Ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. Горького РАН Евгения ИВАНОВА:

– Как вы оцениваете последние события, связанные с реформой РАН?

– Я вижу, что есть не только попытки внести поправки в закон, но и вернуть его на предыдущее чтение. Это будет правильно. Вдобавок я считаю знаковым событием демонстрацию фильма «Диагностика РАН», который направляет общественное мнение в определенную сторону. При всех тех мнениях, которые приходится выслушивать, главным остается то, что реформу Академии может производить только сама Академия. Иное ведет только к ее разрушению.

– Николай Булаев обещает, что законопроект о реформе РАН вернут во второе чтение. Однако за вторым чтением может сразу же последовать третье. Что тогда будет?

– Тогда это будет не реформа, а уничтожение. Я не понимаю причин спешки. Что, у нас какое-то здание хотят срочно отобрать? Я сама сотрудник академии уже 35 лет, хожу в институт, продолжают работу над всеми проектами. Нет поводов торопиться. Поэтому все попытки ускорить процесс я рассматриваю как авантюру. У нас появился новый президент Академии, он полностью готов проводить реформы. Никто не оказывает сопротивления реформам. Почему же тогда надо сверху принимать законы без обсуждения ученых?

– Время для обсуждения было дано, и президиум РАН разработал поправки к законопроекту. Почти все из них одобрил президент, затем их передали в Госдуму. Вас устраивают эти поправки?

– Эти поправки абсолютно здравые и ликвидируют то, против чего все протестовали. Я только не понимаю, почему нет широкого обсуждения всего этого. Почему все делается втемную? Поправки, которые сейчас предлагает внести президиум РАН, нигде не были озвучены. Судьба РАН не обсуждается совершенно. Я не понимаю, почему ученых не приглашают в прямой эфир. Недавно прошел митинг молодых ученых, большой, мои аспиранты ходили, но даже сообщения об этом ни в одной новостной программе не было. Мы только видим фильм «Диагностика РАН», где рассказывают об ужасных злоупотреблениях. Это очень полезная информация, но это единственное, что мы слышим.

– Нобелевский лауреат академик РАН Жорес Алферов говорит, что нужно принять закон не о реформе, а о развитии науки и технологий в РФ. Вы согласны?

– То, что говорит Жорес Алферов, очень отдает демагогией. На самом деле развитие науки без реформы РАН невозможно. Это понимают все ученые. На повестке дня реформа РАН стоит, и от этого уходить никуда не надо. Методы и подходы – это уже другой вопрос. А развитие науки – вовсе не предмет для общественного обсуждения. Я согласна с тем, что закон можно вернуть и к нулевому чтению, потому что он недостаточно получил обсуждения, но сама постановка вопроса реформы РАН – верная.

– На последнем общем собрании РАН было принято решение не требовать отзыва законопроекта, чтобы «не разрушить хрупкий мостик взаимопонимания с властями»…

– Я согласна. Все-таки надо признать, что вопрос о необходимости реформы поставлен властью правильно. Много лет уже разговоры эти ведутся, но как только реформа становится внутренним делом РАН, все это уходит в какие-то абстракции. Я одобряю то, что РАН поставили перед необходимостью реформ. Другой вопрос, что не надо нам назначать начальников со стороны. В Академии наук достаточно здоровых сил, способных эту реформу осуществить. Фортов вполне в состоянии это сделать. Он достаточно мотивирован, имеет достаточно полномочий, он настоящий ученый. Не надо торопить Академию и устраивать пожары с этими чтениями. Это контрпродуктивно.

– На общем собрании РАН было заявлено, что проект стратегии развития РАН может быть представлен в середине сентября. Дождутся ли этой стратегии в Госдуме?

– Они должны ее дождаться. Если мы хотим общественного обсуждения ситуации в РАН, если Академию ставят перед необходимостью реформироваться, то надо дать ей возможность выдвинуть свои предложения. Дума не состоит из людей, которые очень хорошо понимают состояние науки. Они хорошо представляют область законотворчества. Например, я не могу решить, должны ли академии медицинских и сельскохозяйственных наук входить в состав РАН. Только РАМН и РАСХН могут сказать, в каком ведомстве им удобнее существовать. Есть вопросы, по которым далеко не все могут давать ответственные решения.

– А что нужно включить в реформу, чтобы положение дел в той сфере, в которой вы работаете, стало лучше?

– Очень многое. Во-первых, мне кажется, что система организации внутренней науки зашла в некоторый тупик. У нас есть некоторые работы, которые финансируется в течение 30 лет и не доведены даже до нулевого цикла. Внутри института гораздо шире могли бы использоваться грантовые системы поддержки. Грант дается на определенный срок и заранее предусматривает результаты. Во-вторых, мне кажется, у нас зашла в тупик издательская деятельность. Вместо нее можно было бы гораздо шире использовать возможности Интернета. Идей очень много, но они нуждаются в обсуждении и поддержке. У нас есть и ученые, и желающие работать люди. Самое главное, что надо изменить, – это нацеленность на результат. Академия привыкла работать в процессе. И если в эпоху застоя, допустим, собрание сочинений должно было в год выпускать том, и на это работало и издательство Академии наук, и сам институт, то сейчас есть собрания сочинений, которые готовятся 30 лет и не выпускают ни одного тома. Нацеленность на результат утеряна. Но никакие эффективные менеджеры не нужны. Просто нужна воля к реформам. Когда эта воля будет, поменять можно очень многое.

– Проверка РАН Генпрокуратурой выявила нарушения «законодательства о государственной собственности, земельного, жилищного, бюджетного, градостроительного законодательства, о размещении заказов для государственных нужд». Коррупция в Академии также осуждалась фильмом «Диагностика РАН». Что вы об этом думаете?

– Я согласна с фильмом. Однако разговор идет о системе распределения средств, и ничего не говорится о науке. В силу отпущенных ей возможностей наша наука все эти годы работала совершенно нормально. Наши ученые – самые востребованные в мире. Да, система распределения средств в Академии открывает огромные возможности для злоупотребления. Да, есть люди, которые этим злоупотребляют, но это же не отражает состояние науки. Это состояние управления финансовыми средствами науки. Диагноз поставлен правильно, но в тех пределах, в которых он поставлен. Это не диагноз науке или ученым. Это диагноз управлению.

– Однако и в науке надо что-то реформировать?

– И в науке нужно, но независимо от этих диагнозов. Вот прошла информация, что 50 миллионов рублей украли во время ремонта крыши Эрмитажа. Но Эрмитаж-то здесь причем? Это же не музейщики, не хранители, не экскурсоводы, а эффективные менеджеры виноваты. Мне кажется, в государстве не налажена система контроля за финансированием. И Академия наук не является исключением. Вопрос о реформировании науки как таковой стоит отдельно от финансовых нарушений. Состояние науки не так зависит от президиума, как все думают. Президиум – это отдельная структура управленцев. Например, в моей деятельности не имеет значения, участвую ли я в каких-то собраниях или нет. Если касаться деятельности отдельных институтов, то, конечно, очень многие вещи у нас вне поля контроля со стороны рядового ученого.

– Что вы имеете в виду?

– Например, распределение премий. У нас есть показатель ПРНД (показатель реальной научной деятельности). У всех собирают сведения для этого ПРНД, но сам процесс назначения надбавок на этой основе абсолютно закрытый. Видишь только результат. Причем только свой, а не своего соседа. Закрыта вся эта сфера. Мы не знаем, какие премии получает наше руководство. Я в эпоху застоя знала размер зарплаты нашего директора. Было известно, кто сколько получал. И я помню, как года три назад были напечатаны сведения по размерам зарплаты ректоров нескольких университетов. Оказалось, что их официальная зарплата – миллион. Как это может быть? Притом что зарплата преподавателей составляла в лучшем случае 27 тысяч рублей. Система перераспределения всего в пользу начальства существует в Академии. Я в этом уверена. Но узнать, так ли это, невозможно.