Профессор Вячеслав Шупер

– Что вам известно о проверках научных работ на секретные сведения?

– Я работаю по совместительству на кафедре экономической и социальной географии России географического факультета МГУ. На заседании кафедры нам объявили о восстановлении процедуры экспертизы на все публикуемые статьи, аэрофотоснимки, карты и так далее. Также нам показали новую форму акта. Эксперты должны просто расписаться в том, что в научной работе нет сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати. В советские времена там был подробный перечень таких сведений и даже формулировка: «…и другие сведения, опубликование которых может нанести вред советскому государству».

– А про такое же требование в других научных организациях и вузах вы слышали?

– Про совещание в НИИ физико-химической биологии имени А.Н. Белозерского при МГУ я узнал из статьи в журнале Nature. Понятно, если это ползучее восстановление акта экспертизы происходит, то как-то координируется. Где-то собирают руководителей организаций и внушают им, что они это должны делать, иначе наживут себе неприятности. Невозможно представить, чтобы какой-то академик или профессор в годах самостоятельно это придумал. Это проявление одной и той же тенденции.

– Насколько верно утверждение, что оформление акта экспертизы связано с ФСБ?

– При каждой научной организации, где речь может идти о разглашении секретных сведений, где сотрудники имеют доступ к подобной информации, есть первый отдел, он же – спецчасть, а это – филиал ФСБ. Так же было и в советские времена, только тогда это была структура КГБ. На самом деле эта структура необходима, поскольку есть сотрудники, которые работают с секретными материалами. Режим секретности должен соблюдаться. Но мы же не против этого протестуем. Мы не согласны со злоупотреблениями секретностью. Теперь вдруг решили, что научные работы должны проверяться, даже если сотрудники не имеют доступа ни к каким секретным материалам, а таковых – подавляющее большинство. Проверяют даже в том случае, когда речь идет о чисто теоретических статьях, фундаментальных исследованиях, которые в принципе должны быть открыты. Как и в советские времена, мы возвращаемся к тотальному оформлению актов экспертизы на все публикации.

– Как происходит оформление акта экспертизы?

– Допустим, я написал статью. Я знаю, кто у нас в отделе эксперты с допуском. Это мои же товарищи по работе. С ними у меня вполне хорошие и рабочие отношения. Они мою работу изучают на предмет ее соответствия тем инструкциям, с которыми их ознакомили в спецчасти: нет ли там сведений, запрещенных к опубликованию документов, которые они мне показать не могут, поскольку я не имею допуска, но с которыми они ознакомлены. На уровне экспертов у меня в советские времена никогда никаких проблем не было. Потом этот акт подписывает первый отдел, а утверждает руководитель организации. Он в советские времена в нашем институте мог утвердить работу, а мог и не утвердить. Функция первого отдела – организовать всю эту работу, дать инструкции экспертам.

– А как это происходило во времена СССР?

– Тогда тотальное оформление актов экспертизы было еще и источником серьезных злоупотреблений. Список секретных сведений определялся секретной инструкцией. Туда можно было внести все что угодно. Например, запрещали публиковать теоретические статьи, задевающие амбиции начальства. Во времена Брежнева запрещалось публиковать неблагоприятные сравнения с зарубежными странами, любые сведения о неблагоприятных тенденциях. Если производство выросло, то можно публиковать, а упало – нельзя.

– А какие злоупотребления секретностью возможны сегодня?

– Да все те же. Представьте себе, что я опровергаю результаты, полученные директором института. В советские времена он мог просто не утвердить акт экспертизы на мою статью. Сейчас до этого еще не дошло, но лиха беда начало.

– С какой целью, по вашему мнению, происходит возврат к тотальному оформлению актов экспертизы?

– Думаю, цель такая же, как и в советские времена, – восстановление контроля, цензуры. Она имеет и важное психологическое значение: пойдет ли ученый на митинг, зная, что ему скоро оформлять этот акт? Будет ли там выступать с пламенной речью и давать откровенные интервью? Да и вы, журналисты, еще почувствуете это на себе. У вас будет крайне скудная информация. Ведь в некоторых институтах Академии наук уже был поставлен вопрос о том, что акт экспертизы должен оформляться на любые публикации, в том числе и в газете. Не на руку происходящее и намеченной Министерством образования политике по популяризации российской науки. Как можно пригласить зарубежного профессора, когда в институте полицейская атмосфера? И как можно ученому поехать за границу? Ты расписываешься в своей лояльности и знаешь, что тебя всегда можно поймать, если ты чем-то окажешься неугоден.

– Многие ученые пишут, что давно свои работы согласовывают с первым отделом. Некоторые удивляются, почему такой резонанс вызвала привычная процедура…

– В некоторых институтах эта практика не прекращалась даже в постсоветские времена. Что касается подавляющего большинства институтов, то там с крахом СССР рухнула и такая система. Поэтому в таких учреждениях долгое время никто об актах экспертизы просто не слышал.

– А где еще, по вашим данным, давались указания о согласовании работ с ФСБ?

– Одна моя коллега из академического института в Екатеринбурге написала мне подробное письмо, но попросила не упоминать публично не только ее имя, но и название института. Все это напоминает тайную полицию. Люди боятся даже говорить о том, что они обязаны делать. Так вот, у них в институте ползучее восстановление актов экспертизы началось в 2007 году. Сначала им стали настоятельно рекомендовать, потом стали требовать, чтобы они расписались на приказе. Моя знакомая упорствовала, тогда ей завотделом запретил вообще что-либо публиковать. Она перешла в другой отдел с более вменяемым начальником. Кроме того, она пишет статьи на английском для зарубежных изданий. Их требуют переводить на русский для первого отдела.

– А еще откуда есть такие сигналы?

– Люди избегают об этом говорить. Самого этого социального зла юридически не существует. Как в советские времена юридически не существовало цензуры, но нельзя было упоминать существование Главлита. Оформление акта экспертизы коснулось самых различных сфер. Если говорить об институтах РАН, то в одних это есть, а в других нет. На механико-математическом факультете МГУ, по данным на сегодняшнее утро, акта экспертизы еще нет. Даже в МГУ эта инициатива введена на уровне факультетов, а не всего вуза. Я, кстати, пока могу не оформлять акт экспертизы, так как мое основное место работы – Институт географии РАН, где акта экспертизы еще нет. А вот все штатные сотрудники кафедры МГУ этот акт обязаны оформлять.

– Если и в Институте географии РАН введут обязательное оформление акта экспертизы, как вы поступите? Некоторые ученые уже заявили, что ничего согласовывать не собираются.

– Опыт сопротивления разрушительной реформе Академии наук сделал меня пессимистом. Если это введут в нашем институте, я попробую сопротивляться с помощью юридических процедур. Я потребую заверенную копию приказа об этом, которую мне в любом случае не дадут. Думаю, в дальнейшем одни ученые будут оформлять акт экспертизы, а другие – нет. Последних будет становиться все меньше и меньше. Они окажутся в зоне риска, и от них будут избавляться при всяком удобном случае. Мне кажется, если уж ученые не проявили солидарности, когда нужно было отстаивать Академию наук, которую бесславно разгромили и превратили в клуб ученых, то и тут промолчат. Думаю, всех ученых постепенно заставят оформлять акт экспертизы.