Кинобайки

САМЫЙ ПРЕДАННЫЙ СЛУШАТЕЛЬ НИКИТЫ МИХАЛКОВА:

– Лет …дцать назад я часто выезжал в регионы нашей замечательной страны с творческими выступлениями. Я обожал ездить на встречи со зрителями, и еще больше любил там поговорить. И вот, помню: зима. Выступаю в небольшом сельском клубе. Стою на сцене и «ля-ля-ля-ля». Люди сначала внимательно слушали, потом, ну, я что-то «развыступался», кто-то позевывать начал, кто-то задремал… А в первом ряду сидит мальчик лет шести, закутанный весь с головы до пят. Смотрит на меня во все глаза, кажется, даже не мигает. И я постепенно стал рассказывать ему одному. Говорю–говорю–говорю… Наконец, спрашиваю: «Ну что, дорогие зрители. Вопросы будут?» И этот малыш – руку тянет. Встает в своих огромных валенках и говорит: «Дяденька… а кино скоро будет?». Вот такая история.



КИРИЛЛ ПИРОГОВ: В КИНО ЧЕРЕЗ «ОБЕЗЬЯННИК»

– В свой первый фильм, «Орел и решка», я попал случайно. Полина Кутепова, с которой мы служили в одном театре, снималась в предыдущем фильме Георгия Данелия, «Настя», и в новой картине роль писалась специально под нее. Нужен был герой на главную роль, и она предложила меня. На пробы я опоздал минут на сорок, в метро попал в милицию. Очень спешил, не стал стоять в очереди и пошел напрямик через турникет. Ну, мне было-то 20 лет! Меня поймали и посадили в «обезьянник». А Георгий Николаевич меня ждал. Пробы были ужасные, после таких проб артиста в кино брать нельзя. Меня и не взяли. Прошло полтора месяца, я уже забыл об этой истории, и вдруг меня снова вызывают. Данелия говорит: «Ты вообще что-нибудь умеешь делать? Спеть, станцевать, чечетку какую-нибудь?» Я сыграл на пианино джазовую мелодию, и меня утвердили. Это была моя первая работа.



ЧУЖОЕ ИМЯ СЕМЕНА СТРУГАЧЕВА

– Я был на Украине на гастролях и в свободное время решил прокатиться в общественном транспорте. Еду в автобусе. Вдруг какая-то дама подходит и сначала выясняет, выхожу ли я на следующей остановке, потом заявляет, что ей вообще-то ехать дальше, но если я не против, она может выйти вместе со мной и провести мне экскурсию по городу. На третьей фразе дамочка кокетливо заявляет: «А я вас знаю. Вы – известный артист. Только как вас зовут, я не помню…» Взмахивает ресницами и игриво хохочет. И тут мне захотелось пошутить. Говорю: «Я – Александр Абдулов». Женщина, ничуть не смутившись, отвечает: «Ну, конечно! Саша, я вас сразу узнала! Просто искала повод познакомиться». Тут автобус останавливается. Я делаю серьезное лицо и и схожу на тротуар. Краем глаза я наблюдал, как моя новая знакомая долго махала мне вслед из окна.



ТОРТ ДЛЯ ЖАННЫ ЭППЛЕ

– Как-то с год назад мы с приятелем были в ресторане. За соседним столиком сидели человек пять, и среди них – девушка примерно моих лет, может, чуть постарше. В какой-то момент я боковым зрением вижу, как эта дамочка не то что разглядывает, а просто буравит меня взглядом с таким выражением, будто пытается вспомнить, где она могла меня видеть. Я уже и в зеркальце посмотрелась, может, у меня с лицом что-то не то. (Смеется.) Где-то через полчаса она подошла к нашему столу, встала и глядит на меня. Я, как обычно, вежливо говорю: «Здравствуйте. Вы что-то хотели?» Она опять смотрит и вдруг возмущенно говорит: «Ну, надо же – ты худая! А на экране такая нажористая!» Развернулась и ушла. А потом официант принес нам внушительных размеров кусок торта, который я не заказывала. Объяснил, что это подарок, для меня: «Вон от той женщины за столиком возле окна».



ТРИ РУБЛЯ АЛЕКСАНДРА ПАНКРАТОВА-ЧЕРНОГО

– В фильме «Мы из джаза» есть такая сцена, где я пою: «А я не уберу свой чемоданчик! А я не уберу свой чемоданчик!» Ну и так далее. Снимали мы в Одессе. И в кадре можно увидеть в арке старинного особняка пожилую даму с ведром. Никто ее туда не ставил. Она просто во дворе выбрасывала мусор и даже не поняла, что снимается кино. Слышит: какие-то босяки поют старые одесские куплеты. Встала и смотрит на наше представление. А дублей у нас было много, потому что я не всегда попадал в фонограмму, ну, медведь мне на ухо в детстве наступил, что сделаешь! Наконец, съемка заканчивается. И эта дама с ведром направляется прямиком ко мне и спрашивает с классическим одесским акцентом: «Милый человек, и сколько ж-таки тебе за день накидали?» Я отвечаю: «Да вот, мамаша…» И показываю ей бутафорские копейки, которые мы после каждого дубля снова раздавали массовке. Как сейчас помню, 25 копеек было. И тут у женщины с громким стуком из рук падает ведро: «Как – 25 копеек?!» И вдруг как на всю улицу закричит: «Граждане одесситы! Да не будьте кацапами! Дайте этому хмырю три рубля! Не позорьте Одессу!» Прохожие на полном серьезе отнеслись к ее призыву, стали совать мне трешки. Я гордо отказывался, объясняя, что пою не ради денег, а ради любви к искусству. (Улыбается.) Потом наш осветитель долго и укоризненно мне выговаривал: «Эх ты, «искусство»!.. Погуляли бы сейчас на эти трешки...»