Военный психолог Алексей Захаров

– Какими будут последствия для психики участников боевых действий на Украине?

– Начнем с украинских военных. Ситуация с ними напоминает первую чеченскую кампанию 1994–1996 годов. Украинские военные не понимают, за что им приходится воевать. У них нет внутренней опоры. Все это усугубляется недостаточным материальным снабжением, открытой коррупцией.

– А добровольцы Нацгвардии?

– В отличие от военных у них сильная мотивация, но воевать они не умеют. Им казалось, что можно выхватить шашку наголо и поскакать на врага. Но как вести себя в боевых условиях, они не знают. Это приводит к усталости и апатии.

– Что происходит с психикой мирных жителей?

– Там главная проблема, что мужская часть населения этих областей сдала свою территорию и, попросту говоря, смылась, вместо того чтобы защищать ее с оружием. Эта травма, это ощущение, что они отдали свой ареал обитания, останется с ними на всю жизнь. Если сравним с животным миром, то стая волков, отдавшая свою территорию, вымирает. У людей, к счастью, не так. Но комплекс потери перейдет и на следующие поколения, даже еще не родившиеся.

– Даже если беженцы смогут вернуться?

– В таком случае травма постепенно утихнет, и источником компенсации смогут стать дети.

– Что происходит с человеком на войне в плане психологии?

– Военный стресс страшен тем, что это всегда крайние проявления. Человек и сам причиняет вред, и видит, как другому делают больно, плохо. Когда это происходит на наших глазах, организм воспринимает все так, как будто это происходит с ним самим. Включаются инструменты защиты. Сразу же. Любое насильственное действие воспринимается организмом как угроза ему самому! Применяя оружие, человек всегда испытывает травму, потому что делает противное организму. Человеку приходится перешагивать через себя. Как в контактных единоборствах, таких, как бокс, где ты можешь реально травмировать человека. Это умение перешагнуть через себя определяет степень готовности – как спортсмена, так и военного.

– А если на войну попадает не готовый?

– Бывает, что выключается сознание, человек действует автоматически. Я такое видел не раз – орет, стреляет в белый свет как в копеечку или в того, кто подвернется. Другой вариант – наступает то, что в простонародье называется «отходняк»: человек чувствует слабость, плохо видит или слышит, не сразу понимает, что ему говорят, с трудом передвигается. Человека после такой ситуации надо реабилитировать, снимать напряжение, которое запоминается организмом и может не давать спокойно жить. При стрессе в кровь выбрасывается множество химических веществ. Эти гормоны обостряют зрение, слух. Но если происходит перенапряжение, вместо мобилизации организма будет демобилизация: колотится сердце, сбивается дыхание, рассеивается зрение, дрожат конечности, ватный слух, обильный пот. Боевая подготовка и заключается в том, чтобы повысить уровень мобилизации организма, отдаляя перенапряжение.

– Насколько правдивы рассказы о том, как в стрессовых ситуациях люди задействовали скрытые резервы своего организма и, к примеру, швыряли огромные камни или прыгали через пропасти?

– Расскажу о своем опыте. Первый раз под обстрел я попал в Прибалтике. Я сидел на БТРе, и вдруг рядом по броне зацокали пули. Не помню, как слетел с БТРа, не помню, в кого и как стрелял. Я пришел в себя только тогда, когда осознал, что кончились патроны. Куда я их выпалил? В кого? Я не помню. Я себя не контролировал. Да, спрыгнул с БТРа в ту сторону, куда учили, потому что это был рефлекс. Но я осознал, что действия мои были опасны как для меня, так и для окружающих. Поэтому спецназ тренируется каждый день. Иначе погибнут. Вообще, работа военного человека – самая творческая. Некоторые считают военных дуболомами, которые разбивают кирпичи об голову, но дуболом на войне не выживет. Спецназовцы умеют очень быстро реагировать на ситуацию. Они действуют по алгоритмам, но перерабатывают их исходя из ситуации. Есть заблуждение, что достаточно выработать рефлекс. Но рефлекс всегда однозначен, и на нем можно человека поймать, спровоцировать.

– Например?

– Я махну у вас перед лицом левой рукой. Вы можете попытаться заблокировать удар, а я в этот момент ударю правой. Подготовленный боец – это тот, кто может распознать такие вещи и творчески им противодействовать. Поэтому и нельзя выключать сознание, нельзя переходить на рефлексы. Рефлексы предсказуемы, а творчество – нет.

– Но как думать в условиях жесточайшего дефицита времени?

– Думает боец в этот момент очень быстро. Если у него есть опыт быстрого «думания», опыт быстрого восприятия обстановки, если он умеет сразу же прочесть ситуацию.

– Феномен замедленного восприятия времени в экстремальной ситуации, когда все вокруг как бы замирает, – это область рефлексов или сознания?

– Сознания. Это и есть комплексно-системное восприятие. Человек не думает о времени, поэтому ему и кажется, что время останавливается.

– Как долго солдат может выдерживать стресс? В какой момент отпуск становится жизненно необходимым?

– Человек не может беспрерывно находиться в зоне боевых действий в течение четырех месяцев – полугода без последствий. А в ситуации постоянного стресса – не более трех суток. После этого наступает кризис, происходит срыв. Обязательно. Кризис может наступить и раньше, а психическая травма – перейти на органический уровень, например, превратиться в язву желудка.

– Каковы признаки кризиса?

– Есть, во-первых, признак для себя, индикатор, который нужно знать. Это когда вы ловите себя на мысли: «Я сильный, я справлюсь». Когда вы сами начинаете уговаривать себя. Есть и физиологические индикаторы, прежде всего плохой сон. Человек не может заснуть или кричит во сне. Поведение при стрессовой перегрузке может быть неадекватно агрессивным или же, наоборот, пассивным. Под агрессией понимается такое поведение, когда человек пытается показать, что он самый крутой, быть везде главным. Тем самым он пытается доказать окружающим (а на самом деле – себе), что у него все в порядке. Подавленность, пассивность – это когда человек сидит, уставившись в одну точку и не реагируя. Часто стрессовые травмы сопровождаются спазмами мышц – например, мимических мышц лица, трапециевидной мышцы (задняя поверхность плеч, спина). И спазм этих мышц дает так называемую «позу быка» – каменное лицо, взгляд исподлобья, и, когда человека зовут, он поворачивается всем корпусом вместо того, чтобы повернуть голову, так как шея заблокирована спазмом. Если же мы говорим о критических признаках, когда вот-вот сорвется, это цвет кожи – багрово-красный или, наоборот, бледный. Размывается цвет радужной оболочки глаза – про эти случаи говорят, что у человека «от страха глаза побелели». Человек постоянно сглатывает слюну или облизывает губы. Постоянно потеет, потому что из-за стресса идет усиленный обмен веществ и нарушается водный баланс организма. Человека может трясти, он может совершать неосознанные действия. Естественно, надо убирать такого бойца с передовой. Его надо направить к врачу, чтобы он как минимум отоспался. Это не значит, что его военная карьера закончена, хотя такое тоже бывает.

– В какой мере снимает стресс водка?

– Антистрессовое влияние алкоголя – миф. В экстремальной ситуации можно использовать алкоголь как средство энергетической подпитки. В Великую Отечественную войну человеку перед атакой давали «фронтовые сто грамм» не для того, чтобы избавить бойца от страха, а потому, что при наступлении полевая кухня всегда опаздывает, а бойца нужно подпитать, чтобы он мог активно двигаться. А при обороне сто грамм не давали – кухня рядом. Страха это не лишает. Чтобы избавить от страха алкоголем, его нужно принять такое количество, что боец станет неуправляемым. К тому же при стрессе выделяется огромное количество ферментов, и алкоголь воспринимается организмом по-другому. В обычном расстоянии для расслабления сто грамм водки достаточно, а в стрессовом состоянии придется увеличить эту дозу на порядок (поэтому на войне могут пить водку как воду). В результате будет отравление, и мы организм только быстрее добьем. К тому же «центр удовольствия» в мозгу из-за стресса может «запомнить» связь алкоголя с расслаблением, и люди, бывает, становятся хроническими алкоголиками в течение… нескольких часов! Полно примеров того, как рушатся жизни неопытных ребят, пытающихся забыться на войне.

– Как нужно снимать стресс в боевых условиях?

– Помогают занятия спортом, но это больше профилактика. Если говорить об экстренных методах – нужно уложить бойца на землю, обезоружить, так как он представляет угрозу в таком состоянии, и заставить его сфокусировать взгляд на какой-либо точке, чтобы включилось сознание. Можно похлестать по щекам, побить по грудной клетке, плечам, растереть руки, щеки, уши. Чтобы тактильные ощущения тоже включили сознание. Как только вы увидели, что он сфокусировал свой взгляд на вас и начал вас узнавать, нужно заставить его продышаться. При этом не просто так, а на счет: «Делай вдох! Делай выдох! Раз! Два!» Потом следующая фаза: «Вдох носом, выдох ртом!» Это уже сложнее. И сознание включается. Но как минимум в течение следующих двенадцати часов этот человек не боец.

– А как реабилитировать ветеранов боевых действий?

– Нужно хотя бы раз в два месяца отдыхать. В России государственной системы реабилитации нет. Есть отдельные реабилитационные центры, куда военному попасть трудно, да и сами они отказываются. Потому что нужно признаться, что на какой-то период времени ты не способен нести службу. Тогда могут комиссовать, а страх оказаться списанным есть практически у всех военных. Вообще, реабилитация делится на медико-психологическую в санатории и социализацию. Потому что боевой стресс – это всегда десоциализация. Отсюда и проблема «лишних» людей, которые не находят себя в обществе и стараются вернуться на войну. Под воздействием стресса меняется восприятие окружающей среды. Человеку кажется, что все вокруг равнодушны. Ветеран чувствует себя одновременно героем и жертвой, потому что его героизм никто не оценил. А героизм в мирной жизни не нужен. Это не нормальное, а экстремальное состояние. Застревание на героизме, смакование его – показатель посттравматического стрессового расстройства.

– Считается, что на войне люди более искренни, именно там в наши дни можно встретить настоящее братство. Это так?

– На войне жизнь обостряется. Система ценностей: выживешь – не выживешь. И там все настоящее. А в обычной жизни настоящее тоже есть, но оно скрыто, и человек его не видит. Он был весь открытый, он привык к оголенной жизни, а здесь все по-другому. Он не понимает, его не понимают. Человек начинает себя агрессивно вести, а на него смотрят как на больного. Происходит отторжение. У человека в таком состоянии сужено восприятие – оно ограничено точками травмы. И он не может выйти за эти точки, он мыслит шаблонами. Тут помогает контроль над собой и над теми, кто рядом. Когда ты заботишься о другом, тебе самому становится лучше.

– Почему считается, что после Великой Отечественной войны у ветеранов не было таких последствий для психики, как у ветеранов нынешних «горячих точек»?

– После Великой Отечественной войны тоже было огромное количество психологических травм. Но человек ощущал твердую опору – он знал, что за его спиной государство и общество, которые одобряют его действия. А сейчас нет ни государственной идеологии, ни общей цели, которая бы всех объединяла.