Posted 23 февраля 2020,, 09:50

Published 23 февраля 2020,, 09:50

Modified 7 марта, 15:06

Updated 7 марта, 15:06

Былое и не очень: кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

Былое и не очень: кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

23 февраля 2020, 09:50
Армейские байки, рассказанные людьми, отслужившими срочную службу в советской и российской армиях

Говорят, что служба в армии очень полезна: она закаливает не только организм, но волю и характер, приучает к порядку. Возможно, это так, но и вреда в армейской службе никак не меньше. А уж «искусство убивать», которому в ней обучают – сводит на нет все плюсы армейской службы. К счастью, свойство человеческой психики таково, что со временем весь идиотизм армейской службы вытесняется из памяти, и давние события представляются неким забавным приключением. Именно так рождаются знаменитые армейские байки, рассказывать о которых весело, а вот пережить их заново вряд ли захочется. Специально для этого дня мы выбрали в социальных сетях несколько таких, кажущихся забавными историй из армейской службы, которыми поделились блогеры. Некоторые из них относятся еще к советским временам, другие – к современности, а одна по-своему уникальна, поскольку рассказана женщиной.

Виктор Гладков

Четверо и одна сигарета

В тундре несколько складов и избушка – это наш дальний караул ВВ. Склад артвооружений и боеприпасов нашей части, склад взрывчатых веществ «Тиксистроя», и еще какие-то.

Караул состоял из сержанта – начальника караула, и троих рядовых – караульных («штыки» по-нашему). Паек в дальние караулы завозили на десять дней, а караул – на сутки.

Если начиналась пурга, караул не меняли до её окончания. Потому что во время пурги снег летит стеной. Бывает, что вытянув вперед руку, не видишь рукавицу на ней.

Большую часть суток начальник караула спал. В остальное время писал письма, болтал по телефону с другими начкарами, «дрючил» штыков.

Штыки готовили еду на встроенной в печь плите, наводили чистоту, кололи дрова, по очереди заступали часовыми, и спали тоже по очереди.

Два часа стоишь на посту, потом два часа в бодрствующей смене, и два часа в отдыхающей смене – спать не раздеваясь, но можно разуться. В «бодряке» - поддерживать огонь в печи, отвечать на телефонные звонки, готовить ужин/завтрак/обед, мыть посуду. В оставшееся время, а его в «дальнике» хватало, - читать, писать, мечтать.

На посту курить нельзя, а в остальное время – смоли, сколько влезет. Если курево есть.

Рассказывали, что в старые времена солдатам было положено табачное довольствие. В казарме на тумбочке дневального всегда стояла коробка с махоркой, и лежала пачка нарезанной бумаги для самокруток.

В начале восьмидесятых, когда я служил, этого уже не было. А денежное довольствие было – семь рублей в месяц.

Два рубля сразу сдавали старшине на ротные нужды, а на остальные могли шиковать, ни в чем себе не отказывая. Сигареты без фильтра стоили 14-18 копеек, «Беломор» - 25, «Ява» в мягкой пачке – 30, Болгарские «Аэрофлот», «Стюардесса» и «Opal» - 50. Хотелось и в «Чайную» сходить. Там продавались пирожные «Полоска» за 22 копейки, пряники, печенье, сгущенка, другие деликатесы.

Дальние караулы мы любили. Там не чувствовалось давления армейской системы. Просто делаешь свое дело, и как будто сам себе хозяин.

Однажды мы заступили на «ВВ», с одной пачкой «Беломора» на четверых. Ну, так получилось. Может, перед получкой дело было. Все оказались без денег, и не у кого было занять. Поэтому курили очень экономно, - втроем одну папиросу. Каждый делал две затяжки, и передавал следующему. Втроем, - потому что один же на посту. Начкар Андрюха Линьков пару раз позволил себе выкурить целую.

В четырнадцать часов сменившийся с поста Савинов сообщил, что начинает «задувать». Встревоженный Линьков вышел наружу и вернулся помрачневший, - мороз упал, и ветер гнал злую поземку. Именно так пурга всегда начиналась. У нас оставалось две папиросы. А пурга могла задувать и один-два дня, и две недели.

Была еще надежда, что до восемнадцати часов, когда должна приехать смена, пурга не успеет разгуляться, но уже через час, увидев, что ветер усиливается, а снег все гуще, Линьков вызвал с территории поста Томского, чтобы тот не потерялся в тундре. Во время пурги часовые дальних караулов не выходили на посты, а отстаивали смену в тамбуре караульного помещения.

Позвонил дежурный по части и сообщил, что смены не будет.

Время тянулось медленно и скучно.

Служба шла заведенным порядком. Караульный третьей смены кулинарил, первой – мыл посуду и производил уборку. В свои смены выходили на «пост» в тамбур.

Очень хотелось курить. Обшарили все углы, заглядывали в щели у плинтусов, в надежде отыскать уроненные кем-нибудь раньше, или заныканные чинарики. К сожалению, предыдущий караул чем-то прогневал своего начкара, и он их заставил сделать генеральную уборку. Всё помещение было вылизано, кафель, которым была обложена печь, сиял чистотой, нигде ни соринки.

Скрутили «козью ножку», насыпали в неё чай, но он оказался негодной заменой табаку.

Пурга мела третьи сутки. Я отсидел свои два часа в «бодряке», разбудил Савинова. Он надел полушубок, зарядил автомат и сменил в тамбуре Томского.

Линьков спал.

У меня началась отдыхающая смена.

Прежде, чем завалиться на топчан, я обычно отодвигал его на несколько сантиметров от печи, чтобы потом, привалившись к ней боком и с головой укрывшись полушубком, дышать прохладным воздухом из щели между печью и топчаном. В этот раз решил, что хватит уже пролеживать правый бок, и развернул топчан изголовьем в другую сторону, чтобы теперь спать на левом.

Лёг, укрылся, и увидел, что чуть ниже изголовья уголок одной кафельной плитки отколот. За плиткой пустота, и из образовавшегося на сколе отверстия выглядывает сигаретный фильтр. Меня сразу восхитила белизна его набивки. При курении ведь фильтр желтеет, а этот был почти девственно белый. Значит, бычок должен быть больше, чем в полсигареты!

Затаив дыхание, протянул к торчащему кончику фильтра руку. При этом представил, как мы будем отбивать кафель от печи, и сколько потом будет мусора, если сейчас неловким движением столкну окурок глубже.

Осторожно взялся за фильтр, и потянул его вверх и на себя.

Я все ещё не дышал.

Томский позвякивал кастрюлями на кухне. Савинов громыхнул прикладом о дощатую стену тамбура. Повернувшись во сне, скрипнул топчаном Линьков. В печи гудел огонь, и потрескивали дрова. Снаружи, сотрясая стены и вбивая снежную пыль в мельчайшие щели, завывал ветер. А я все вытягивал эту обыкновенную болгарскую сигарету из-за скверно положенной плитки.

Она – сигарета - казалась мне длинной, как железнодорожный состав. Вот она вся у меня перед глазами. Совсем целая.

Только краешек бумаги на кончике опален.

"Линь! Линь!" – позвал начкара.

Линьков рывком поднялся.

Показал ему сигарету, держа её, как восклицательный знак.

Не сводя с неё глаз, он вытащил из кармана спички.

Я прикурил, и после второй легкой затяжки, чувствуя приятное головокружение, протянул сигарету ему.

Из кухни выглянул Томский.

- Табуретку захвати, - посоветовал Линьков. Томский подсел рядом, и воспользовался своей очередью затянуться.

Савинов в тамбуре обостренным обонянием почувствовал табачный дым, перестал топотать ногами, и, скрипнув дверью, заглянул в помещение. Линьков позвал и его.

Мы сидели. Сделав по две лёгкие затяжки, передавали сигарету друг другу, провожали её взглядом, и снова делали две затяжки…

"Курение вредит вашему здоровью". Но вот так было. Тундра. Пурга. Жарко натопленная печь. Четверо возле одной сигареты…

***

Sengiley

Диверсант с саксофоном

По тревоге каждый солдат должен знать, что делать. Быстро встать, заправить кровать, одеться, в оружейной комнате взять автомат, штык-нож и - на построение. Командир роты поставит задачу и - по машинам. На полигоне по периметру выставляется охрана, расчехляются ракетные установки, начинаются стрельбы...

Учения длятся несколько дней. Солдаты живут в палатках, едят из полевых кухонь.

Все расписано по нотам. У каждого взвода, роты, батальона своя конкретная задача.

Долгое время в нашем полку не было конкретной задачи только у музыкального взвода. Мы, музыканты, также быстро вставали, одевались и... бежали в солдатский клуб. Расстилали шинели, кто на полу, кто на зрительских креслах, и продолжали досматривать прерванные сны.

Музыкантам завидовали. Задавали ехидные вопросы начальству. Мол, а почему музыканты "балдеют", когда остальные выполняют боевые задачи, ведь в военное время всем придется защищать страну.

И вот нашелся умник. Начальник штаба полка полковник Крещенов по прозвищу "крестный отец", который решил найти дело для музыкантов во время проведения военных учений.

И не только во время учений. В период, когда солдаты старшего призыва уже отслужили, отправились по домам, а новички еще не прибыли в часть, ощущалась нехватка людей для охраны секретных военных объектов.

- Вот, пусть музыканты отведают прелести настоящей охранной службы.

Это значит, четыре часа бродишь вокруг охраняемого объекта с автоматом за плечом, с полной обоймой боевых патронов, потом дрыхнешь четыре часа в караулке и снова заступаешь на пост. И так круглые сутки.

Я так и не научился сразу засыпать после возвращения в караулку. Не высыпался за четыре часа, предназначенных на отдых. Поэтому приходя на пост, тут же в тулупе валился на землю и давал храпака. Наш полк располагался в горах. Однажды пробудился от того, что под тулупом зашевелилась земля. Сначала показалось, что это сон. По возвращении в караулку выяснил - землетрясение. Стол, кровати, лампа под потолком - все качалось.

Позже "крестный отец" придумал еще одно новшество. Во время разводов и парадов каждая рота обычно проходила по плацу, исполняя какую-нибудь походную песню по команде "За-пе-вай!" Разумеется, не у каждого воина имеется слух. Начинать пение они могли то в одной, то в другой тональности. Но "крестного отца " это не интересовало. У него у самого глотка была луженая, командуя парадом, он преображался. И не отдавал приказы, а пел. Его голос разлетался эхом далеко за территорией части.

- Полк, равняйсь. Сми-и-и-р-р-рно! На пра-а-аво. По-ротно, на одного линейного дистанции... Шаго-о-м ма-а-арш!

В это время полковник Крещенов священнодействовал.

Так вот, он решил, что оркестр должен аккомпанировать каждой роте.

И получилось, как у дедушки Крылова:"Запели молодцы: кто в лес, кто по дрова. И у кого что силы стало. В ушах у гостя затрещало, И закружилась голова". Думаю, что даже человек без музыкального слуха сразу услышал какофонию.

- Вы что играете, - спросил "крестный"?

- Играем по нотам, - ответили мы.

- Вы как поете, - спросил у солдат Крещенов?

- Как умеем, так и поем, - ответили ему. - Мы в хор не записывались.

Короче, новацию отменили. Но на этом изобретатель не остановился. Видимо, на музыкантов у него имелся зуб. А современную молодежную музыку он считал происками империализма.

Однажды солдатский радиоузел по просьбе музыкантов оркестра включил новый хит "Песняров". Что тут было! Крещенов посчитал, что в состав солдатского клуба затесались диссиденты.

И тогда он решил, что помимо командира музыкального взвода в звании прапорщика, у оркестра должен появиться еще и музыкальный руководитель с консерваторским образованием. Гражданское лицо. Нашлась такая дама. Она была женой одного из офицеров полка.

Дело в том, что помимо основных обязанностей музыкальный взвод часто задействовали на похоронах ветеранов войны и видных военачальников гарнизона. А в выходные и праздничные дни мы меняли дудки на гитары и играли на танцах в Доме офицеров.

И вот накануне Нового года дама с консерваторским образованием явилась в солдатский клуб, чтобы проверить нас на профпригодность. Она сразу объявила нам просьбу жен офицерского состава, что во время новогоднего вечера музыканты не должны маячить на сцене в солдатском обмундировании. Это смущает офицеров. Не позволяет им раскрепоститься, шампанское в горло не лезет. Поэтому музыканты должны переодеться в гражданское платье. А поскольку таковое отсутствует, в ход пойдут костюмы из танцевального кружка Дома офицеров. Кому придется облачиться в казачьи шаровары, кому в косоворотки, кому во что придется по размеру.

- Ну, а теперь расскажите и покажите, над чем вы сейчас работаете?

В тот момент мы готовили выступление к юбилею председателя президиума Верховного Совета автономной республики, на территории которой находился наш полк. Поручая нам это почетное задание, начальство расписывало достоинства этого человека. Нам разъясняли, что председатель президиума - это все равно что президент какой-нибудь страны. И если взять всех здравствующих ныне президентов мира, то наш юбиляр - единственный из них не просто чиновник, не просто президент, а еще и поэт с большой буквы "П". Он издал несколько сборников стихов. На некоторые стихи были написаны песни. Одна из них была довольно популярна в прежние годы и называлась "Тачанка". Мы также должны были исполнить песню на его стихи, посвященные партизанам.

- Начинайте, я слушаю, - попросила дама.

Наш гитарист Володя П. из Харькова с юных лет был воспитан на англоязычной рок-музыке. Ничего на русском языке он никогда раньше не пел. Поэтому стихи президента-поэта он стал исполнять с английским акцентом. Например слово "ветви" у него звучало как "wetwy". Это очень расстроило нашу музыкальную руководительницу. Она потребовала поработать над более четким произношением текста.

Кроме юбилейного концерта мы разучивали одну песню из нового тогда альбома "Queen" под названием "Богемская рапсодия". Это довольно сложное произведение не только в вокальном, но и в инструментальном смысле. В нем органично совмещаются приемы хард-рока и классической музыки. Одна загвоздка: нельзя исполнять на английском "империалистическом" языке. Готовясь к встрече с консерваторской дамой, я сочинил на мелодию "Богемской рапсодии" рифмованный текст молодежно-туристического содержания. "Дороги зовут. Наша молодость мчит нас вперед" и так далее.

Сыграв несколько первых тактов, мы увидели, как у дамы отвисла челюсть. Она не ожидала, что мы способны были играть такую сложную в музыкальном смысле вещь.

- Покажите партитуру, - попросила она.

- Партитуры нет. Мы играем на слух, с пластинки...

- Ну, знаете, тогда мне здесь делать нечего...

И она ушла.

Однако Крещенов не останавливался. Он решил, что во время следующих учений музыканты все-таки будут принимать в них участие в качестве... "диверсантов". Когда полк расположится лагерем на большой лесной поляне, выставит охранение, "диверсанты" должны незаметно проникнуть в расположение части и совершить террористический акт. Как говорится, на то и щука, чтобы карась не дремал. Нас предупредили, что во время учений каждый воин из охранения получит по три холостых патрона, поэтому "диверсанты" могут не опасаться за свою жизнь. Для выполнения "боевого" задания музвзвод получил несколько ящиков холостых патронов и взрывпакетов. То есть, в отличие от охранников, мы не испытывали дефицита в боеприпасах. А кроме того, "диверсанты" обязаны были нацепить на рукава повязки, а под кокарду прикрепить белый лоскут материи, чтобы как-то отличаться от противника. За нами была закреплена отдельная машина.

И вот мы отправились на задание. Крадемся по лесу. Уже слышатся голоса. Вдруг из-за дерева появляется знакомый прапорщик, снимает штаны и - под куст. Мы залегли. Он ничего не заметил. Я достал взрыв-пакет, запалил, прицелился, бросил в сторону голой задницы и спрятался за пригорком.

Взрыв. Я выглянул из укрытия. Прапорщик удирал, придерживая сползающие штаны. Мы расхохотались, потеряли бдительность. И тут очнулась охрана. Послышались выстрелы в нашу сторону. Мы ответили очередями, не жалея патронов. Грохот взрыв-пакетов создавал ощущение настоящего боя. И вдруг над головой раздался свист настоящей боевой пули. Она срезала макушку высокой березы. Еще одна. И еще.

- Ложись! - Крикнул я, и распластался на земле.

Потом выяснилось, что один из охранников, отстояв в карауле у секретного объекта, по рассеянности выпотрошил из рожка автомата не все боевые патроны. А во время учений засунул туда еще и холостые. Этого бойца я хорошо знал прежде. И его невменяемости не удивился. Он был поэтом. Приносил свои вирши, советовался со мной. Но стихи были слабые: рифмовал слова на мотив известных песен. Слава Богу, что и стрелком оказался никудышним.

И все же роль "диверсанта" мне обошлась дорого. Дело в том, что стрельба холостыми патронами создает толстый нагар в газовой трубке автомата. Когда наступил дембель, я обязан был сдать оружие в образцовом состоянии. А старшина был зануда и заставил отдирать нагар в этой трубке. Ершик не помогал, а напильник туда не пролазил. Долго пришлось повозиться.

***

Антон Путятин

Бомж в офицерских погонах

Когда я служил в Литве оккупантом, каждое лето мы выезжали на боевые стрельбы в Латвию. Там находился большой полигон. Наша 107–я мотострелковая дивизия подчинялась непосредственно командующему Прибалтийским военным округом и располагалась в знаменитом "Северном городке" в Вильнюсе. У дивизии был свой учебный центр в Пабраде, но там стрелять запрещала Литва.

Стрельбы проходили с переменным успехом. Туда и обратно эшелоном со своей техникой, естественно. Интересное было возвращение из одного полевого выхода. Шли эшелоном. Останавливались на всех полустанках подряд. Во время такой остановки, один из офицеров нашего дивизиона пошел чистить обувь (назову его старшим лейтенантом Юрой). Вагон был последний. По соседним путям постоянно сновали поезда, а нас никак не пропускали. Юра увлекся и когда окончил чистить сапоги, увидел только удаляющийся состав...

Что делать? Отстал Был он лишь в галифе, сапогах, синей майке и с сапожной щеткой без денег и документов. О том что он отстал, в эшелоне заметили только вечером, мобильников ведь тогда еще не было. Думали спит в теплушке. По той же причине не знали и где именно отстал и почему, вдруг выпалился случайно, ведь его одежда и документы ведь были в поезде. Добавляло пикантности то что Латвия уже считала себя отдельным государством. И к военным там относились сложно. Юра вернулся примерно через неделю. С его рассказа, он сразу же пошел к начальнику станции, стал проситься в любой попутный товарный состав, который нагнал бы эшелон. но начальник попался какой-то вредный, вызвал милицию и Юра решил добираться самостоятельно.

Сначала он пытался догнать эшелон попутными поездами и электричками перемещаясь зайцем. Затем понял, что не получится. да и определить где именно находится эшелон было сложно. После пары трудных ночей на полустанках с бомжами, он добрался до какого-то крупного города и пошел сдаваться в комендатуру. Смешно, но военный патруль его не хотел забирать, не верил что он военный. Усы он и так носил, а тут еще и оброс, бриться ведь было некогда. К тому времени он обзавелся солидной щетиной, осунулся и сильно испачкал майку.

Какая-то добрая душа подарила ему видавший виды плащ, который когда-то был серым. Патруль никак не желал поверить, что этот бомж несколько дней назад был офицером советской армии. Говорили, отвяжись мужик, чего пристал со своими байками и так проблем много, но оценив его настойчивость, горе в глазах и неизменность показаний, сдали в комендатуру. В комендатуре долго смеялись, но накормили, и с оказией переправили в Ригу. Там позвонили в нашу дивизию, выяснили что он действительно отстал, прониклись и выписали ему проездной (на поезд) до Вильнюса...

***

Илья Будкевич

Согревались одеколоном

1980 год. То, что меня призовут на флот я знал уже в военкомате. Что именно делать на флоте, я толком не представлял, и поэтому, когда мне с друзьями предложили пойти в ДОСААФ и поучиться на курсах телеграфистов - я особо не раздумывая пошел! С телеграфом работать было прикольно! Перфолента, расклейка телетайпов, устройство СТА, шифровка и дешифровка - все это выглядело довольно интересно, да и времени особо не занимало. В общем выпустился я через полгода с корочками телеграфиста, и практически с военной специальностью телеграфист "в кармане"!

Призыв подкрался незаметно. 26 октября 1981 года, после двух суток стояния на плацу в Егоршино, за нами приехали "покупатели" из Владивостока и мы, постояв еще для приличия несколько часов под дождем в Кольцово, вылетели рейсом Свердловск - Иркутск - Владивосток. В Иркутске было минус 20. Телогрейки тут же превратились в куски льда, которые мы носили на себе. "Сугрев" выгребли уже в Егоршино, согреваться было нечем и мы еще несколько часов стучали зубами, начиная переносить "тяготы и лишения" военной службы.

Во Владивосток прилетели поздно вечером и пришлось еще ночь ждать в палаточном городке для призывников. Именно там я впервые познакомился с известным в то время в определенных кругах, напитком, "Тройной"!

Мои грустные завывания о любви на гитаре чем то растопили душу какого то старшины, и он растрогавшись на очередном исполнении "Там где клен шумит..." пригласил меня в палатку. Топилась печка от керосина, на шконке спал пьяный мичман, на столе стояла сковородка с холодной жареной картохой, а старшина открыв сундук, предложил мне на выбор около сотни фунфыриков одеколона, заботливо отобранного у призывников!

- Пил когда-нибудь, - спросил старшина?

- А то...попробовал я не ударить в грязь лицом!

- Выбирай тогда!

Кроме слова "Тройной" в голову ничего не пришло и я выбрал фунфырь одеколона!

- Разбавлять будем, спросил старшина!

- Делай как знаешь, сумничал я, и тот налил нам по стакану белесой разбавленной жидкости, которая пахла ужасом парфюмерии и уже на столе вызывала определенные позывы!

Выпили, заели картохой. Потом еще по стакану. Потом я еще что то играл на гитаре и помню, много пил, пытаясь вытравить из себя ужас послевкусия тройного одеколона! (...)

Многое узнавал заново и что называется "с нуля"! Научился в выдаваемых еженедельно "новых" кальсонах отыскивать личинки бельевых вшей, а потом "прожаривать" их утюгом, чтобы эта живность не разводилась в собственных вещах. Научился не замечать, вернее уже через неделю привык к ночному запаху портянок. Наизусть знал всех членов политбюро ЦК КПСС, и секретарей ВЦСПС!

Узнал как можно выпрашивать хлеб в хлеборезке. Все очень просто! Брали с собой Вову Мнякина (сейчас живет в с. Илек, Челябинской области), с круглым как луна лицом, шли к хлеборезке, Вовка склонял голову-луну на бок и жалобным деревенским голосом просил: "Ребят! Дайте хлебца маненько! Кушать хотцца! Расстроганные хлеборезы обычно давали две булки! Этого хватало, чтобы спрятаться в сопке и вшестером их побыстрому схомячить вместе с парой банок паштета "Волна", купленного в дивизионном "чипке"!

Возненавидел гитару! Дело в том, что из "певцов" и "гитаристов" в призыве был я один, поэтому до ухода последнего дембеля, каждый вечер я занимал место в бытовке и пел. Играл и пел. Одно и тоже. Практически два месяца. Каждый день. На пальцах зароговела кожа от струн, а дембеля садились каждый день и просили "Илюха, давай про омут..." Зато я не участвовал в стирках и уборках дембельских вещей, не носился по дивизии в поисках сигаретки, не подрывался ночью на камбуз, чтобы пожарить кому то картофан. Гитариста берегли!

Через полгода нарядов, парко-хозяйственных дней, тревог, покраски бордюров, строевой подготовки, политинформаций и прочих навыков "боевой и физической", я немного разобрался в расстановке сил батальона, научился красиво писать (!) и ушел в штаб - начальником строевой части. Стал "писаришка штабной"! В мой функционал входило многое - ежедневное ведение книги приказов части, немного секретки, постановка и снятие бойцов с вещевого и продовольственного довольствия, получение продуктов и сухих пайков, отправка в отпуска и командировки, рисование секретных карт учений, участие в этих учениях, что однако не отменило ежедневные кроссы, парашютно-десантную подготовку, высадку десанта и прочих военных прелестей.

Так незаметно прошел год! Я научился спать стоя, делать "подъем переворотом", пить спирт-ректификат без закуски, добывать спирт из йода, за пять минут съедать обед, полюбил лук и куски жира в супе, выкуривать сигаретку на иголочке, когда ее остается полсантиметра, спать в наряде на сопке обнявшись для тепла с собакой, ходить строевым шагом, делать "подъем-отбой" за 45 секунд по 20 раз за ночь, бегать "десятку" легко и не напрягаясь, показывать челку из под берета (через полгода), пить "чай" в банке из под тушенки, сразу же после ее съедения, кушать сахар "вприкуску" и за минуту съедать полбулки хлеба!

***

А на последок не совсем обычная история, женская, потому что праздник этот не только мужской.

Орли Блюм

А ну-ка покажи свой чемоданчик!

В армии я служила не вольнонаемной, а по контракту, со всеми вытекающими последствиями. За 4 года службы дослужилась до почетного звания "Ефрейтор". Многие срочники отказывались от эго звания и кто в армии служил, тот знает почему. Даже присказка была в тему, она не совсем приличная и о ней только в приватной беседе, чтобы не шокировать женщин.

Итак, слушайте.

У каждого военнослужащего должен быть "тревожный чемоданчик".

Тревожный чемоданчик — это комплект вещей первой необходимости, которые потребуются для выживания в экстремальных условиях.

Для тех, кто не в теме и не знает ничего про этот чемоданчик. Комплектация:

Туалетные принадлежности (зубная щётка, футляр для щётки, зубная паста,мыльница, мыло, крем для бритья, стакан пластмассовый, набор станков для бритья - 2 шт., зеркало)

Столовые принадлежности (сухой паёк, ложка – вилка – нож - набор тарелка, кружка, фляга)

Бытовые принадлежности (фонарик светодиодный, батарейки - 3 шт., свечки, спички, крем для обуви, щётка сапожная, ложка для обуви)

Аптечка (бинт, вата, пластырь бактерицидный - 5 шт., жгут, уголь активированный)

Канцелярские принадлежности (тут комплектация в зависимости от должности)

Предметы личного пользования (нательное бельё (майка, трусы), носки - 2 пара, полотенце вафельное, носовые платки – 2 шт. щётка одежная, расчёска).

Командир нашей роты был самый лучший в бригаде и перфекционист по совместительству. Поэтому в нашей роте у всех офицеров, прапорщиков и сержантов были самые образцовые "тревожные чемоданчики". Каждый предмет был заламинирован в пленку, все было точно по списку и уложено в правильном порядке. Проверку "тревожного чемоданчика" проводили периодически на построении и при подъеме по тревоге. Каждый вещмешок был с бирочкой, на которой были инициалы, должность, звание. Бирочка как бейджик, ее можно было менять. Чем и пользовались иногда офицеры в случае проверки.

Вот знаете в чем тут подвох? "Тревожные чемоданчики" служивых женщин отличались по комплектации, в части списка "Предметы личного пользования". У женщин были другое нижнее белье и еще средства гигиены особого рода.

А вот теперь самое смешное. Во время одного подъема по тревоге меня не было в расположении бригады, я была с ребенком на больничном. У замполита роты вещмешок был растерзан при очередной попойке и он с ним выйти на проверку не мог. Он схватил мой чемоданчик, поменял бирки и вышел на построение. Он знал, что у меня как у лучшего писаря батальона, тревожный чемоданчик всегда в порядке. Про разницу пола он вспомнил ,когда прозвучала команда предъявить содержание чемоданчика.

Надо было видеть старшего лейтенанта, багрового от стыда, когда он выкладывал мои личные вещи и средства личной гигиены. Рядом стоящие офицеры не могли сдержать смех и шутливые реплики, проверяющий был в гневе.

- Что это за шутки, старший лейтенант К.?

- Это я по ошибке взял вещмешок писаря роты, товарищ полковник. Разрешите исправиться?

Но уже было поздно в части позора. Взыскание он тоже получил, вместе с ничем не повинным командиром роты.

В отместку за позор и свою оплошность, офицер вместе с собратьями опустошили мой сухпаек и оставили это все с крошками и банками у меня в мешке.

Пришла я на службу после больничного, обнаружила это непотребство и закричала:

- Что это такое? где мои консервы и кто тут пировал?

- Это крысы у нас завелись,- подавляя смех , сказал старшина.

- Я понимаю, но почему эти крысы не выбросили банки, не говоря о крошках сухарей?- прошипела я.

И тут мне все рассказали. Я каталась по своему столу от хохота и стирала следы от туши после истеричного хохота. Но это все не спасло моих офицеров от восполнения комплектации "тревожного чемоданчика".

Таких смешных и курьезных случаев в армии полно. Не даром же говорят: кто в армии служил, тот в цирке не смеётся.

"