Представитель ЮНИСЕФ в России Бертран Бейнвель

– ЮНИСЕФ работает в России с 1997 года. Основные проблемы в области защиты прав детей сейчас те же, что и 14 лет назад?

– Острыми остались такие проблемы, как социальное сиротство, высокий процент самоубийств среди подростков, неразвитость инклюзивного образования, развитие эпидемии ВИЧ. Улучшилась ситуация с питанием детей и доступом к медицинским услугам.

– Чиновники говорят, что система соцзащиты перестроилась на профилактику социального сиротства, тогда как раньше только боролась с его последствиями. Это так?

– Произошло осознание того, что нужно работать с семьей, когда еще есть возможность ее спасти, а не тогда, когда ребенка уже нужно забирать. Но на практике еще очень часто происходит наоборот. Закон о профилактике детской безнадзорности хороший, но применяется неэффективно. Сейчас многое зависит от региона. Например, в Москве, в Красносельском центре (социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних. – «НИ») несколько лет назад при поддержке ЮНИСЕФ была создана мобильная служба, которая оперативно реагирует на сигналы о неблагополучии в семьях или о бездомных детях на улицах. В прошлом году правительство Москвы решило, что такие службы должны быть в каждом районе.

– Подростки в России совершают самоубийства чаще, чем в других странах?

– Россия – одна из стран с самим высоким процентом самоубийств среди подростков. По статистике, 32,8 подростка из каждых 100 тысяч кончают жизнь самоубийством. В этом году мы проведем исследование и попытаемся понять, почему так происходит. Считается, что суицидов больше там, где солнечный день меньше. Но в Мурманской области, например, низкий процент самоубийств среди подростков, а в соседних северных регионах – Карелии и Архангельской области – высокий. Очевидно, что важный фактор – экономическое развитие региона. Тяжело представить свое будущее в городе, откуда все уезжают, где нет работы, где много пьют.

– Школы становятся дружелюбнее к детям с инвалидностью?

– Дети с инвалидностью стали чаще посещать школы для всех. Прогресс мы заметили два-три года назад. Но эти ученики скорее счастливые исключения из числа тех детей с ограниченными возможностями, которым нужно такое обучение. И нужно оно не для того, чтобы получить более качественное образование. Знания можно получить и через компьютер. Но жизнь – это не только компьютер. Детям с инвалидностью необходимо чувствовать себя включенными в общество. А здоровые дети в инклюзивных школах получают уроки толерантности. О необходимости инклюзивного образования говорит президент (например, в последнем послании Федеральному собранию. – «НИ»). Но чтобы политическая воля стала реальностью, необходимо разрабатывать стандарты и стратегию перехода к ним. Этого пока нет. Есть регионы, которые хотят идти впереди в этом вопросе. Например, Санкт-Петербург, Нижегородская и Тверская области, Карелия.

– Сколько детей в России живут с ВИЧ?

– Более 50 тысяч российских детей так или иначе затронуты эпидемией ВИЧ. Это инфицированные дети и дети ВИЧ-положительных родителей. Россия относится к странам, где эпидемия ВИЧ неуклонно развивается. Сейчас до 1% населения страны могут быть ВИЧ-положительными. И каждый день регистрируется около ста новых случаев заражения. Современное здравоохранение позволяет ВИЧ-инфицированной женщине родить здорового ребенка в 99 случаях из 100. В последние годы процент случаев заражения ребенка матерью в России сократился в два раза. Почти все дети, родившиеся с ВИЧ, получают лечение. Однако есть совсем не решенные проблемы. Забытая государством группа населения – женщины, употребляющие наркотики. Они и их дети находятся в группе риска и имеют ограниченный доступ к медицинским услугам. 70% ВИЧ-инфицированных моложе 30 лет. Поэтому, на наш взгляд, система образования должна давать больше знаний о ВИЧ. Для облегчения подросткам доступа к медицинской помощи ЮНИСЕФ поддерживает создание сети клиник, дружественных к молодежи. Подростку трудно решиться прийти в поликлинику и рассказать о своей проблеме. Он боится, что там его будут ругать за то, что он пробовал наркотики или не предохранялся. В клинике, дружественной к молодежи, его внимательно выслушают, и, не давая оценку произошедшего, помогут и предоставят максимум информации о способах решения проблемы. Сейчас в 38 регионах России около 180 таких клиник. Обеспечить стандарт качества должна аккредитация опытных инспекторов из других стран, которые будут обучать сотрудников.

– Дети, живущие с ВИЧ, часто сталкиваются с дискриминацией?

– Да, и нередко дискриминируются не только ВИЧ-положительные дети, но и дети, у родителей которых есть ВИЧ. Им сложно попасть в школу или детский сад. Хотя в мире не зарегистрировано ни одного случая передачи этого вируса при совместном обучении детей, родители могут запрещать своим здоровым детям играть с детьми, в семье которых есть ВИЧ. При этом взрослые могут знать о том, что опасность заразиться отсутствует, но все равно относятся к тем, у кого есть ВИЧ, с пренебрежением. Здоровые и ВИЧ-положительные люди должны уметь общаться друг с другом. У нас был очень хороший опыт работы в школах в разных городах Сибири. Мы рассказывали сначала о самом вирусе, о способах его передачи, о методах лечения. А потом – о том, как общаться друг с другом, не травмируя. Например, как разговаривать родителям ВИЧ-положительного ребенка с теми родителями, которые запрещают своим детям играть с ним. Или что может сделать учитель, если видит, что ребенок дискриминируется из-за ВИЧ.

– Вы уже назвали один хороший закон, который плохо работает. Что мешает российскому законодательству надежно защищать права детей?

– Школьники Москвы говорят нам, что знают о нарушении своих прав, но не знают, куда обратиться. Это обстоятельство хорошо иллюстрирует степень эффективности законов, которые защищают детей. Законы неэффективны в первую очередь потому, что плохо разработаны стандарты работы ведомств, чиновникам не на что ориентироваться. Есть и пробелы в законодательстве. Например, до сих пор не предусмотрено наказание для тех, кто хранит у себя детскую порнографию. Очень жаль, что Россия не ратифицировала протокол Конвенции о правах ребенка, касающийся торговли людьми, детской проституции и детской порнографии. И мы не понимаем почему. Его ратифицировали более ста стран. Не ратифицировала Россия и международную Конвенцию о правах инвалидов. Между тем это обязало бы Россию проанализировать свое законодательство в этой области и приблизить его к мировым стандартам.

– В докладе ЮНИСЕФ говорится, что три четверти детей, принявших участие в исследовании, подвергаются домашнему насилию. Получается, что большинство родителей сами не соблюдают права своих детей?

– Самая распространенная форма семейного насилия – физическое наказание, ему подвергалась половина из опрошенных нами детей. Часто родители просто не знают, что есть другие способы дисциплинировать ребенка. Отношение к физическому наказанию в России понемногу меняется. Большинство родителей осознанно подходят к рождению ребенка и стараются получить знания о детской психологии и гуманных методах воспитания. Возможностей для этого много – книги, Интернет, даже наблюдения на улице. Огромного внимания требует проблема сексуального насилия внутри семьи. И в России, и в европейских странах от него страдает очень много детей. Их число трудно посчитать, потому что жертвы такого насилия редко о нем рассказывают. Многие родители неправильно трактуют само понятие прав ребенка. Они думают буквально так: если я не даю ребенку то, что он хочет, значит, у меня будут проблемы с законом. Но права ребенка, как и права взрослого человека, не подразумевают исполнение прихотей. Но подразумевают уважение к мнению ребенка и недопустимость агрессии и физических наказаний.

– Раньше вы были представителем ЮНИСЕФ на Ямайке и в Восточном Иерусалиме. Вы сами выбрали работу в России? И как давно вы здесь работаете?

– Я хотел работать в России, потому что у меня с детства был интерес к этой стране. Я начал изучать русский язык в 10 лет, а в 14 впервые приехал в страну, которая тогда еще называлась Советский Союз. Работаю здесь уже два с половиной года.