Анатолий ПРИСТАВКИН

Среди нашей жизни, заполненной событиями, имеющими политическое и государственное значение, никто, понятно, не заметил крошечного события, происшедшего в Глинковском районе на Смоленщине, где 17 сентября люди отпраздновали шестидесятую годовщину освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Да и я, закопанный в повседневные дела, ничего бы не вспомнил, если бы не робкий звоночек из администрации района с приглашением приехать на торжество. Все-таки родина отцов. И вот чудо, сам бы не поверил, но бросил все дела и поехал.

Хочу пояснить. Деревня, которой уже ныне нет, называлась Радино – родина моих отцов. Там, на окраине соседней деревни Белый Холм – могилы деда с бабкой. Отец, переиначивая знаменитую песню, когда мы везли кресты на багажнике машины в родную деревеньку, чтобы поставить на могиле бабки и деда, пел: «С чего начинается Радино… С Смоленска оно начинается!» Бабушка моя, Варвара Семеновна, погибла во время войны в сорок первом году. Фашисты сожгли избы и выгнали жителей в лес. Там, в наскоро вырытом окопчике, она, залитая осенним дождем, скончалась. А захоронила ее ночью соседка, которую здесь звали Птушенька, она и показала могилу. А у самой Птушеньки немцы расстреляли двоих детей.

Конечно, хотел я повидаться с двоюродным братом Валентином, в прошлом мировым рекордсменом по конькам, ныне профессором. А судьба у нас схожа: он в годы войны пережил здесь, на Смоленщине, весь ужас оккупации, а на фронте погиб его отец Степан, брат моего отца. Мой же отец, слава Богу, пройдя всю войну, вернулся. И тем мы с сестрой, потерянные в далеких детдомах, выжили. Мой отец не освобождал Смоленщину, но страну он защитил. А вот наш знаменитый земляк Александр Трифонович Твардовский, с ним мой отец в детстве посещал одну школу, его родина – сельцо Загорье, освобождал эти места. Однажды у моего знакомого писателя на стене я увидел фотографию: Твардовский в шинели, скорбно опустив голову, стоит на погосте уничтоженного войной отцовского дома. А уж стихи, посвященные войне, особенно «Василия Теркина» – всю поэму от первой до последней строчки я когда-то знал наизусть. Обращаясь к землякам в листовке, которая была сброшена в эти места, поэт писал: «Ой, родная, смоленская моя сторона / Ты огнем оголенная до великой черты, ты за фронтом плененная, оскорбленная ты, / Никогда еще ранее даже мне не была / Так больна, так мила – до рыдания…».

Ни одна другая область, ни одна земля, кроме разве Белоруссии, не потерпела от войны столько, сколько Смоленщина. На западном пограничном краю нашей страны она во все времена первой принимала удары от недругов, приходящих с запада. А в эту, минувшую войну очевидцы мне рассказывали: отсвет горевшего Смоленска, полыхающее над ним кроваво-багровое небо было видно за сотню километров. Людям казалось, что наступил конец света. Но и здесь, в деревнях, война творила свое беспощадное дело. Меня поразило, что через два-три десятка лет о войне жители говорили так, будто она произошла вчера: такую незаживающую рану оставила она в душе каждого смолянина. Да посчитайте сами: в том же глинковском районе было до войны сорок тысяч жителей, ныне осталось шесть-семь. И так по всей области. Она до сих пор не набрала довоенный уровень населения. Ну а символом жестокости стала деревня Ляхово, ее называли второй Хатынью, фашисты сожгли в домах 384 человека, в основном стариков, женщин и детей.