Posted 20 февраля 2005,, 21:00

Published 20 февраля 2005,, 21:00

Modified 8 марта, 09:36

Updated 8 марта, 09:36

Алексей Лысенков

Алексей Лысенков

20 февраля 2005, 21:00
Глядя на Алексея Лысенкова, трудно представить, что в жизни бессменного ведущего телепередачи «Сам себе режиссер» есть место экстриму. Преферанс, шахматы, гольф – обычные увлечения людей такого типа. Однако к Алексею эти стереотипы не относятся. Уже много лет он занимается наиболее опасной разновидностью автоспорта – г

– Алексей, как в вашу жизнь вошли гонки на выживание?

– Случайно. Больше десяти лет назад, когда этот вид спорта только появлялся, меня пригласили поучаствовать в так называемом звездном заезде. И мне вдруг очень понравилось. Понравилось настолько, что начал гоняться с завидной регулярностью. Из звездных заездов перешел в профессиональные, у меня появилась собственная машина. Сейчас, правда, ее уже у меня нет, недавно я ее отдал друзьям, и вскоре она «умерла». Машины, участвующие в контактной борьбе, как гладиаторы: долго не живут. Собственно, машины в гонках на выживание и есть гладиаторы, только железные. Сейчас гоняюсь не так часто, только когда специально приглашают.

– После тех звездных заездов не только вы всерьез увлеклись автоспортом…

– Совершенно верно. Именно тогда автогонками заболел Николай Фоменко. Но он вскоре перешел в другие дисциплины. Сейчас на международной арене в шоссейно-кольцевых гонках успешно выступает.

– Гонки на выживание – один из немногих видов автоспорта, где разрешена контактная борьба. Почему вы выбрали не ралли или шоссейно-кольцевые гонки, а именно автобои?

– Насколько я знаю, других контактных видов автоспорта в природе не существует. Гонки на выживание пришли к нам из Америки. Там это огромное, хорошо поставленное шоу. Люди приезжают туда на старых машинах и устраивают на огромном стадионе грандиозную битву. Последний оставшийся на ходу получает приз – новый автомобиль. У нас все сложилось несколько иначе: гонки превратились в спорт, скоростные заезды с элементами единоборства. Именно контактная борьба меня и привлекла. К тому же компания сложилась хорошая – настоящий мужской клуб. Деремся мы только на трассе, а в жизни – лучшие друзья.

– Как вас встретили профессионалы?

– Меня, как и любого новичка, поначалу оберегали, всячески помогали. Новеньких стараются не прессовать на трассе: претендовать на какие-то места они все равно не могут, а значит, и бить их нет смысла. Пусть человек осваивается, учится ездить. А вот когда дорастает до нормального уровня и начинает бороться за очки, тогда его долбят по полной программе. Ну а за фаворитами идет настоящая охота. Есть в гонках на выживание несколько классных гонщиков на серьезно заряженных машинах, обогнать которых практически невозможно. Поэтому многие специально отстают от них на круг, прячутся где-нибудь за поворотом и пытаются выбить с трассы. Только так они получают шанс на победу.

– А вам в лидерах бывать приходилось?

– Кубки дома стоят, медали висят, грамоты сложены аккуратной стопочкой. В общем, высокие места приходилось занимать.

– Чем машина для гонок на выживание отличается от обычного уличного автомобиля?

– Абсолютно всем. Чаще всего в гонках на выживание используются отечественные автомобили, переднеприводные «Жигули». Их кузова наиболее пригодны для доработки, их легко обслуживать. Обычно для таких целей покупается старая «восьмерка» или «девятка», после чего ее начинают доводить до ума. Ставят спортивный карбюратор, спортивную коробку передач. Важнейшая деталь, от которой напрямую зависит безопасность пилота, – анатомическое сиденье со специальными ремнями крест-накрест. В салоне и на поверхности кузова приваривают дуги, предохраняющие пилота и машину от ударов. Все лишнее, включая торпеду, обшивку, пассажирские сиденья и прочие удобства, из салона убирают. Зато в него перемещают из-под капота такие уязвимые детали, как аккумулятор и радиатор. Роль бензобака выполняет обычная двадцатилитровая канистра, установленная в центре кузова. На приборной панели остается только тахометр и датчик заряда аккумулятора.

– А как же без спидометра контролировать скорость?

– А ее и не надо контролировать, не так быстро мы ездим. Для обеспечения безопасности организаторы всеми силами стараются ограничить максимальную скорость. Ведь контактная борьба на высоких скоростях становится очень опасной. Убиться можно и на двадцати километрах в час, ну а с увеличением скорости вероятность несчастного случая многократно возрастает. Именно поэтому трассы для гонок на выживание изобилуют поворотами. Ну а если есть длинные прямые, их разбивают ретардерами. В таких условиях при всем желании сильно не разгонишься. Гонщики даже вносят изменения в КПП: за ненадобностью блокируют четвертую передачу, потому как трех оставшихся хватает выше крыши.

– Свою машину строили самостоятельно?

– Я ее купил у человека, участвовавшего в гонках, так что серьезных изменений в конструкцию вносить не потребовалось. Однако машина была изрядно потрепана в боях, поэтому пришлось доводить ее до ума и приспосабливать под себя. После этого благополучно проездил на ней несколько лет.

– В гонках на выживание на самом деле жизнь пилота находится под угрозой? Приходилось ли попадать в серьезные инциденты, получать травмы?

– Травмы, конечно, были. Не так давно я повредил палец на руке, до сих пор опухоль не сошла. Неудачно сделал трюк под названием «уши», переворот на 360 градусов без касания крышей земли, после которого машина вновь оказывается на колесах. Перед этим травмировал позвоночник, несколько недель нагибаться не мог: неправильно зашел на трамплин и очень жестко приземлился. Один раз чуть не утонул. Гонялись в карьере, рядом с трассой было несколько небольших озер. И меня вытолкнули на вираже прямо в одно из них. Машина полностью ушла под воду, я еле успел отстегнуться и выбраться на крышу, где и простоял, пока друзья-соперники не помогли выбраться. Мой болид потом очень долго вылавливали. А вообще большинство травм в гонках на выживание происходит по вине пилотов: расслабился, что-то не так сделал – и результат в буквальном смысле на лице. Организаторы делают все для того, чтобы максимально обезопасить пилотов. Каждая машина проходит строжайший технический контроль на соответствие всем нормам безопасности. Жесткий каркас, специальное сиденье, защитная экипировка: благодаря этим вещам гонщик может выполнять прыжки, перевороты и другие сложные трюки практически без риска для здоровья. Но если ездить бесшабашно, можно серьезно покалечиться. Вообще любой риск должен быть оправдан. Не только в спорте, но и в жизни.

– Наверняка на трассе случались смешные или курьезные случаи?

– А как же без этого? Один раз гонка автомобилей у нас превратилась в гонку черепах. Приехали на песчаную трассу и все дружно, глядя друг на друга, поставили не ту резину. В конце концов интрига свелась к тому, сможет ли кто-нибудь доехать до финиша. Ни о каких скоростях и контактной борьбе речи и быть не могло, контактная борьба шла между машинами и песком. Уже не помню, финишировал ли кто-нибудь, но практически все автомобили безнадежно увязли. В другой раз совершенно случайно выбил задний мост у стоящей машины. Ее хозяин, хоть и сам в некоторой степени был виноват в происшедшем, затаил на меня обиду и на каждой гонке пытался убрать с трассы. И приговаривал перед стартом: «О, Лысенков приехал, будет за кем поохотиться!». И охота эта продолжалась довольно долго.

– Ну а на дорогах общего пользования вы как ездите? Любите пройти поворот с заносом или скорость превысить?

– Неписаный закон для любого гонщика – всегда стараться соблюдать правила дорожного движения. Один мой знакомый, титулованный спортсмен, многократный победитель международных соревнований, всегда ездил по городу не быстрее шестидесяти и в правом ряду. Он говорил: «Я приеду на пять минут позже, чем тот, кто меня обгоняет». Я придерживаюсь этой же точки зрения. Если кто-то начинает со мной гоняться на обычной дороге, я его пропущу. Пусть он приезжает на трассу, там и посмотрим, кто как ездит. На улице неподготовленная машина в экстремальной ситуации сложится в гармошку так, что никакие подушки безопасности не помогут. Только бутерброды из железа с мясом потом доставать будут. Так что лихачить на дороге в серийной машине, пусть это даже самый крутой джип, бессмысленно и очень опасно. Как говорится, лучше опоздать на пять минут, чем на всю жизнь.

– Вы ведь не только весьма уверенно передвигаетесь на четырех колесах, но и любите полетать под куполом. Каким ветром вас занесло в небо?

– Честно говоря, я всегда боялся высоты и очень хотел этот страх преодолеть. Сначала я прыгнул с «тарзанки» в парке культуры. Прыжок этот был для меня очень серьезным испытанием, намного более серьезным, чем все последующие прыжки с больших высот. Потом летал на параплане, сначала в Москве, затем в горах. Ну и в итоге добрался до парашюта.

– Какие мысли роились в голове, когда вертолет в первый раз поднимал вас на многокилометровую высоту?

– Ужасно боялся смотреть на землю. Когда выходил из самолета, смотрел в сторону горизонта. Причем прыгать с малой высоты на «дубе» было страшнее, чем с четырехкилометровой под «крылом». Если из-за облаков земля кажется игрушечной или вовсе не видна, то с девятисот метров ты полностью осознаешь высоту. Ну а в действительности понял, что такое пятый океан, когда полетал на боевом истребителе. Летал с инструктором, который показывал мне, что к чему, объяснял все премудрости, показывал фигуры высшего пилотажа, после чего я уже сам крутил «бочки» и закладывал виражи. Правда, мертвую петлю сделать так и не смог. Потом вместе с Якубовичем выбирались на подмосковный аэродром, где я тренировался на учебном ЯКе. К сожалению, чтобы серьезно этим заниматься, нужно много времени, которого катастрофически не хватает.

– Какой страх еще осталось преодолеть?

– Очень хочу попасть под землю. Я боюсь не замкнутого пространства, но тесноты. Родился в Киеве, где, как известно, пещер хватает. В детстве много ползали под землей, я изучил практически весь подземный Киев. И был один эпизод, который я запомнил на всю жизнь, – в узком месте застрял, и меня охватила паника: сверху огромная толща земли, и не сдвинуться ни вперед, ни назад. Так что я очень бы хотел спуститься с диггерами или спелеологами. Но до этого еще надо дозреть. Многие мои друзья увлекаются дайвингом, не один год зазывают под воду. А нырять я люблю с детства и сейчас периодически плаваю в маске с трубкой. Правда, в воде я быстро замерзаю. Но эту проблему можно решить с помощью гидрокостюма. Во время съемок в Мексике нам предложили научиться погружаться. Валдис Пельш такой возможностью воспользовался, а я и Максим Леонидов променяли подводные миры на прибрежный бар. А Валдис уже достиг здесь профессионального уровня.

– А откуда вообще взялась тяга к экстриму? Хочется побороть комплексы, разнообразить жизнь или просто поработать на публику?

– Мальчишка все время пытается что-то доказать себе, окружающим и с этим вырастает в мужчину. Но, став мужчиной, он все равно по инерции продолжает доказывать, главным образом самому себе. Я через экстрим познаю что-то новое, главным образом самого себя и свои возможности.

– А как к вашим увлечениям относятся друзья и близкие? Не пробовали их приобщить к экстриму?

– Относятся как к данности. Знают, что я на всю голову сумасшедший и спорить со мной бесполезно. Приходится мириться с комбинезонами и шлемами, развешанными по всему дому. Дочку я заставил прыгнуть с четырехкилометровой высоты затяжным прыжком через облака. Ей тогда было 13 лет, и она получила от прыжка огромное удовольствие.

"