Анатолий Равикович

– Поэт Давид Самойлов посвятил «Покровским воротам» стихотворную рецензию с такими строками: «В этом фильме перспектива, та, которой больше нет…». Фильм пронизан ностальгией по тем временам. И даже такое явление, как коммунальная квартира, выглядит в нем с неким налетом романтики. Вам приходилось жить в коммуналке?

– В коммуналке я прожил большую часть своей жизни, и она была совсем не такой, как в фильме. Вспоминаю общую кухню, отдельные электросчетчики в каждой комнате, десятилетиями не ремонтирующиеся места общего пользования... Нет, ностальгии по коммуналке я не испытываю. Да и Козаков, конечно, снимал не об этом. Его фильм – это тоска по душевным и непосредственным отношениям между людьми, ностальгия по юности. Мои же воспоминания о том периоде связаны с хрущевской оттепелью. Когда ушел безумный страх и появилась наивная надежда, что все изменится к лучшему. Запах свободы, полет Гагарина, мечтания...

– Анатолий Юрьевич, вы коренной ленинградец. А где во время блокады была ваша семья?

– Война застала нашу семью на Западной Украине, куда мама возила меня и моих двух сестер к бабушке и дедушке. Под постоянными обстрелами немецкой авиации мы двинулись пешком на восток. Дошли до Белой Церкви, а затем нас посадили в эшелоны и отправили в Саратовскую область. За Волгой, в деревне Малый Узень, – до сих пор помню это название – нас распределили для проживания в дом одного крестьянина, который лютой ненавистью ненавидел Советскую власть и всех большевиков, а заодно и всех беженцев. Мы там прожили зиму, а так как с собой были лишь летние одежда и обувь, то все время я проводил на печке. Морозы в тех краях, должен заметить, крепкие. Потом мы перебрались в город Елутаровск. Там в свое время поселились декабристы. Правда, это я уже потом выяснил. В Сибири, кстати, нам было полегче. Но война есть война. О судьбе отца мы почти два года ничего не знали. Мама писала письма, а ответа так и не было. Потом он нас как-то разыскал.

– А как вас встретил родной город?

– Помню, когда я вошел в парадное, то сразу же ощутил родной запах. Это у меня потом долго ассоциировалось с понятием дома. Сыроватый, затхлый такой запах старого ленинградского дома с подвалом, с оттенком кошачьей мочи…Но страшно родной! А ведь я покинул дом в четыре с половиной года и вернулся спустя три года! Вот в доме на Прядильной улице, где фабрика Гознака в районе Коломны, и был мой дом, двор, мальчишеские компании. Там я жил до 21 года. А потом было множество коммуналок. Лишь в сорок лет, будучи заслуженным артистом, мне выделили малогабаритную двухкомнатную квартиру в дальнем районе Купчино. Тогда это стало настоящим событием в моей жизни.

– Расскажите о вашем нынешнем доме. Что он из себя представляет?

– Почти десять лет мы живем на улице Тверская. В бывшем доходном доме. Рядом, с левой стороны, – Таврический, с правой – Смольный сады. До этого у нас с Ирой была квартира в Саперном переулке. Но там был очень старый дом, который стал давать трещины. Анатолий Собчак, который относился ко мне очень хорошо, помог выбраться из него. Он написал на моем письме резолюцию и направил в соответствующие органы: если можно, помогите. И мне помогли. Наш нынешний дом хоть и столетний, но в нем проведен капитальный ремонт: новые лестничные проемы, балки, фактически вся начинка.

– Вы не помните, как встречали новоселье? Кошку запускали?

– Был 95-й год. У меня тогда было два инфаркта, и как раз подоспело решение, что мы должны получать квартиру. Хлопоты с переездом выпали на жену. За ней был и ремонт, потому что дом был уже весь заселен, а наша квартира стояла пустая. Пришлось ее «оживлять»: поменять сантехнику, навести элементарный порядок. Единственное, что мы сделали в перепланировке, – снесли внутреннюю стенку и объединили одну из комнат с кухней. Поэтому нам было не до кошек.

– А как у вас в семье происходят изменения в доме? Кто их инициатор?

– Вообще-то я любитель что-то поменять. Всегда даю идею: давай вот это выбросим или давай переставим мебель. У жены первая реакция: зачем, не надо. Тогда я начинаю потихонечку ее обрабатывать. Не торопясь, капаю, капаю. Через некоторое время перестаю это делать и слышу от Ирины: а что если мы сделаем так-то? Главное – вовремя «запустить ежа», а потом твой оппонент и думает, что он сам все это придумал. Но в принципе такие вещи мы вдвоем определяем и к мнению друг друга прислушиваемся. Иногда удивляются, как это нам с Ирой удается сохранить крепкую семью, ведь актеры редко уживаются. У нас семья построена по принципу: главное в жизни – не профессия. Профессия – лишь одна из граней. Еще одна причина, почему мы так хорошо сосуществуем, – мы из одной среды, дети небогатых родителей, знаем цену копейки. Плюс даже в том, что у нас большая – в 21 год – разница в возрасте. Мне брак достался очень тяжело, я ушел из первой семьи, хотя никаких претензий к жене не было, с дочкой до сих пор прекрасные отношения. И то, что за меня вышла молодая, красивая, подающая надежды актриса, я всегда воспринимал как чудо и большое везение.