Анти-VIP

Дахаб – не только климатический, но и катальный рай. Найти для себя интересные зоны может любой, от «чайника», первый раз решившего встать на доску, до профессионального виндсерфера, занимающего первые места в мировых рейтингах. Зарабатывающие себе на жизнь каталкой люди зависают там месяцами. Живут они скромнее, чем простые туристы, приезжающие подучиться «азам», но и тратят на проживание копейки. Например, место в кэмпе «Лайт Хаус» стоит всего один доллар в сутки. Причем в двух шагах от жилища уже начинается лучшая серфовая зона Египта, любимое место «профи». Райдеры выходят с берега сразу на волны, что идеально подходит как для тренировок, так и для фото- и видеосессий. Что еще нужно для счастья нормальной «кислоте»?

Если в «Лайт Хаусе» живут и катаются преимущественно профессионалы, то простые смертные предпочитают осваивать и оттачивать технику виндсерфинга в так называемой Лагуне. Именно там расположено большинство гостиниц и станций, ориентированных на обыкновенных серферов. Делится «Лагуна» на три зоны.

Зона, также называемая «Лагуной», наилучшим образом подходит для обучения. Длинная песчаная коса отсекает волны, благодаря чему «чайники» могут спокойно осваивать на гладкой воде основные элементы виндсерфинга. Хорошим подспорьем являются мелководье, на котором вода доходит до пояса, и умеренный ветер. Зона «Спиди», как нетрудно догадаться, предназначена для скоростного катания. Ветер там такой же ровный, как и в «Лагуне», но дует намного сильнее. «Крейзи», или «Камикадзе», – самая сложная часть «Лагуны». Располагается она в открытом море в нескольких километрах от серф-станций. Попасть туда могут только опытные серферы, способные преодолеть непростой проход между рифами и справиться с высокими волнами. Катаясь в «Лагуне», человек «с нуля» постепенно повышает свой уровень катания, забирается все дальше и дальше, пока не начинает кататься вместе с «профиками».

Понимают русскую речь почти на всех станциях «Лагуны», но наиболее комфортно соотечественникам именно на русской станции. Инструкторами там работают хорошо известные в серфовой тусовке люди, например прорайдер Сергей Макаренко, более известный как Макар, неоднократно завоевывавший высокие места в соревнованиях по фристайлу. Под их чутким руководством азы виндсерфинга новички осваивают в достаточно короткие сроки. Ну а по окончании формального обучения, катаясь в компании продвинутых людей из России, можно очень быстро подтянуть свою технику. За советом на станции можно обратиться практически к любому клиенту, не говоря уже о сотрудниках. Они охотно расскажут и покажут, что и как надо делать. И, что немаловажно, на русском языке.

Достопримечательность Дахаба Старый город – одно из самых странных мест на земле. Маленькая бедуинская деревня на юге Синайского полуострова, с одной стороны окруженная горами, с другой – почти сползающая в Красное море, – благословенное место для вольного путешественника и ночной кошмар для туриста, привыкшего к системе all inclusive и отдыху в силиконовых Хургаде и Шарм-Эль-Шейхе. В крошечных дахабских отелях течет из-под крана соленая вода, на незанятых пляжных шезлонгах мирно возлежат здоровенные дворняги, а в теснящих друг друга на набережной кафе вместо газовых обогревателей в холодное время года разжигают костры, вокруг которых греются по вечерам тощие и лопоухие египетские кошки. Эти же кошки очень быстро окажутся у вас на коленях, как только официант поставит перед вами тарелку с кебабом или жареной рыбой.

Еще 10–15 лет назад Дахаб был многонациональным перевалочным пунктом между Африкой и Ближним Востоком: здесь вольные путешественники делились сведениями о маршрутах, покупали у старого бедуина на пляже траву по доллару за стакан, а у рыбаков – лобстеров, которые были тогда не многим дороже; отдыхали в Дахабе несколько дней, а затем снова отправлялись в путь. С тех пор правительство приложило много усилий, чтобы облагородить бедуинский поселок: дед с мешком марихуаны бесследно исчез, вслед за ним канули в Лету и дешевые лобстеры, свободному хождению наркотиков положили конец, набережную выложили плиткой и повсюду провели электричество. Однако Старый город ленив и не желает меняться в угоду туристам; это по-прежнему деревня с сохнущим на ветру бельем, поющими петухами и вольными, как цыгане-конокрады, местными жителями. Хаотично поналепленные друг к другу каменные изгороди и кривые домики нехотя теснятся, пропуская муниципальные бригады асфальтоукладчиков, которым вверено в обязанность расчертить город прямыми аккуратными улицами. Дело идет плохо и медленно: на свежем асфальте то и дело появляются вырытые за ночь траншеи (кому-то захотелось проверить свой канализационный сток), а из уличных фонарей в трущобах бедуинского района Ассалы загадочным образом раз в два дня пропадают электрические лампочки.

В Старом городе все знают всех и каждое новое лицо вычленяется старожилами из массы гуляющих по набережной с безошибочностью электронного детектора. Наверное, именно поэтому здесь до сих пор никто не запирает на ночь велосипеды, в магазинах легко отпускают продукты в кредит, а двери комнат в дешевых кемпах хлопают на сквозняке в отсутствие хозяев. В два часа ночи в Дахабе можно смело садиться в такси к трем золотозубым арабам, не опасаясь утратить кошелек, здоровье или девичью честь, а уличная драка здесь – такая же редкость, как грозовой ливень.

На набережной у входа в лавку, где продают вырезанных из дерева пучеглазых фиолетовых слонов и жирафов и украшения из ракушек, танцует под Боба Марли абсолютно счастливый суданский негр. В его лучистых глазах с голубыми белками отражается вся радость бытия свободного жителя Африки. Радостью бытия светятся также и лица двух японцев, поедающих в окружении шести полосатых котов купленный с тележки уличного торговца рисовый пудинг. Безмятежное состояние благостной расслабленности и тотального дружелюбия – пожалуй, главная доминанта в атмосфере Старого города – такая же неотъемлемая, как запах верблюдов и No women, no cry Боба Марли.

В Дахабе почти каждый житель крепко привязан к морю: дайв-мастером может оказаться и одетый в галабию бедуин, водитель джипа, и тощий маленький хозяин закусочной, и продавец в бакалейной лавке; а пожилой, выжженный солнцем седовласый немец, вытащив на воду убитый временем серф, уйдет бороздить волну с легкостью и прытью, достойной двадцатилетнего юнца. Здесь можно увидеть изящных девушек, ныряющих с семью баллонами на 140 метров, или же ныряющих на 60 метров на задержке дыхания, без баллона вовсе; можно встретить чемпионов мира по всевозможным водным видам спорта, поедающих фаляфель в дешевом кафе, а также просто весьма колоритных, заросших дрэдами или украшенных ирокезом инструкторов по дайвингу, для которых Дахаб стал местом, из которого они однажды не смогли уехать.

В получасе езды на раздолбанном джипе по убитой дороге на север от Дахаба находится знаменитая Голубая Дыра – место паломничества дайверов со всего мира, для некоторых из них визит сюда закончился трагически. В память о погибших на скалистом берегу висят таблички с именами и датами рождения и смерти; есть среди них и несколько русских фамилий. Ретивые представители местных властей регулярно снимают часть табличек, дабы не отпугивать приезжающих туристов; в реальности же их должно быть около сотни. Гигантский круглый разлом в рифовой породе, напоминающий стакан со скошенным песчаным дном, имеет два выхода на внешнюю сторону рифа: прогиб глубиной 7 метров, похожий на отбитый край стакана, и циклопических размеров арку в нижней части, свод которой находится на 54–56 метрах в зависимости от отлива и прилива, а дно сползает с 93 до 112 метров у выхода в открытое море. Отвратительная видимость, непрогнозируемые нисходящие течения и унылый, мертвый ландшафт в самой Голубой Дыре снискали ей славу гиблого места: местные жители твердо убеждены, что там живет ангел смерти. Не склонные к суевериям дайверы-профессионалы придерживаются более банальной гипотезы: причина большинства трагедий, разыгравшихся в Блю Холе, – «глубокий воздух», то есть глубокие погружения без использования гелиевых смесей, а зачастую и без технической подготовки. С берега, а точнее – с вершины скалы прекрасно видно извилистый контур Голубой Дыры, а для желающих любоваться им не спеша, изводя метры фотопленки, на склоне установлена скамеечка. Плоский клочок суши внизу кишит погонщиками верблюдов: Блю Хол – это еще и последняя точка по пути на север вдоль моря, куда можно добраться на машине. Дальше, в национальный заповедник Рас Абу Галум, маршрут проходит по кривой тропочке вдоль подножия скал: полтора часа пешей прогулки или час верхом на верблюде, если попадется резвый экземпляр.

Рас Абу Галум – небольшое бедуинское поселение на берегу моря, состоящее из тростниковых хижин без дверей и пола, а также множества верблюдов и босоногих детей. Отличное место для абсолютного ничегонеделания в окружении не тронутых цивилизацией пейзажей и неторопливых бедуинов: пара ночей, проведенных под навесом из пальмовых листьев, сквозь который светит пояс Ориона или созвездие Лиры, два дня валяния в песке, перемежающегося ленивыми заплывами в бирюзовую синь с разглядыванием пышного кораллового рифа, излечивают от излишней суетливости даже клинически не способных расслабиться людей. Случайно оказавшуюся в Рас Абу Галуме компанию депутатов одного из городов необъятной родины уже по прошествии суток постигло такое просветление духа, что по окончании сафари стоило больших трудов водворить их обратно в «Хилтон». Но для полного и тотального возвращения к корням и истокам рекомендуется пойти еще дальше: взяв верблюдов и пару местных проводников, отправиться в горы, вдаль от побережья и всяческих следов присутствия человека. Однако серьезные сафари продолжительностью во много дней в глубь пустыни нужно начинать из Старого города: Синайская пустыня населена весьма жидко и редко, и такие походы требуют очень профессионального проводника и тщательного планирования. На выезды больше 3–4 дней отваживаются лишь единицы европейцев: во-первых, жарко, во-вторых, хлопотно (приходится много идти пешком и спать, завернувшись в коврик), а в-третьих, не дешево. Но оно того стоит: пересохшие русла рек, каньоны, гигантские валуны, превращенные ветром в ажурное кружево из множества мелких дырочек, дюны с оранжево-красным песком, заброшенные бедуинские деревни, похожие на декорации к фильмам Тарковского, и каждый раз возникающие ниоткуда оазисы с гулкими шахтами многометровых колодцев ледяной воды – все это настолько мало похоже на тот декоративный Синай, который видно из окошка туристического автобуса, что стертый на верблюде копчик и сожженные на солнце плечи воспринимаются как слишком скромная плата за полученные впечатления.

Дахаб меняет людей больше, чем они его: увиденное здесь въедается в мозг, как морская соль, и выковырять эти яркие картинки из подкорки может помочь только серьезное хирургическое вмешательство. Проведя здесь две недели, люди порой застревают на полгода, невнятно пытаясь объяснить родственникам, что же такого они нашли на этом клочке Синайской пустыни. И ни у кого из них не вызывают удивления абсолютно искренние слова хозяйки одного из пятидесяти местных дайв-центров: «Ах, у меня сегодня был чудесный, просто роскошный дайв в Каньоне!» – при этом, наверное, уже трехсотый по счету за последние полтора года ее жизни.