Андрей Кураев

– Отец Андрей, состоявшийся недавно Архиерейский собор в очередной раз продемонстрировал трогательное единение с властью. Вам не кажется, что в начале XXI века РПЦ повторяет ошибку столетней давности? Тогда, накануне революции, Церковь тоже безоговорочно поддерживала монархию. Как известно, ни первой, ни второй на пользу это не пошло.

– Ну что ж, давайте займемся своего рода психоанализом – рассмотрим некоторые частности, позволяющие прояснить смысл оставшегося за кадром официальных репортажей. Главной интригой Собора было – состоится или нет объединение Московской патриархии и Русской Зарубежной Церкви. Ни для кого не секрет, что инициатором диалога по данному поводу был президент Путин. Вспомним также, что участники Собора приезжали в Кремль накануне дня рождения Владимира Владимировича. Так вот, если исходить из логики подобострастного единения с властью, следовало, наверное, преподнести президенту подарок. Сказать ему: «Ваше превосходительство, задание выполнено. Мы построились в одну шеренгу, сейчас рассчитаемся на первый-второй». Но этого не произошло. Собор постановил продолжить диалог и не приурочивать возможное объединение к неким знаменательным датам. На мой взгляд, это – проявление внутренней свободы Церкви. Второй момент. Обратите внимание на последовавшую непосредственно за Собором акцию – Церковно-общественный демографический форум, посвященный проблеме вымирания России. Происходящему со страной были даны просто катастрофические оценки. Предельно тревожный разговор о депопуляции, о вымирании народа никак нельзя назвать дружным одобрямсом политики власти. И, наконец, имеет смысл обратить внимание на то, что во многих церковных документах Церковь говорит языком правозащитной организации. Есть такой парадокс – российские правозащитники борются за права отдельных групп населения, при этом, решительно не замечая угрозу, носящую глобальный характер – перспективу создания электронного концлагеря. Именно Церковь подняла и ведет тему протеста против создания досье на всех граждан России – начиная с индивидуального номера налогоплательщика и заканчивая электронными паспортами. Голос Собора, конечно, лишен тех истеричных обертонов, которые характерны для разного рода пикетчиков и распространителей маргинальных листков, и тем не менее Церковь вновь указала на проблему, которую никто, кроме нее, видеть не желает. Поясню светским языком, в чем состоит опасность. Электронный документ создан не для человека, а для машины. То есть, если я не киборг и у меня в глазу нет сканера, узнать, какая информация обо мне, содержится в моем собственном «машиносчитываемом» паспорте я не в состоянии. А у милиционера сканер будет. И он сможет узнать обо мне то, чего я сам не ведаю. Меня, например, такое положение вещей никак не устраивает. Позиция Собора по данному вопросу такова: если возможно, стоит нажать на тормоза и не спешить в электронное «светлое будущее». Если же процесс необратим, необходимо законодательно гарантировать каждому гражданину право доступа ко всем досье, которые государство на него собирает. Кроме того, не должно быть единой базы данных на конкретного человека. Пусть у налоговиков будут свои файлы, а у гаишников свои. Чиновнику нельзя давать право заглядывать в те разделы моей жизни, которые его не касаются.

– Но приоритет власти – борьба с терроризмом, а значит, наверняка создаваться будет именно единое досье…

– Увы, похоже на то. Но Церковь не собирается быть соучастницей этого деяния.

– Вы говорите, что вопрос вымирания народонаселения был одним из центральных на Соборе. Вспоминается, что несколько лет назад вами была высказана достаточно неожиданная для священнослужителя мысль о том, что если россияне не бунтуют, значит, они вымирают. Правда, вы тут же оговорились, что, начнись волнения, то первый призывали бы к смирению, однако возмущение, мол, естественная реакция здорового организма на невыносимые условия жизни. А спокойствие в этой ситуации – свидетельство глубокой деградации. Ваши оценки и сегодня столь же пессимистичны?

– Пожалуй, да. Возьмите, хотя бы то спокойствие, с которым общество «скушало» недавнюю передачу Китаю нескольких островов. Да и буквально на днях у меня было несколько встреч, как раньше выражались, «с трудовыми коллективами». И я в очередной раз столкнулся с полной апатией аудиторий.

– То есть теперь представителей Церкви пытаются использовать в той же роли, что некогда лекторов общества «Знание»?

– Нет, это меня лично пытались использовать в роли внештатного психолога. Встреча была на тему «этики разрешения трудовых конфликтов».

– Значит, вам не удалось в рамках корпоративного мероприятия пробудить в людях интерес к вопросам духа?

– Что вы, я отнюдь не о проблемах православия говорил, а о проблемах России. О том, что непосредственно касается судеб детей и внуков каждого из присутствовавших. Ответом было абсолютное равнодушие.

– Вы как-то сделали достаточно безрадостный прогноз относительно судеб России – предрекли неизбежную китаизацию Сибири. И в связи с этим порекомендовали своим коллегам изучать китайский язык, дабы попытаться обратить новых обитателей нашей страны в православие…

– Да и сразу же получил изрядную порцию критики за то, что я такой пессимист – не верю, что мы всем еще «покажем кузькину мать». Но как ни странно, эта тема была поднята президентом Путиным во время упомянутой встречи в Кремле. Архиепископ Читинский Евстафий, говоря о массовой миграции китайцев, о том, что их дети идут в российские школы, поставил вопрос о целесообразности преподавания основ православия в общеобразовательных учреждениях хотя бы этого региона. Благодаря чему они могли бы стать центрами ассимиляции наших новых сограждан. Президент «школьный» вопрос обсуждать не стал. Однако призвал епархиальные власти вести пастырскую работу среди китайских мигрантов. Так что, похоже, в лице президента у меня появился единомышленник.

– Не так давно у вас обнаружился и еще один неожиданный единомышленник – известный политтехнолог Станислав Белковский, прославившийся раскрытием «заговора Ходорковского». Вы оба принимали участие в пресс-конференции, презентующей новую структуру – Корпорацию православного действия (КПД). Простите великодушно, но у меня это название ассоциируется с «Союзом меча и орала». Вы не боитесь, что деятельность подобных организаций вполне может привести к дискредитации самой идеи общественной активности православных мирян?

– Я четко различаю собственно идею, конкретные проекты и их исполнителей. Что касается КПД, то, насколько мне известно, никаких акций эта структура пока не проводила. По крайней мере я в них не участвовал. С г-ном Белковским я встречался два раза в жизни, и мнения о нем составить не успел. Знатоком его биографии не являюсь и предпочитаю никак не реагировать на то, что у некоторых людей есть на его персону свои определенные реакции. Посмотрим, как он себя проявит в совместной работе, если она будет. А вот что касается идеи, то убежден – она крайне актуальна. В прежние времена, еще в византийский период, Церковь слишком многое передоверила государству. В результате у нас не сложилось культуры общественного действия. Зато развилась культура придворной интриги. Так вот теперь мне представляется крайне важным, чтобы люди в церковной среде осознали – служить вере можно не только в храме и не только в монашеском одеянии. Можно быть мирянином, человеком социально активным, карьерно успешным и при этом быть православным. А светским людям очень важно доказать, что прийти в церковь не значит эмигрировать в Средневековье. Чтобы донести до людей эту мысль, я даже выступаю на рок-концертах. Чаще всего такое сотрудничество происходит с группой «Алиса». Но это не следует понимать так, что Константин Кинчев мобилизован Церковью. Нет, это он сам решил свое творчество повернуть в сторону православной идеи. Так что миряне могут при желании активно способствовать проповеднической деятельности. А возвращаясь к КПД, могу сказать, что некую слабую аналогию этой организации я вижу в католическом мирянском движении «Опус Деи». О нем, конечно, существуют очень разные мнения, и, естественно, хотелось бы воспринять лучшие, а не худшие его черты.

– В католическом мире, кстати, начиная с конца минувшего века, активно идут процессы демократизации церковной жизни. Можно вспомнить хотя бы движение Христианских низовых общин. В русском православии нечто подобное возможно?

– Конечно, ни от чего зарекаться нельзя. Но если подобные движения и общины возникнут у нас, то появится проблема их взаимоотношений с церковной иерархией. Придется решать вопрос – как сделать так, чтобы возрождение общинности не переросло в реформацию. А между тем угроза последней уже существует. Она фактически началась. Русская реформация начала XXI века – это реформация «опричников», с лицом Григория Распутина и голосом Жанны Бичевской, которая поет: «Мы врага настигнем и порвем на клочья, Господа хваля».

– И насколько велика эта угроза?

– Ну, во-первых, достаточно показательно то, что из решений Архиерейского собора самым известным в обществе стал отказ канонизировать Ивана Грозного и Распутина, чего как раз и добивались эти силы. Реформация это и есть антииерархическое движение мирян. Его представители постоянно ищут повод обвинить патриарха, противопоставить себя епископату, который, как им кажется, занимает слишком мягкие и терпимые позиции по ряду вопросов церковно-общественной жизни. Сегодня уже существует достаточно массовое внутрицерковное диссидентское движение, охватившее и часть монашеской среды. И уверяю вас – это стихия того самого русского бунта, который прекрасно охарактеризовал Пушкин.

– Надо понимать, идеологически это – черносотенное движение?

– Вот, опять-таки случай из жизни. 4 ноября в День Казанской иконы Божьей матери в Санкт-Петербург, входя в Казанский собор, я столкнулся с двумя бородачами, раздававшими листовки упомянутого содержания. Один из них ласково так пообещал мне: «А тебя мы сожжем в железной клетке» (на моей памяти это уже третье такое обещание, брошенное мне в лицо, не считая мечтаний фашистских интернет-сайтов). Недавно один очень достойный священник упрекнул меня, что раньше я был гораздо независимее в своих суждениях, а в последние годы, мол, поддерживаю церковную иерархию. Мне кажется, в этих его словах проявилась извечная убежденность русской интеллигенции – власть всегда не права. Но прошлый век нас научил, что может быть неправота большая, чем неправота власти.