Прощай, отец солдата

Это было жестокое кино, кровавое. Я не знаю, какой замысел был у Режиссера, но к подбору участников он подошел очень ответственно, серьезно подошел. Камера металась по тесным городским улицам, крупно выхватывая кудрявые завитки виноградных лоз, теплый мел спящих домов и знакомые до боли лица дорогих мне людей… Первым, кого я увидел в сумеречном квадрате распахнутой улицы, было бородатое, нахмуренное лицо Дата Туташхиа.

Благородный разбойник был одет в пропыленную чоху, на ногах темнели поношенные, вязанные читеби, в правой руке Дато-батоно сжимал подствольный гранатомет ГП-25, в левой – темно-красный ствол далеко не нового «Калаша». Усевшись на траву, угрюмый Дата извлек из ножен короткую, широкую каму с серебряным прикладом, бросил на траву сухую тряпицу в завернутым в нее сулугуни и быстрыми, резкими движениями порезал сыр на куски. С любопытством разглядывая знаменитого разбойника, я не успел заметить, как из-за угла, лязгая гусеницами, выкатился тяжелый, покрытый песчаной крупой Т-72. Откинулась крышка люка, и из нее нехотя выбрался сосредоточенный и печальный водитель-механик. Я помнил его по «Четырем танкистам и собаке», но здесь, на предрассветной улице Цхинвала, Григорий казался немного старше, да и танк был совсем иным: его пропыленный бок украшала не веселая, выведенная масляной краской аббревиатура « RYDU», а что-то витиеватое, грозное, написанное на непонятном для меня языке.

Танкист, сдвинув шлем на затылок, спрыгнул с запыленного борта, и шаркая по траве кирзовыми ботинками, подошел к Дата-батоно.

- Гамарджоба! – молвил Григорий, останавливаясь в двух шагах от Туташхиа. – Эта дорога ведет к храму?

Дата задумчиво посмотрел на дорогу, бегущую куда-то в даль, и покачал головой.

- Нет…- он развел руки в сторону. – Мимино делал облет, проверял… Нету там никакого храма…

- Уже нету? – уточнил Григорий.

- Не знаю, - недовольно вскинулся Дата. – Мимино сказал – нету храма.

- А Мимино так и летает на своей «тарахтелке»? – усмехнулся Григорий.

Дата доел сыр, сунул каму в ножны, вытер усы.

- Нет, - он снова покачал головой. – У него теперь Ми-24…С двуствольной пушкой и противотанковым пулеметом…И напарник…Кукарача зовут …

Григорий наклонился, сорвал травинку, сунул в рот.

- Переучивался в Москве?

Дата-батоно поднялся с земли, оправил сбившийся пояс, закинул автомат за плечо.

- Нет, в Северной Каролине… На базе ВВС «Сейрон Джонс».

- Вах! – засмеялся Григорий. – Далеко забрался… А как коровы пережили разлуку?

Дата ничего не ответил – где-то поблизости раздался оглушительный крик, автоматная очередь подняла пыль на дороге, и воинственные мужчины занялись привычным для них делом: Туташхиа вбивал патроны в рожок, а Григорий, взлетев на танк, стремительно нырнул в горячее чрево внезапно взревевшей машины.

В город входили русские. Здесь тоже было много знакомых мне лиц: мелькнула деревенское, улыбчивое лицо Алеши Скворцова, громыхая сапогами, пробежал курносый Борис, чем-то похожий на артиста Баталова, где-то неподалеку, прислонясь к стене, травил анекдоты Афоня, горемычный сантехник из Москвы.

Честно сказать, я не понимал, что они здесь делают: ведь у Алеши в деревне до сих пор не починена крыша – он так и не успел доехать до дому – мешала то Афганская, то Чеченская, а сейчас, на тебе, Грузино-Осетинская. Бориса в столице ждала, запрокинув голову в небо в поисках журавлиного клина, красавица Вероника. Афоню и вовсе подстерегала катастрофа: брошенные им дома заливала выползшая из труб канализация. Впрочем, и другим было не легче: шпана на участке Кукарачи окончательно распоясалась, отделение задыхалось от заявлений, каждое утро на улицах находили то подрезанного парнишку, то ограбленного интеллигента. Генерал-губернатор, знающий о командировке Дата-батоно, стал требовать взятки в два раза больше прежнего, и осиротевший люд вынужден был платить – кто теперь защитит вдов и сирот от произвола властей? У Мимино совсем отбился от рук племянник: за последние две недели схлопотал три двойки – одну по поведению и две, подумать только, по русскому языку! Да, худо в доме без мужчины!

Я хотел было напомнить Режиссеру об оставленных делах, но не успел: дорогу мне внезапно перегородил большой, грузный старик с усами в -пол лица и войлочной шапочкой на голове. Схватив меня за ворот своими огромными ручищами, похожими на корни старого дерева, приблизив горящие гневом глаза к моему лицу, старик тихо и как-то слишком спокойно спросил:

- Где мой сын?

Я не знал, что ему ответить - боялся соврать. Я мог только проклинать времена, когда несчастные отцы из век в век вынуждены искать своих сыновей на полях сражений; проклинать времена, когда дети вместо того, чтобы сажать виноград и сеять пшеницу, сжимать в объятиях любимых женщин, сжимают приклады автоматов и пахнущие свежей смазкой уродливые трубы базук. Разумеется, на эти вопросы мог ответить Режиссер, но всюду, куда мы со стариком не заглядывали, нам отвечали, что Режиссер был, но уже ушел. При этом, одни утверждали, что он уехал в Москву получать очередную награду, другие прозрачно намекали, что он, напротив, улетел в Вашингтон, где крутит роман с какой-то сухопарой, темнокожей леди; третьи и вовсе утверждали, что никакого Режиссера не было и нет, что замышляемое кино это героическая сага о независимости, территориальной целостности и национальном единстве, снимаемая в документальном режиме. Но все эти говоруны смущенно замолкали, когда хмурый старик, впиваясь горящим взором в их блудливые глаза, снова и снова вопрошал:

- Где мой сын? Скажи, где мой мальчик?

Он перестал спрашивать только тогда, когда рядом громыхнуло, посыпалась земля вперемешку с камнями и песком, в воздух взлетел и рассыпался на сотни прозрачных градин виноградный куст.

Старик, не обращая внимания на жужжащие пули, поднял с земли горсть прозрачных ягод, поддержал их в ладони и внезапно, с горестным удивлением заметил.

- Это же кровь! Это кровь?

Я бросился бежать, петляя, как заяц. Мне было легче бежать под пулями, чем отвечать на вопросы этого безумного старика, безнадежно отставшего от прогресса. Потому что у пули всегда есть свинцовый ответ – небытие, смерть. А на вопрос этого неуемного отца солдата ответа нет.

И наверное, уже не будет.