Posted 19 мая 2015,, 21:00
Published 19 мая 2015,, 21:00
Modified 8 марта, 02:22
Updated 8 марта, 02:22
Мой день Победы
У моей бабушки было несколько страшных воспоминаний о Великой Отечественной войне.
Первое связано с бомбежкой 1941 года. Небольшой дом в Запорожье, где жила она вместе с годовалым сынишкой (моим будущим дядей), после налета вражеской авиации превратился в руины. Прямо на глазах! Бабушка собрала в тюки уцелевшие кастрюли и одеяла и с ребенком на руках на какой-то раздрызганной соседской телеге отправилась в Синельниково – к своей родне.
Дорога была трудной и непредсказуемой, поскольку фашисты с каждым днем все больше оккупировали Украину…
В Синельниково начался голод. Бабушка, будучи врачом, не могла помогать фронту (этот факт мучил ее до конца жизни) – не с кем было оставить малыша.
К концу войны, когда он подрос, произошла еще одна история, которая оказалась пострашнее бомбежки. Во всяком случае, именно этот рассказ я слышал чаще всего – как трагическое воспоминание о тех временах. Однажды она отлучилась по делам, а сына оставила ненадолго с местной детворой. Но когда вернулась, соседка кричала ей через всю улицу: «Шура! Шура! Там твой Жорик под лошадь попал!»
Представить только: четырехлетний малыш – под огромную лошадь!
Бабушка бросилась в дом и нашла своего сына… целым и невредимым. Тут же выяснились детали происшествия: лошадей, оказывается, было две, и запряжены они были какими-то низкими розвальнями. Причем неслись на большой скорости. А малыш, поскользнувшись в сугробе, вылетел прямо к их ногам. Как он уцелел, как увернулся под тяжелыми копытами, не получив смертельных ран, остается загадкой. Однако с тех пор бабушка не оставляла его ни на минуту.
Недавно я спросил у дяди (того самого счастливчика), а помнит ли он День Победы. Как оказалось, сам день не остался в памяти, но запомнилось другое.
В мае 1945 года они с бабушкой получили извещение от отца с фронта. Наш славный подполковник, командир 1069-го зенитно-артиллерийского полка Виктор Карпович Борзенко (то есть мой дед), завершив войну в литовском городе Клайпеда, звал их к себе на побывку. Вернуться домой он, понятно, еще не мог: демобилизация советской армии растянулась на несколько лет. Но гостевые визиты после Победы стали делом привычным и весьма поощрялись.
Ехали в теплушке по разрушенной Украине, затем несколько дней пересекали изрытую бомбежками Белоруссию, пока, наконец, не добрались до Балтийского побережья. Семейное предание сохранило один эпизод той встречи. Виктор Карпович встретил их в небольшом доме, сплошь уставленном старинной мебелью, посудой, картинами, зеркалами и перевязанными, сложенными вчетверо коврами. Оказалось, что эти вещи он собирал по всей Европе в разрушенных бомбежкой заброшенных домах и намеревался отправить семье, поскольку в Синельниково за годы войны было распродано все, что только можно.
Страшная правда военных лет: по разные стороны границы последствия одной бомбежки помогали залатать урон, нанесенный такой же бомбежкой, но на другой стороне. Сколько трофейных вещей переехало из одной страны в другую! Война перемешала семейные реликвии, разбила бытовой фон эпохи на миллионы мелких осколков. Вот и дедушкины трофеи перебрались сначала в Синельниково, затем – в Новочеркасск (там он получил работу) и, наконец, в Ростов-на-Дону, где родился уже автор этих строк.
…Дедушку я не застал (он умер в 1977 году – за семь лет до моего рождения), но несколько картин, огромное трюмо красного дерева, иностранные блюда и тарелки по нынешний день украшают наш дом. В них – отголосок войны, дыхание времени. Но были еще две вещи, к которым в детстве я прикасался чаще всего. Это саперная лопатка и… тяжелый сине-серый ватник, который мы каждую зиму, когда отключали отопление, подкладывали в квартире под входную дверь. Так теплее. Картина получалась абсолютно «из прошлого». Шаги за дверью в подъезде превращались в шаги павших солдат, а сам ватник, напоминавший человеческую фигуру, казался жертвой войны. Конечно, все это рисовалось в воображении, но ведь имело прямое отношение к этим вещам – они пришли к нам оттуда, где именно так и было…
Недавно разыскал в архиве дедушкины документы… В семье, к сожалению, никто не знал подробностей его фронтовых подвигов. Два ордена Отечественной войны (I и II степени), орден Красной звезды, медали «За оборону Сталинграда» и «За взятие Кенигсберга»… Но что за этим стоит? На домашних посиделках он не любил ворошить прошлое. Если что и вспоминал после третьей-четвертой рюмки, то только… истории со счастливым концом. Как однажды, например, рядом разорвался снаряд, его контузило, присыпало землей, но он справился, нашел силы самостоятельно выбраться из-под завала. Или как, освобождая город, удавалось спасать мирное население… Ни крови, ни жертв, ни разрушенных судеб в его воспоминаниях никогда не было.
Даже на встрече с однополчанами в 1948 году в Петергофе он так и не выдавил из себя ни одного трагического эпизода. «Мы прошли…», «Мы справились…», «Мы преодолели…» – вот наиболее привычные его фразы. При этом он не был наивным человеком, не был простаком. Просто ему хотелось именно так видеть прожитые годы, на что, как победитель, он имел, конечно, полное право.
На вопросы своего сына, мол, а много ли ты самолетов сбил, – отвечал всегда односложно, почти отмахиваясь: «Да, что-то там сбил». Сын не унимался, настаивал: «Но хотя бы парочку сбил?» – «Наверное, сбил. Как тут поймешь, когда кругом такая мешанина».
И вот читаю представления к наградам. В одном сказано, например, что подполковник Виктор Борзенко в 1943 году во время боев на реке Неман обеспечил советским войскам надежную противовоздушную оборону. «В результате умелого руководства полком было уничтожено 4 вражеских самолета, а всего за время боев в составе I-го Прибалтийского фронта полком сбито 8 самолетов противника». И подобных цитат из архивных документов можно привести еще множество.
Он ушел на войну 23 июня 1941 года – прямиком со сборного пункта, где проходил (так совпало) военные учения. Вернулся после демобилизации 31 января 1946 года. Пять лет, вычеркнутые из жизни, позволяли выбрать новый путь, изменить сферу деятельности. Но Виктор Карпович любил свою профессию (инженер-технолог литейного производства). Полгода ездил в Москву, ждал распределения. И, наконец, дождался. В Новочеркасске, на окраине города, при электровозостроительном заводе строился техникум, который остро нуждался в кадрах. Виктора Борзенко назначили его директором, что на бабушку произвело неизгладимое впечатление: «Зачем ты выбрал эту дыру! Неужели нельзя было получше город найти».
Как ни печально, бабушка оказалась права: строительство техникума, в самом деле, сделалось вторым фронтом Виктора Карповича. Любую мелочь (от вопросов строительства до поиска кадров) приходилось решать через высокое начальство, добиваться встреч, требовать, доказывать. При его мягком, молчаливом характере это был особенный подвиг. Но факт остается фактом: за несколько лет все было построено, учебный процесс налажен, а сам дедушка… заработал болезнь Паркинсона, которая, увы, ускорила его уход из жизни.
Когда на свет появился я – ни у мамы (т.е. его дочери), ни у моей бабушки не возникло ни малейшего сомнения, как назвать ребенка: только Виктор Борзенко. С этим моральным наследием и живу.