– Как вы отбираете темы?

– Неинтересно писать о том, что лежит на поверхности, например о пасхальном или рождественском богослужении. Интересно писать о том, что обывателю не очевидно, например, о положении рядового духовенства. Под знаменем возвращения церкви имущества батюшка получает огромный деревенский храм и кладет жизнь, чтобы воссоздать его; он превращается из пастыря в хозяйственника – этот феномен в жизни современного духовенства мне интересен. Здесь неожиданный смысл приобретают слова «хочешь жить – умей вертеться»: «хочешь быть христианином – умей вертеться». Интересно писать о случаях взаимопонимания на жизненном уровне православных и инославных людей. Мне интересно писать об общих святынях Православной и Западной Церквей, например, о Туринской плащанице. Интересно писать о тех перегородках между конфессиями, которые не достигают небес.

– Не теряются ли религиозные материалы в общем потоке газетных публикаций?

– Нет. В газете есть информационный центр, который обозначает самые интересные темы. Довольно часто среди них появляются темы, связанные с религией. Они интересны современному читателю.

– Кто читает сегодня материалы о религии в светской прессе?

– Современный читатель светской прессы похож на первых христиан. Он абсолютно биполярный, он очень страстный, его в одинаковой степени волнуют сильные религиозные переживания и переживания телесные. Обычный читатель – это невоцерковленный человек, который бывает в церкви один раз в году на Пасху. Это человек, для которого даже сегодня, в эру информации, многое в религиозной теме остается непонятно. Серьезные вещи в контексте той или иной проблемы надо описывать так, чтобы они были понятны такому читателю. В этом журналист вынужден доходить до основополагающих, элементарных, катехизаторских сведений. Например, говоря о Декларации митрополита Сергия, приходится доходить до Вселенских соборов. Для обыкновенного читателя православие перемешалось с русской культурой и историей, эти понятия стали тождественными. В своем сознании он не разделяет религию и культуру.

– Каковы, с вашей точки зрения, функции Церкви в обществе?

– Я очень долго спорил с той точкой зрения, которую в середине 1990-х годов отстаивал Дмитрий Шушарин: будто православие, как и религия в целом, является социокультурным феноменом. Но это не так, иначе душа, добро и совесть – тоже понятия социокультурные. Если же говорить сегодня о Церкви в России как об институте, то, конечно, нужно говорить о церковной жизни как о социокультурном феномене, потому что она не является жизнью всего народа. Православие в широких массах распространено только как некоторый культурный пласт сознания, а не реальная вера. В 1988 году не произошло второго крещения Руси. И приходится повторить слова Лескова: Русь крещена, но не просвещена. Число крещеных и число храмов стремительно растет, а число реальных верующих – нет.

– По-вашему, Церковь как институт не справилась со своими функциями в условиях свободы?

– Я думаю, это происходит оттого, что Церковь, в силу своей консервативности, боится говорить с современными людьми на их языке. Мне любопытны в этом смысле опыты диакона Андрея Кураева, который говорит с молодежью в компании с Костей Кинчевым. Такие опыты не всегда вызывают у меня сочувствие, но они интересны. Можно сказать, что это популистские ходы, к которым прибегала Католическая Церковь еще в середине ХХ века. Но нет, это поиск адекватного диалога Церкви и общества, поиск понятной и доступной формы проповеди в современном обществе. Очень важно, когда о Церкви говорят на простом языке, как, например, митрополит Антоний (Блум) вел радиобеседы с Анатолием Гольдбергом – разговор верующего с неверующим.

– Нужно ли в таком случае и богослужение переводить на русский язык?

– Нет, богослужебный язык менять, с моей точки зрения, не надо. Для меня язык богослужения – это язык, который был дан свыше. В Церкви есть вещи неупразднимые. Это один из вопросов, которые для меня являются бесспорными, как и вопрос о календарном стиле. Это не обсуждается.

– Но, например, греки перешли на новый стиль.

– Да, а также грузины перешли и болгары перешли. Но к пользе ли это?

– Должна ли светская пресса заниматься созданием положительного образа Церкви?

– Не нужно популяризировать Церковь, она популярна сама по себе, и так уже в массовом сознании сложился ее положительный образ. Сейчас сформировалось такое, свойственное для Католической Церкви, уважительное отношение к духовенству. Лучший пиар для Церкви – больше писать о простых верующих, об обыкновенных приходских батюшках. Нужно как можно больше пиарить рядовое духовенство, как можно больше говорить о молодых епископах (ведь сейчас появилось очень много интеллигентных епископов!). Расстановка сил в сегодняшнем епископате совершенно иная, нежели при патриархе Пимене, когда в епископате существовали две партии: украинская и никодимовская. Ситуация очень сильно поменялась.

– Возможна ли проповедь на страницах светской прессы и в каком формате?

– Безусловно, возможна. Например, в «Огоньке» я вел цикл бесед с отцом Георгием Чистяковым, который назывался «Простые истины». Отец Георгий высказывался по актуальным поводам от первого лица. Он рассуждал о происходящих событиях с позиций православного священника, например, о взрыве в переходе на Пушкинской площади. Такая проповедь возможна. А проповедь в традиционном понимании, которая возможна в приходских газетах, на страницах светских газет будет выглядеть нелепо.

– Каким должно быть место религии среди других информационных тем?

– Религия может занимать любое место. Она, как ни одна другая тема, может совершать свободный дрейф в этом рейтинге от политики до культуры. Политику, конечно, никогда не сдвинешь на место погоды, а погоду крайне редко поставишь на первую полосу. Мне кажется, что идеальной была бы такая подача религиозного материала, чтобы читатель, прочитав статью, сказал: «Да, это круто!» Религиозная тема должна идти в ежедневном режиме, а не как отдельное приложение к газете. Ее нельзя выделять из общего информационного потока. Очень интересно то, что отчасти делают Александр Архангельский и Максим Соколов. Они вкрапляют в текст, не относящийся непосредственно к религиозной тематике, какие-то религиозные оценки, расставляют какие-то религиозные акценты. На мой взгляд, не бывает «религиозных журналистов», бывают верующие и неверующие журналисты. Журналист – он либо журналист, либо нет. Само понятие «религиозный журналист», «религиозный публицист» звучит очень странно. Правильнее было бы сказать «журналист, пишущий на религиозные темы».

– Присутствует ли в политике религиозная составляющая, и насколько она сильна?

– Нет, в политике слишком много лжи. Например, я совершенно не согласен с общераспространенным мнением о религиозности нашего президента. Понятно, что религиозная жизнь Путина – это его privacy, его частная жизнь. Но я, к сожалению, не могу назвать ни одного его поступка в качестве президента, который свидетельствовал бы о проявлении его религиозности как политика. Он может перекреститься и поцеловать икону, но я не скажу, что президент России – православный христианин. Православие – это общий современный стиль власти в нашей стране. Сегодня власти не гонители, но если завтра изменится курс, то они погонят с такой силой, которая не снилась гонителям хрущевских времен. Вместе с тем Путин очень четко позиционирует себя как главу многонационального государства, в его высказываниях никогда не было намека на шовинистические взгляды. Его образ – это образ такого воспитанного питерского европейского господина.

– Нужно ли, с вашей точки зрения, придавать православию статус государственной религии?

– Не обязательно легитимировать существующие вещи. Зачем признавать православие в качестве государственной религии, если она уже по факту такова? Есть ли в стране хоть одна религия или юрисдикция, которая могла бы сравниться с Московской Патриархией по своему могуществу? Вторые по численности мусульмане расколоты. Они, как в квартете Крылова, не могут договориться.

– Ваши собственные религиозные взгляды влияют на ваши статьи?

– Разве журналист работает из убеждений, из каких-то святых высоких соображений? Нет, конечно, журналист работает, потому что ему деньги платят, остается только не врать и подлостей не делать. Я прекрасно понимаю, что журналистика для меня – добыча хлеба насущного. Главное, не заблуждаться. Некоторые журналисты сами признают, что им платят деньги за то, что они делают подлости и врут.

ФИЛИПП ЩИПКОВ, специальный корреспондент РИА Новости

19 декабря 2003 года. Опубликовано в книге Филиппа Щипкова «Религия в современной информационной политике» М., 2005