькие и многого не понимают. Ребенок глубоко переживает все трудные ситуации, обиды, конфликты – настолько глубоко, что способен уйти из жизни.

– В 2006 году при центре имени Сербского была создана научная группа по изучению проблем зависимости от азартных игр. Что, игромания стала такой серьезной проблемой?

– Да, это серьезная проблема. У нас прошли лечение уже более 500 человек. Естественно, игроманией заболевают далеко не все, кто любит раскрутить рулетку, как не все основательно выпивающие становятся алкоголиками. Болезнь настигает наиболее внушаемых: детей, женщин. Шаг за шагом они втягиваются и становятся зависимыми, как наркоманы: все биологические системы настраиваются на игру. Причем, если в других странах люди играют, как правило, для того, чтобы получить адреналин от самой игры, то у нас – в надежде быстро заработать. Помогать таким людям не просто: чем раньше обратятся, тем выше шанс избавиться от зависимости. Думаю, с закрытием казино и игровых залов пациентов у нас прибавится. Это все равно, что сухой закон ввести. У игроманов будет абстиненция – своего рода похмельный синдром.

– За рубежом Россия считается депрессивной страной, хотя наши специалисты говорят, что уровень депрессий и невротических расстройств у россиян высокий, но сопоставимый с США и Европой…

– К сожалению, нет достоверной статистики, которая бы позволила грамотно сравнить нас с Европой. Считается, что примерно одинаково. У нас, как и в скандинавских странах, есть проблема нехватки солнца. И у нас, и в Северной Норвегии есть города за Полярным кругом, где полгода – полярная ночь. Но там государство обращает внимание на проблему нехватки света и делает все, чтобы создать нормальные условия для жизни и работы, а у нас пока делается мало. Хотя зависимость частоты депрессий от количества солнечных дней – научно доказанный факт, даже создан антидепрессант, действие которого имитирует в организме выработку «гормона солнца» – мелатонина.

– А кто больше подвержен депрессиям – мужчины или женщины?

– Количество депрессий больше у женщин, но тяжелыми формами, в том числе с самоубийствами, чаще страдают мужчины. Самый депрессивно опасный возраст – 45–55 лет, когда начинается гормональная перестройка организма, когда человек подводит какой– то первый итог своей жизни.

– Мы живем в очень стремительное время, и человеческая память не успевает усваивать всю информацию. Жизнь в больших городах сильно расшатывает психику. Как научиться отсекать лишнее, противостоять стрессам и испытаниям?

– Технологии изменились, но человек мало изменился в своей эволюции. Поэтому все больше людей, которые инстинктивно ищут, как уберечь себя от информационных перегрузок: они бегут из города, отгораживаются от телевидения. Тех же, кто не готов к самоизоляции, должны защитить от перегрузок те, от кого зависят информационные потоки. Важно уменьшить нагрузку, провоцирующую агрессию, и все зависит от того, как быстро вырастет культура средств массовой информации. Когда я смотрю телевизор в Америке или Европе, я чувствую, что все программы пресные, а у нас – агрессия. Такое ощущение, что один фильм идет сразу по всем каналам: везде стреляют, следователи работают, идет разбор убийств… А ведь столько красивого в жизни! Я работаю с преступниками и могу сделать только один вывод: зло порождает зло, агрессия порождает агрессию. Чтобы стать маньяком, надо испытать унижение, насилие в детстве. И если мы идем по этому пути, то ничего доброго у нас в перспективе не будет.

"