Posted 15 сентября 2003,, 20:00

Published 15 сентября 2003,, 20:00

Modified 8 марта, 02:27

Updated 8 марта, 02:27

Виктор ЕРОФЕЕВ

Виктор ЕРОФЕЕВ

15 сентября 2003, 20:00
Восточный элемент

Современный классик польской литературы Тадеуш Конвицкий приехал в Москву. Это само по себе поступок. Конвицкий редко куда перемещается. Он – пожилой, усталый, издерганный человек, у которого недавно умерла любимая жена Данута, его единственно любимый читатель, для которой он писал свои книги. Пана Тадеуша трудно заподозрить в прорусских симпатиях: будучи в начале пятидесятых годов молодым социалистическим реалистом, написавшим свою первую книгу «На стройке», он разочаровался в польском социализме, осознав как раз его русскую имперскую подкладку. Так случилось, что мы с ним друзья и он откровенно делится со мной своими соображениями. Опыт последних десяти лет не представляется ему однозначным. Независимая, свободная Польша для него – прекрасное достижение, можно сказать, мечта жизни, но сейчас он думает о том, что социализм – это не только неудача прошлого, но и, возможно, надежда на будущее.

Если бы мне такие идеи излагал убежденный друг светлого будущего, я бы смолчал и забыл, но то, что Конвицкий весьма скептически относится к польскому капитализму, породившему разрыв поколений, заставляет меня задуматься над его словами. Конвицкий – популярный на Западе человек, для которого, допустим, английская литература – не только эстетический феномен, но и способ жизненного поведения, которого он придерживался между двумя мировыми войнами. Между тем он считает, что его читают на Западе потому, что в нем есть некий восточный элемент, который делает его интересным.

Конвицкий – очень сдержанный писатель. Он не верит ни в посулы католицизма, ни в силу своих книг, которые он никогда не перечитывает точно так же, как не пересматривает свои фильмы. Конвицкий предлагает не готовые истины, а материал для индивидуальных сомнений. В этом он, наверное, отличается от большого количества русских писателей. Тем не менее он говорит мне, что Москва постепенно становится ближе не к Европе, что, видимо, не имеет большого смысла, а к общечеловеческим ценностям. С ним было бы легко поспорить, объясняя московские перемены как поверхностную социальную стратегию, однако почему-то ему хочется верить. Или, может быть, даже не верить, а скорее поощрять его робкие надежды. Если поляк, который многие годы жизни положил на то, чтобы Польша стала Европой, отвернувшейся от России, возвращается к идее восточного элемента, то это надо прочитывать не политически и не как экзотизм, а как некую религию жизни. Получается, что России выдается еще один определенный шанс выступить как самостоятельная ценность при всем том, что Россия делает все возможное, чтобы себе навредить. Поляки, гордые поляки в нас готовы увидеть то, что мы сами в себе отказываемся видеть.

Те же самые мысли мне приходят в голову, когда я в качестве участника жюри на кинофестивале «Киношок» в осенней, облачной Анапе смотрю картины бывших советских республик, включая Балтию. Казалось бы, расплеваться и разойтись – давно пора. Но почему с таким маниакальным упорством режиссеры возвращаются в прошлое, ловя даже в его несомненном уродстве что-то неуловимо привлекательное? Как будто нет других ценностей, другой морали, других песен и анекдотов. Но, может быть, ответ дает тот же Конвицкий, отвергая писательство как морализм, потому что моралист учит всех, но не учится сам. Жалко не ушедшей идеологии, может быть, даже не ушедшей молодости – жалко внерационального элемента внутренней свободы, которая и превратилась в тот самый неясный, фантомный восточный элемент, о котором задумывается западный читатель Конвицкого. Этот элемент не надо выявлять и не надо подавлять – с ним непонятно, в сущности, что делать.

"