«Вернулись и даже живем...»

Людмила Голодяевская, родившаяся в августе 41-года в фашистском концлагере Димитравас, помнит неволю за колючей проволокой по воспоминаниям матери. Мать и дитя уцелели чудом, проведя в концентрационных лагерях ВСЮ войну! Свобода пришла с колонной советских танков – в 45-м, в Майданек. Людмила Михайловна поражалась взаимопомощи заключенных разных национальностей в Освенциме: «Мама рассказывала, что в неволе была только одна нация – узник. Все помогали друг другу».

Взаимовыручка исчезла сразу в мирной жизни, на целых полвека. В 1994 году для получения долгожданных льгот Людмиле Михайловне выдали справку в Федеральной службе контрразведки по Самарской области о том, что, находясь в фашистских лагерях, она противоправных действий против государства не совершала. Так и написали, заверив печатью, о младенце: «Фактами о преступной деятельности в годы войны не располагаем»!

Каждый год 1 сентября в польском городке с трагически известным всему миру названием «Освенцим» ксендзы католической церкви и тысячи прихожан произносят слова особой молитвы. Это молитва за упокой миллионов человеческих душ, вознесшихся в небо через трубы крематориев гигантской фабрики смерти, рожденной дьявольским замыслом фашизма. Здесь, на местах своего мученичества, накануне полувековой годовщины начала Второй мировой войны, побывали сто двадцать членов «Союза бывших малолетних узников фашистских лагерей». Здесь прошло их детство, здесь гибли в газовых камерах и печах крематориев их матери, сестры, братья, а сами они чудом остались живы. Вопреки зверским медицинским экспериментам, ужасам нацистских пыток...

Вход в Освенцим (Аушвиц-1) венчает знаменитая металлическая арка-надпись «Arbeit macht frei», что означает «Работа делает свободным». Этот лозунг был размещен на входных воротах многих фашистских концлагерей – то ли в насмешку, то ли для придания узникам ложной надежды.

Освенцим был единственным лагерем, в котором заключенных клеймили наколками, присваивая им «инвентарные» лагерные номера. Во-первых, чтобы лучше идентифицировать обнаженные трупы, и, во-вторых, чтобы легче опознавать сбежавших. Обычно татуировку фашисты выкалывали на левом предплечье.

22 июня 1989 года я вместе с бывшими малолетними узниками Освенцима оказался в Польше на территории музейного комплекса Аушвиц. Аушвиц-2, также известный как Биркенау или Бжезинка, – это то, что обычно подразумевают, говоря об Освенциме. До времени убеленные сединами «дети» – бывшие узники фабрики смерти, снова вели себя как дети! Они радовались этой зарубежной поездке, которая для многих была первой в их взрослой жизни.

Владимир Захарович Яцкевич, лагерный номер 188189, и Анатолий Константинович Филекин сразу нашли свой детский барак №31 и нары у входа, где началась их дружба и прошли самые страшные месяцы их жизни. Я заметил, что два друга так и сидели на своих нарах, пока туристическая группа бывших узников осматривала весь лагерный комплекс и музей. Как ни странно, им не хотелось уходить из темного барака – наверное, они просто прощались с детством.

В конце экскурсии два друга оказались на сортировочном поле с рельсами, куда в войну прибывали эшелоны с новыми заключенными. Владимир Захарович и Анатолий Константинович увлеченно рассказывали, что именно здесь они успешно прошли первый отбор на продолжение своих жизней. Они не попали в самую многочисленную группу заключенных, составлявшую примерно три четверти привезенных людей, которая в течение нескольких часов отправлялась в газовые камеры. Это были женщины, дети, старики и все те, кто не прошел рабочую медкомиссию на этом полевом «вокзале». Каждый день в Освенциме убивали более 20 тысяч вновь прибывших человек, непригодных к каторжным работам.

Владимир Захарович рассказывал мне, как его с братом поселили в бараке №31, дали бумажки с номерами, которые потом выкололи на левой руке. Им, как и взрослым, полагалась утром кружка кипятка, в обед – почти литр баланды, а вечером – тоже баланда, но с кусочком хлеба. Многие не выдерживали и умирали с голоду. Тогда соседи по нарам обязаны были перетащить тело умершего к выходу и погрузить его в специальную вагонетку. Было жутко, когда каждое утро эти вагонетки проезжали перед бараками и наполнялись доверху трупами.

Самым страшным в лагере считался барак №11 – «блок смерти». В сентябре 1941 года в этом здании было проведено первое испытание травления заключенных газом. Тест был признан успешным: погибли 600 советских военнопленных и 250 больных узников. В остальное время в этом блоке проводились наказания для нарушителей режима лагеря, как правило, со смертельным исходом. Владимир Захарович и Анатолий Константинович увидели барак № 11 впервые вместе со мной, хотя и знали о нем с лагерного детства. В то время увидеть «блок смерти» можно было только один раз – первый и последний...

Самая молодая из группы – Людмила Литвиненко – потерялась в Освенциме. Не тогда, в войну, а сейчас. Все бывшие узники собрались в автобусе, чтобы возвращаться в отель, а Людмилы Сергеевны все не было. Пошли на поиски, и я своим телеобъективом разглядел ее в самой середине рядов колючей проволоки. Я видел, что она плакала. Она рыдала и в автобусе до самого отеля. Она рассказала потом, что в Освенцим попала младенцем и ничего не помнила, кроме страшных бетонных столбов с паучьими глазами-изоляторами. Людмила Сергеевна узнала позже, что колючая проволока несла в себе смертельный заряд электричества, а за столбами и проволокой была нейтральная мертвая зона со следовой полосой, которая вся простреливалась со сторожевых вышек. В этом месте живым человек быть не мог. Вот она там и ходила, туда и обратно, справедливо считая, что это самое правдивое и страшное место в этом музее смерти.

Людмила Михайловна Голодяевская все читала и читала нам свои стихи. Не читать и не писать их она просто не могла.

Мы пришли из бараков Освенцима,
Где в печах нас сжигали живьем.
До сих пор никому и не верится,
Что вернулись и даже живем...